Фигура министра обороны России Сергея Шойгу в последние годы ставится едва ли не в один ряд с ближайшим окружением Владимира Путина — его друзьями, бывшими коллегами по питерской мэрии или сослуживцами по КГБ. Глава оборонного ведомства в силу своей глубокой погруженности в геополитически значимые проекты российского президента действительно стал одним из тех, кто находится в регулярном и тесном контакте с главой государства. Это даже провоцирует домыслы о возможном избрании Шойгу будущим путинским преемником — слишком значимое место он занимает в системе принятия государственных решений. Однако действительно ли он настолько близок к президенту?
«Путин серьезнее, чем когда-либо, присматривается к легендарному тувинцу как к потенциальному президенту России. А Шойгу впервые как минимум за 13 лет своим согласием к „перемене мест“ показывает, что он внутренне готов к этой игре», — эти строки были написаны известным журналистом Станиславом Кучером в ноябре 2012 года в «Коммерсанте» и были приурочены к назначению Шойгу министром обороны. Прошло ровно семь лет — изменилась страна, кардинально иной стала международная обстановка, и Шойгу в этом контексте, что называется, «попал в струю» — именно его ведомство в итоге стало играть ключевую роль в реализации грандиозных геополитических проектов Путина.
У Шойгу есть два «столпа», на которых построена его политическая карьера. Первый — репутация легендарного «спасателя», одного из самых успешных руководителей, который проработал почти 18 лет главой МЧС. Пожалуй, он единственный выходец из элиты 90-х, кто накопил за этот период глубокого кризиса позитивный репутационный багаж. Спустя уже теперь 19 лет путинского правления, он сохраняет статус второго по популярности политика страны (после Путина, конечно). Многие считают, что это повод для политической ревности — мол, Шойгу оказывается главным внутренним конкурентом президента, и последний предпочитает держать его поближе к себе, под личным присмотром. Однако представляется, что Путину тут важна другая логика — Шойгу воспринимается им как «человеческий капитал», который требует правильного инвестирования. Нынешний министр обороны действительно может считаться фигурой, которая востребована благодаря своим профессиональным качествам.
Второй «столп» политического успеха Шойгу — его роль в восхождении Путина на высший государственный пост. Осенью 1999 года именно он стал главным лицом только что созданного движения «Единство», которому предстояло принять участие в думских выборах в условиях глубокого раскола элит и несомненного преимущества губернаторского блока ОВР. Тогда «Единство» во главе с Шойгу заняло второе место после КПРФ, значительно обогнав лужковско-примаковский блок, что на тот момент казалось едва ли не чудом. Шойгу сделал ставку на «хромую лошадь», на первый взгляд обреченную силу, от которой разбегались все, но которая, с точки зрения Путина, была единственной способной сохранить целостность страны в случае победы.
С тех пор Путин был в определенном смысле в долгу перед Шойгу — последнему было гарантировано комфортное политическое существование, при условии, конечно, что он не совершит серьезных ошибок. В апреле 2012 года, в период, когда Путин был погружен в торг о формировании нового правительства (сразу после избрания на пост президента), Шойгу было предложено возглавить Московскую область. Это одно из самых загадочных кадровых решений. По большому счету, Шойгу была предоставлена возможность начать политическую карьеру (статус губернатора, особенно такого важного региона как Московская область, подразумевает статус политика, а не чиновника), однако в достаточно слабой стартовой позиции. Стать главой региона после фактически 18 лет руководства одной из самых успешных и мощных силовых структур, выглядело почетной отставкой. И даже если самому Шойгу позволили уйти с максимальными почестями (например, ему удалось назначить в МЧС своего преемника в лице Владимира Пучкова, с которым, однако, отношения быстро расстроились), его карьерный трек, казалось, пошел вниз. Спустя всего шесть месяцев стало ясно, что списывать со счетов легендарного спасателя рано: в ноябре 2012 года он сменил Анатолия Сердюкова, оказавшегося под угрозой уголовного преследования, на посту министра обороны.
В качестве министра обороны Шойгу кардинально изменил стилистику управления по сравнению со своим предшественником, который фактически воевал с генералитетом и военной корпорацией в целом. Шойгу удалось стать «своим» для армии, нормализовать отношения с оборонным лобби, с которым конфликтовал Сердюков. В отличие от Сердюкова, который делал ставку на гражданских, Шойгу возвращал боевых генералов и тешил самолюбие военной корпорации символически значимыми жестами (например, он вернул суворовцев и нахимовцев на военный парад), при нем была реализована самая амбициозная программа перевооружения армии, появились Арктические и кибервойска, были значительно усилены Силы спецопераций. Сейчас трудно судить, в какой степени это результат влияния эпохи или же личный вклад министра (скорее первое), но в любом случае в глазах Путина Шойгу, очевидно, оказался на своем месте.
