Каждый год 8 марта становится «плановым» поводом поговорить о правах женщин, равенстве и феминизме. Тезис о том, что гендерные отношения в современной России меняются, кажется, уже не вызывает сомнений. Однако гораздо сложнее однозначно сказать, каково направление этих изменений — движемся ли мы к гендерному равенству или укрепляем патриархат.
С одной стороны, возникают и получают распространение новые формы интимности: сексуальное удовольствие признается значимым как для женщин, так и для мужчин. Мы вступили в эпоху, когда гендерная дискриминация воспринимается как нечто неприемлемое и неприличное. С другой стороны, очевидна консервативная реакция на эти изменения и поворот к неотрадиционализму. Движение #MeToo и серия скандалов вокруг домогательств в Голливуде запустили новый виток публичной дискуссии не только о состоянии гендерного равенства, но и о том, что считать феминизмом и какие именно ценности должны быть в его основе. Принцип равноправия полов в России не оспаривается, но женщин часто рассматривают как особую категорию граждан, чей вклад в общественное благо связан преимущественно с рождением и воспитанием детей. Дискуссии об исключении абортов из системы ОМС и введение пронаталистских мер поддержки семей (например, программы материнского капитала) остаются частью этого тренда.
Противоречивое настоящее гендерных отношений в России соответствует их противоречивому прошлому. В нашем активе — наследие ранних советских лет с радикальной политикой в отношении репродуктивных прав (легализация медицинского аборта в 1920 году), политической мобилизацией женщин, их включением в сферу производства на условиях равной оплаты за равный труд. На другой чаше весов — «великое отступление» 1930−1950-х гг., когда экономическая мобилизация женщин сочеталась с продвижением традиционной материнской роли, а также позднесоветские годы с доминирующим гендерным контрактом «работающая мать». 1990-е годы ознаменовались фактическим уходом государства из социальной сферы, а в середине 2000-х поощрение материнства стало одним из декларируемых государственных приоритетов.
В 2010-е гг. власти развернулись в сторону возрождения идеологии традиционных гендерных ролей и агрессивной борьбы с любыми попытками их пересмотра. Анализ высказываний первых лиц государства и законодательных инициатив приводит ученых к выводу, что сегодня в России в споре между либеральными тенденциями и гендерным неотрадиционализмом побеждает последний. Недавние результаты исследования Всемирного банка «Женщины, бизнес и закон-2019» подтверждают этот вывод — в общем рейтинге стран Россия находится ниже середины, пропустив вперед все постсоветские республики, кроме Узбекистана. Но так ли мы консервативны на самом деле? Насколько адекватно официальная гендерная идеология и международные рейтинги отражают представления граждан о роли мужчин и женщин в обществе?
Традиционные ценности на работе и в постели
Гендерный порядок не монолитен. Он представляет собой подвижную композицию нескольких измерений — трудовых отношений (включая неоплачиваемый домашний труд), отношений власти и эмоциональных отношений. Эти измерения взаимосвязаны, но вместе с тем гендерные отношения, практики и установки в одной сфере могут трансформироваться относительно независимо от происходящего в других сферах. Следовательно, чтобы уловить изменения, важно смотреть не на гендерный порядок «вообще», а на возможности для преобразований в каждой из областей. Итак, произошли ли какие-то изменения во взглядах россиян по вопросам гендерного равенства в сфере семьи и рынка труда? Стало ли наше восприятие этих сфер менее или более «традиционным»?
Вопреки ожиданиям, за последние шесть лет взгляды россиян по гендерным вопросам не изменились или же вовсе совершили «откат» в сторону большего традиционализма. Сопоставив то, как респонденты отвечали на одни и те же вопросы World Values Survey в 2011 и 2017 году, мы обнаружили следующую динамику. За шесть лет на 11,5% увеличилась доля тех, кто считает проблемой ситуацию, когда женщина получает больше мужчины (с 23% до 34,5%). В 2011 году 38,8% респондентов полагали, что выход матери на работу негативно сказывается на благополучии детей, в 2017 году — 36,8%. Немного выросла доля тех, кто считает университетское образование для девочек не таким важным, как для мальчиков, — с 22,6% в 2011 году до 26,7% в 2017-ом.
При этом в сфере интимных отношений мы можем отметить определенную либерализацию взглядов: отношение к добрачному сексу стало несколько более терпимым. Если в 2011 году 13% респондентов считали добрачный секс совершенно недопустимым, то в 2017-ом — 11%. На Рис. 1 мы видим постепенное смещение распределения в сторону более либерального отношения. И это отчасти предсказуемое движение в сторону модерна. Недопустимым подавляющее большинство респондентов считает семейное насилие по отношению к женщине: 78% в 2011 году и 72% в 2017-ом.
Однако либерализация сексуальности не обязательно означает укрепление равенства в интимных отношениях. Более свободное сексуальное поведение может соседствовать с объективацией женского тела, иерархичностью отношений и разными моральными требованиями, которые предъявляются людям по признаку пола. И тогда, как показывают исследования, «сексуальная революция» играет не на руку женщинам. Например, хотя право на удовольствие признается за обоими партнерами, контрацепция и планирование деторождения остаются преимущественно женской ответственностью.
