2021 год стал беспрецедентным в постсоветской истории России с точки зрения активности наступления государства на права человека. Такая оценка верна и для законодательных новаций, и для правоприменительной практики. Остановимся на наиболее серьезных ухудшениях, произошедших в этой сфере в уходящем году.
Законодательные новации
К уже существовавшим категориям «иностранных агентов» добавились физические лица и незарегистрированные общественные объединения. Расширился круг формальных оснований для фактически произвольного внесения в списки иноагентов. Так, например, для физических лиц к привычной «политической деятельности» добавился не нарушающий закон «целенаправленный сбор сведений в области военной, военно-технической деятельности РФ». В случае НКО к иностранному финансированию было приравнено получение средств от российских «посредников» и юридических лиц, бенефициарными владельцами которых являются иностранцы. Кроме того, для участников, членов и руководителей НКО-иноагентов была введена обязанность маркировать производимые и распространяемые материалы. Максимальная ответственность за «нарушения» иноагентского законодательства (ст. 330.1 УК РФ) увеличена с двух до пяти лет лишения свободы.
В марте был введен предварительный контроль за деятельностью НКО-иноагентов, а чиновники получили право выносить мотивированное решение о запрете любой заявленной «иноагентами» программы. Учитывая неопределенность понятия «программа», следует признать, что чиновники теперь могут запрещать практически любую деятельность НКО-иноагентов.
Дальнейшее ужесточение коснулось и свободы собраний. Теперь организация митинга численностью более 500 человек сопоставима по бюрократическим препонам с участием в выборах, а уже согласованный митинг власти могут по своему усмотрению запретить, например, под предлогом распространения организаторами информации об изменении целей или числа участников или непроверяемой угрозы теракта или чрезвычайной ситуации.
Была расширена и упрощена уголовная ответственность за связь с «нежелательными организациями». Теперь для привлечения по статье 284.1 УК, грозящей наказанием до шести лет лишения свободы, нужно не два предшествующих эпизода административной ответственности, а один (в случае обвинения в организации деятельности нежелательной организации — вообще ни одного).
Отдельно стоит отметить целый ряд вредных расширительных изменений норм уголовного закона, увеличивших возможности их произвольного применения против неугодных власти людей. Еще больше было размыто и без того невнятное и резиновое определение уголовно наказуемого хулиганства (ст. 213 УК). Теперь для того, чтобы получить наказание до пяти лет лишения свободы за грубое нарушение общественного порядка, не нужно использования оружия, достаточно одной лишь легко фабрикуемой «угрозы насилия». Обвинения в хулиганстве традиционно используются в тех случаях, когда посадить кого-то хочется, но не за что. Теперь это будет делать еще проще. То же самое произошло и с клеветой (ст. 128.1 УК). Теперь оклеветать можно «индивидуально неопределенных лиц», а в качестве наказания за клевету добавлено лишение свободы, которого раньше не было, причем сразу на срок до пяти лет.
Если раньше можно было подвергнуться уголовному преследованию лишь за такое «блокирование транспортных коммуникаций», которое повлекло причинение тяжкого вреда здоровью или крупного ущерба имуществу (ст. 267 УК), то с этого года для такого преследования достаточно воспрепятствовать движению транспортных средств и пешеходов, создав угрозу, например, здоровью и безопасности граждан либо уничтожения или повреждения имущества. Таким образом объективные основания уголовного преследования заменяются субъективными представлениями правоприменителя, а получить за такое воспрепятствование можно до года лишения свободы. Новая редакция статьи уже активно используется для преследования участников мирных акций протеста.
Еще одна избыточная и политизированная новация уголовного закона касается «защиты» ветеранов ВОВ. Распространение заведомо ложных сведений о них теперь считается реабилитацией нацизма (ст. 354.1 УК) и может повлечь наказание до трех лет лишения свободы. Поводом для появления этой нормы стало обвинение Алексея Навального в подобном преступлении, но фактически это продолжение усилий государства по ограничению исторической дискуссии.