В то же время, несмотря на тефлоновость и отсутствие явных провалов, Шойгу оказался в гораздо более уязвимом положении, чем в период своей работы «главным спасателем». Ему не удалось сохранить неформальное кураторство над МЧС (преемник вышел из-под влияния) и он провалил план присоединения МЧС к Минобороны в 2013 году, а в 2018 году новым министром стал совершенно чужой для Шойгу человек — выходец из ФСО и ФСБ Евгений Зиничев. Трудности возникали и на профессиональном поле — в отношениях с Евгением Пригожиным, чья частная военная компания «Вагнер» нередко действовала вразрез с интересами Минобороны в Сирии, с «Ростехом», который институционально является оппонентом в вопросах гособоронзаказа (классическая проблема отношений заказчика и поставщика). Наконец, вопросы к Шойгу были и в связи с некоторыми ошибками в Сирии (один из последних сюжетов был связан со сбитым сирийским ПВО ИЛ-20, и хотя вся ответственность Россией была возложена на Израиль, к российским военным также были свои претензии). В политической сфере у Шойгу тоже накапливаются вызовы. Например, косвенно его задели подмосковные мусорные протесты, так как под ударом оказался его ставленник губернатор области Андрей Воробьев. Минобороны регулярно попадает и под давление ФСБ, которое ведет антикоррупционные расследования. Шойгу также критикуют и за злоупотребление пиаром — концентрация на «патриотическом воспитании», развитии проекта юнармейского движения (создание юнармейских отрядов при каждой школе) или парка «Патриот». Сам он реагирует крайне резко на выпады со стороны, прежде всего «своих», то есть провластных. Достаточно вспомнить, например, что именно с подачи Шойгу была разоблачена анонимная группа «Шалтай-болтай», позволившая себе взломать переписку начальства оборонного ведомства. Или последний случай — увольнение журналиста Ильи Крамника из «Известий» за критику в адрес министра (статья была удалена с сайта после звонка из Минобороны).
Но главным уязвимым местом Шойгу является не его возможные ошибки или конфликты, а переоцененная реальная близость к Путину. Шойгу, как и многие другие фигуры, которым удавалось встроиться в путинский режим, но которые не являются генетически «своими» для президента, не может считаться его соратником или другом. При всем переплетении их судеб, Шойгу никогда не был в числе лично доверенных лиц, с которыми Путин мог бы делиться деликатными вещами. И даже совместный сбор грибов в сибирской тайге может иметь и вполне земное объяснение — Путину понадобилось обсудить ситуацию вокруг предстоящей сделки с Турцией в связи с началом операции «Источник мира» (известно, что президент опасается утечек информации и не доверяет даже собственным стенам).
Близость Шойгу к Путину носит функциональный, а не персональный характер и по большей части связана со спецификой занимаемой им позиции. В свое время точно также Владислав Сурков, тоже начавший карьеру в 90-е гг., вошел в ближайший круг президента и стал архитектором российской политической системы. Однако его востребованность именно в этом качестве была быстро обнулена, как только появились подозрения в симпатиях к протесту в конце 2011 года. Сурков сначала получил компенсацию как куратор инноваций в правительстве, затем вернулся в Кремль как куратор Украины, но утратил, кажется навсегда, возможность заниматься тем, что создало его образ демиурга путинского режима. Это общее свойство путинской системы, где вне зависимости от заслуг и близости к Путину можно очень быстро оказаться на периферии политической жизни (как, например, Виктор Черкесов или Виктор Иванов, оба бывших главы ФСКН) или даже впасть в немилость (как в свое время «друг» Сергей Пугачев).
В этом смысле положение Шойгу не лучше и не хуже положения многих других функционеров, с которыми Путин в ежедневном режиме решает государственные задачи. Однако для потенциального будущего президента Шойгу имеет слишком выраженную собственную, непутинскую, идентичность, что затруднит обеспечение преемственности. Зато он вполне может быть востребован на политических миссиях, например, для поддержки пропрезидентского предвыборного блока. Или пригодится для какой-то еще задачи по популяризации власти, тем более что времена наступают непростые, и «спасатели» уж точно понадобятся для безболезненного прохождения «транзита».
