В российской официальной риторике война России против Украины называется «специальной военной операцией» (СВО). Викисловарь оперативно отреагировал на происходящее: определяя «специальный» как «особый, предназначенный для особого применения», он ставит на первое место «особую военную операцию» в списке фразеологизмов и устойчивых сочетаний.
Для россиян СВО уже стала частью «новой нормальности». При этом сам выбор названия для войны оказался действенным средством для аккомодации происходящего. Война, пусть даже «освободительная» (в том смысле, что Россия якобы «освобождает» Украину), — это страшно, а СВО — это «Путин знает, что делает». Казалось бы, выбрав название для войны, российская власть отходит от свойственного ей фокуса на эмоциональности. Как писала Олеся Захарова, «красочное, художественное описание страданий людей позволяет „увести“ внимание аудитории от фактов, ссылок на нарушение законодательных норм и других „сухих“ аргументов». Другими словами, «освобождение» людей от «страданий» дает России безусловные основания для нарушения норм. С СВО все происходит несколько иначе: название сухое, безэмоциональное и подчеркнуто профессиональное, оно делает отсылку к тому, что непонятно для непосвященных.
Выбор этот не только удачен для случая войны (он резко понижает градус трагедии), но и, что важно, совсем не случаен. За словом «специальный» стоит большая и разнообразная советская практика.
Распределение по-советски: спецпайки, спецраспределители и спецдачи
Это слово, сокращенное для удобства до короткого «спец», в советское время можно было добавлять ко всем услугам, оказываемым советской номенклатуре. «Спец» означал действительно «особый», «не для простых». Спецснабжение, спецпайки, спецдачи, спецпутевки, спецфонды и спецраспределители. Как писал Леонид Млечин, «чиновники получали прибавочный продукт в форме разнообразных привилегий, имея доступ к спецраспределителям, спецмагазинам, спецбуфетам, спецбольницам. Прибавочный продукт откровенно именовался „корытом“ (…) В будние дни часов в шесть-семь вечера улица Грановского заполнялась черными „волгами“, приезжали и „чайки“, положенные министрам. Высшие чиновники заходили в подъезд без вывески с озабоченным видом, а выходили с большими свертками, одинаково упакованными в плотную желтую бумагу и перевязанными бечевкой».
Система спецраспределения начала складываться очень рано, уже в первые годы советской власти. Народный комиссариат продовольствия (Наркомпрод), наряду с различными категориями пайков (академическим, красноармейским, рабочим), учредил так называемые «ответственные пайки» для чиновников высшего ранга и наркомов. Несколько позже символом советских привилегий становятся спецдачи, в том числе бывшие дворянские усадьбы, занимаемые исключительно номенклатурой высшего ранга. В середине 1930-х гг. начинают появляться спецсанатории. Интересно, что все эти радости жизни оформлялись тоже специальным административным образом — сначала прямыми указаниями Ленина, а затем директивами Совета народных комиссаров (СНК). Все постановления и решения, касающиеся сферы специального распределения, носили закрытый, секретный и фактически полулегальный характер, не являясь при этом секретом для «победившего пролетариата».
Система спецраспределения для номенклатуры обрела законченный вид во время брежневского «застоя», став одной из самых ярких его иллюстраций.
Репрессии по-советски: спецпереселенцы и спецконтингент
Советское спецраспределение при всей его губительности для системы часто вызывает иронию, пусть и брезгливую. Иные же варианты использования короткого слова «спец» вызывают ужас — по крайней мере, должны вызывать. Речь идет о спецпереселенцах и спецконтингенте. В литературе эти группы иногда смешиваются, хотя речь идет именно о двух разных группах.
На сайте Музея истории ГУЛАГа спецпереселенцы определяются как насильственно переселенные и депортированные в годы сталинской власти группы людей и даже целые народы. Группа спецпереселенцев (или спецпоселенцев) была весьма разнородной — ее состав был прямым отражением советских репрессивных политических кампаний на различных этапах истории страны. В эту группу входили и раскулаченные крестьяне, и разного рода «антисоветские элементы», и жертвы «пограничных зачисток». Общим было то, что все эти люди насильственно и незаконно были выселены из родных мест, помещены под надзор без права покидать места высылки. В 1943—1944 гг. группа спецпереселенцев получила мощное пополнение за счет так называемых «наказанных народов», обвиненных в пособничестве немецко-фашистским захватчикам. Семь народов — немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары — были подвергнуты тотальному выселению.
Злая ирония была в том, что формально спецпоселенцы были полноправными гражданами СССР, однако на деле они были жестко привязаны к определенному для них государством месту проживания. Принудительный труд спецпоселенцев активно использовался в лагерной экономике на протяжении всех лет существования ГУЛАГа. По расчетам демографа Павла Поляна, с 1920-го по 1952 год в пределах Советского Союза было насильственно переселено более шести миллионов человек.
Спецпоселенцев не следует путать со спецконтингентом (или перемещенными лицами) — советскими гражданами, оказавшимися вследствие Второй мировой войны за пределами СССР. В 1944—1945 гг. (это было время массовой репатриации) их число было практически равно числу спецпоселенцев — тоже около шести миллионов. Масштаб проблемы побудил советское руководство к учреждению нового ведомства: в октябре 1944 года СНК СССР принял постановление о создании Управления по делам репатриации при Совмине СССР и назначении Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации советских граждан. Уполномоченный Филипп Голиков дал интервью корреспонденту ТАСС, в котором, в частности, говорилось: «Люди, враждебно настроенные к Советскому государству, пытаются обманом, провокацией
Это было красивое интервью, однако расчеты «советских кругов», если таковые и были, оказались неверными. Советская репатриация носила принудительный характер. Советские власти не интересовало, хочет кто-то обратно в Советский Союз или не хочет: все советские граждане, согласно Ялтинским соглашениям, были обязаны это сделать. Все репатрианты проходили фильтрацию, в ходе которой в распоряжение НКВД (то есть, собственно, в спецконтингент) поступило около 300 тысяч человек, большинство из которых было военнопленными. Среди них были те, кто действительно нарушил присягу и совершил военные преступления, но многих судили и осудили бездоказательно, поскольку в предательстве подозревали каждого. Помимо ГУЛАГа, распространенной версией судьбы военнопленного-репатрианта была мобилизация в трудовые батальоны Наркомата обороны — формально добровольная, а по сути (и по режиму содержания) насильственная и репрессивная.
Фактически репатрианты — и в первую очередь спецконтингент — попадали «на крючок» навсегда. Они становились вечными заложниками кадровиков при поступлении на работу и заполнении анкеты с вопросом «Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или оккупации в период Великой отечественной войны?». Как пишет Полян, СМЕРШ и Управление по делам репатриации после войны передавали очень многих из спецконтингента на контроль в МВД или МГБ. Эти органы держали бывших военнопленных на коротком поводке, следя за ними, вызывая для бесед, вербуя в ряды своих осведомителей. Более того, спецконтингент в любой момент могли «выдернуть из жизни», в первую очередь тех бывших военнопленных, которые уже отсидели небольшие сроки. Отмена смертной казни в СССР в 1947 году привела к резкому увеличению средней продолжительности присуждаемых сроков.
***
Итак, слово «специальный» в советском контексте фиксировало разнообразные практики, но все они не были основаны на законе и представляли собой произвол в чистом виде. Формулируя свое отношение к происходящему сегодня, обратимся к советскому прошлому. И мы совершенно ясно увидим: «устойчивое словосочетание» «специальная военная операция» — это не про особую ситуацию и не про то, что «Путин знает». Это про самый откровенный произвол.