Отдельно стоит отметить новую норму, которая хоть и не предполагает уголовных репрессий, но дает властям право произвольно ограничивать избирательные права граждан. Таких ограничений и раньше было немало (в связи с иностранным гражданством или видом на жительство, судимостью или привлечением к административной ответственности), но новые запреты имеют революционный характер. Они лишают на срок от трех до пяти лет права быть избранными всех «причастных к деятельности» объединений, объявленных российскими судами экстремистскими или террористическими. Под такой причастностью понимаются, например, пожертвования. Настоящим прорывом в области права является то, что эти положения законодательства могут касаться действий, совершенных за три года до вступления этого закона в силу.
Еще одной вызвавшей серьезное общественное возмущение новацией стали поправки в закон «Об образовании», которыми было введено понятие «просветительской деятельности», понимаемой фактически как любая деятельность по распространению знаний, умений, навыков
Правоприменительная практика
От нормотворческого наступления на права человека не отставала в 2021 году и правоприменительная практика. Год начался с демонстративно беззаконного ареста Алексея Навального, ознаменовавшего окончательный переход власти к силовой модели подавления политической оппозиции, а заканчивается разгромом «Мемориалов». Между этими событиями — огромное количество репрессивных эпизодов самого разного свойства. Это, например, беспрецедентно масштабные репрессии против участников протестов: по официальным данным, только по итогам трех массовых акций в январе-феврале, вызванных задержанием Навального и публикацией фильма «Дворец для Путина», по всей стране было задержано 17 600 человек. Административно арестовано из них только в Москве 942 человека, что в 15 раз больше, чем количество подвергнутых аресту за участие в публичных акциях за 15 прошедших лет. Около 150 человек по итогам этих протестов стали фигурантами различных уголовных дел: от традиционного насилия в отношении правоохранителей до хулиганства, от упомянутого выше блокирования транспортных коммуникаций до нарушения санитарно-эпидемиологических норм, от призывов к массовым беспорядкам до вовлечения несовершеннолетних в опасную для их жизни деятельность.
Другое дело, связанное с реализацией права на свободу собраний, было заведено против лидеров протестного движения Ингушетии. В декабре суд приговорил их к срокам от семи с половиной до девяти лет лишения свободы, признав виновными в организации насилия против сотрудников правоохранительных органов и организации деятельности экстремистского сообщества. Это дело является частью тренда на подавление свободы объединений. Сюда же относится и надуманное уголовное дело против бывшего директора «Открытой России» Андрея Пивоварова, с мая находящегося в СИЗО Краснодара по обвинению в организации деятельности нежелательной организации. Под организацией следствие подразумевало размещение нескольких десятков постов в Facebook.
В рамках той же тенденции подавления организованной оппозиционной активности — уголовные дела против бывших координаторов штабов Навального в регионах: Алексей Ворсин в сентябре получил условный срок по «дадинской» статье о неоднократном нарушении правил проведения публичных мероприятий; Андрей Боровиков в апреле был приговорен в Архангельске к двум годам и трем месяцам колонии по обвинению в репосте ролика группы Rammstein; Лилия Чанышева была арестована в ноябре в Уфе в связи с обвинением в создании экстремистского сообщества. Последнее обвинение стало возможным после того, как в июне структуры Навального, включая ФБК и «Штабы Навального», были в судебном порядке запрещены как экстремистские организации по надуманным неправовым основаниям.
Средства как уголовного, так и административного наказания активно использовались для подавления свободы высказывания. В их числе уголовные статьи об оправдании терроризма, реабилитации нацизма, призывах к экстремистской деятельности, оскорблении чувств верующих и административные статьи о возбуждении ненависти, «неуважении к власти» и демонстрации экстремистcкой символики (к которой в ряде случаев была отнесена даже символика проекта «Умное голосование»).
Особенно заметным в 2021 году стал всплеск уголовных и административных дел в отношении лиц, вольно или невольно посягнувших на символы, объявленные властью сакральными. В основном эти символы связаны с культом Победы и объектами, относящимися к православию. В большинстве случаев, привлекших общественное внимание, основаниями для таких дел становились замеченные лишь по прошествии времени фото и видеозаписи в социальных сетях, на которых, например, продемонстрированы обнаженные части тела в одном кадре с храмом или танец на фоне военного монумента.
Политически мотивированные уголовные репрессии набирали обороты в течение всего года. Количество политзаключенных, по минимальной консервативной оценке ПЦ «Мемориал», к декабрю достигло максимального значения 426 человек. Следует, впрочем, отметить, что большую часть включенных в эти списки составляют люди, лишенные свободы в связи с их религиозной принадлежностью и реализацией права на свободу вероисповедания. Это и те, кто преследуется непосредственно за участие в запрещенных организациях, объявленных террористическими (например, Хизб ут-Тахрир) или экстремистскими (Свидетели Иеговы), и те, кто по признаку принадлежности к исламу был выбран жертвой ложного обвинения в подготовке и осуществлении терактов. Помимо погони за отчетностью, эти дела в большой степени имеют ту же природу, что и преследования нерелигиозных общественных структур, — стремление подавить любые идеологически мотивированные объединения, независимые от государства, особенно связанные с «заграницей».
В этом году продолжалось признание иностранными агентами НКО, но новым явлением стало включение в реестр первых незарегистрированных общественных объединений. Среди них «Голос», ОВД-Инфо, «Российская ЛГБТ-сеть». Особая опасность этой практики в том, что государство фактически само назначает ответственных лиц таких объединений и возлагает на них под угрозой административной и уголовной ответственности выполнение невнятно сформулированных требований.
Еще одним заметным трендом уходящего года стало массовое признание «СМИ-иностранными агентами» независимых изданий и журналистов. В 2017—2020 гг. «СМИ-иноагентами» было признано всего 17 лиц, а за неполные 12 месяцев нынешнего года — уже 86 организаций и людей.
И давление на СМИ, и упомянутая выше борьба с осквернением священных скреп, и репрессии в отношении разного рода блогеров, комментаторов и «неправильных» верующих, и фактическое лицензирование просветительской деятельности явным образом направлены если не на установление монополии государства в идеологической сфере, то на очень серьезное сужение рамок допустимой общественной дискуссии. На сегодняшний день апофеозом этой тенденции стали требования ликвидации двух организаций «Мемориала»(28 декабря Верховный суд принял решение о запрете историко-просветительского общества «Международный Мемориал»). Если в случае Международного «Мемориала» речь идет об ограничении исторической дискуссии и установлении «правильного» взгляда на прошлое, то претензии, предъявленные к Правозащитному центру «Мемориал», в значительной степени ставят под угрозу саму возможность защиты прав человека от произвола государства. Прокуратура Москвы в своем заявлении утверждает, что сам факт публичного несогласия правозащитников с судебными решениями по террористическим и экстремистским делам является нарушением закона. Более того, позиция правозащитников фактически приравнивается к оправданию экстремизма и терроризма.
Перечисление только наиболее заметных правоприменительных и нормотворческих тенденций создает впечатление их явной избыточности для текущих целей сохранения режима. Кажется, что российская власть извлекла урок из мощной волны белорусского протеста, которая едва не смыла режим Лукашенко, несмотря на гораздо более жесткое, чем в России, подавление и ограничение прав и свобод в предшествующие годы. Конечно, экономические перспективы России и тенденции снижения уровня поддержки власти заставляют режим заранее готовиться к худшим вариантам развития событий, но белорусский масштаб оппозиционной консолидации и мобилизации общества представляется все же крайне маловероятным в России по многим причинам.
Достигнутый за последний год уровень ограничений и репрессий существенно превышает необходимый для сохранения статус-кво. Конструкция «черного ящика» российской власти не позволяет достоверно установить, в чем причина такого несоответствия. То ли Кремль, глядя на пример Лукашенко, считает, что репрессий и ограничений прав человека не может быть слишком много, то ли неизвестные нам планы руководства России дают основания ожидать таких рисков, которым достигнутый масштаб репрессивности режима как раз окажется адекватен.
Но одно можно сказать точно: в 2022 году следует ожидать продолжения и развития тех тенденций, которые проявились в году уходящем.