Рис 1. Отношение к добрачному сексу: 2011 vs 2017
(Вопрос: Сейчас я прочитаю Вам различные высказывания. Для каждого из них скажите, насколько, по Вашему мнению, то, о чем говорится, заслуживает оправдания? Для оценки используйте десятибалльную шкалу, где 1 означает «это никогда не заслуживает оправдания», а 10 — «это всегда заслуживает оправдания». Сексуальные отношения до брака).Источник: WVS.
Даже если более свободные отношения и эмансипация женщин в частной сфере идут рука об руку, эта ситуация сохраняется, как правило, лишь до рождения ребенка. После наступления материнства современные российские женщины, хотят они того или нет, обнаруживают себя в условиях традиционного разделения гендерных обязанностей. Проблема баланса между работой и заботой о детях стоит для них гораздо острее, чем для мужчин. Государство, отдавая предпочтение монетарным мерам поддержки родителей, а не развитию институтов, способствующих совмещению семейных и трудовых обязанностей (открытие детских садов и улучшение их сервисов, создание гибких форм занятости для родителей
Тревожные изменения происходят в области трудовых отношений. К концу 2017 года мы наблюдаем значительный рост доли тех, кто считает, что мужчинам должен быть отдан приоритет в условиях дефицита рабочих мест. Показатель вырос с 28% в 2011 году до 40% (Рис. 2). Скачок на 12%, вероятно, стал результатом не только экономического спада, который часто сопровождается обострением национализма и гендерного консерватизма, но и общего поворота к традиционализму как со стороны государства, так, вероятно, и части общества. Поскольку это совпадает с ростом воспринимаемой проблематичности неравенства доходов между супругами, мы можем предполагать, что за ответами на этот вопрос стоит не только страх потери рабочего места, но и более фундаментальные опасения за свой социальный статус. С другой стороны, это может свидетельствовать и об успешности продвигаемой государством консервативной гендерной идеологии и укреплении в обществе традиционных взглядов на гендерные роли, когда функция «добытчика» считается мужской.
Рис. 2. Как менялось отношение к различным аспектам гендерного равенства: 2011 vs 2017
Одновременно существенно изменилось отношение к домашней работе: если в 2011 году домашнюю работу считали такой же достойной, как и любую другую, 83% опрошенных, то в 2017-ом эта доля сократилась до 53,5%. Можно вспомнить, как анонсируя в 2006 году программу материнского капитала, Путин обосновывал введение новых форм социальной поддержки необходимостью повысить статус женщины-домохозяйки, которая родив двоих детей, несет карьерные потери и неминуемо обнаруживает себя в уязвимом положении. Опросные данные показывают, что эта риторика, стоящая за многими мерами пронаталистской политики, оказалась не слишком убедительной. Домашний труд и забота о детях продолжают восприниматься как преимущественно женские обязанности, но статус их в глазах населения не только не повысился, но значительно снизился.
Женщины и власть
Публичная сфера и особенно политика — те бастионы гендерного неравенства, где женщинам приходится труднее всего даже в довольно развитых обществах. Ведь власть при патриархатном порядке ассоциируется с мужчиной, а женщине отводится подчиненная роль. Больше половины россиян не верят, что женщины могут быть такими же хорошими руководителями или политиками, как мужчины. Более половины респондентов полагают, что мужчины предпочтительнее в качестве политических лидеров (по 57% в 2011 и 2017 гг.). Несколько ухудшилось отношение к женщинам на руководящих позициях в сфере бизнеса: в 2011 году 48% считали, что мужчины лучше справляются с руководством, в 2017-ом — уже 53%. При этом 67% россиян в целом не считают, что существуют какие-то барьеры на пути политического участия женщин.
Впрочем, известен факт, что дела с представительством женщин как раз неплохо обстоят в авторитарных странах типа Руанды или Кубы. Этот феномен получил название «описательное представительство» — в мало что решающих парламентах заседают женщины по принципу обеспечения представительского разнообразия. Подозрительно большая доля женщин в парламентах авторитарных государств не должна сбивать наблюдателя с толку: легислатуры — это не самый престижный политический орган в таких странах, и места в нем, как правило, распределяются не по принципу меритократии, а скорее исходя из патронажных отношений, лояльности и перераспределения ресурсов. Женщины туда чаще всего будут попадать по протекции влиятельных и по-прежнему куда более статусных мужчин, а не в результате собственных заслуг.
Более привилегированные — более прогрессивные?
Если измерения гендерного порядка различны, то столь же различны и «мы» — люди, погруженные в гендерные отношения и разделяющие определенные ценности.
Респонденты с более высоким уровнем дохода и социальным статусом систематически склонны высказываться в более прогрессивном ключе (Рис 3−4). В целом это согласуется с общемировыми тенденциями. Представители привилегированных групп часто выступают в роли трендсеттеров,
Рис. 3. Средние показатели тех, кто считает мужчин лучшими руководителями в сфере бизнеса и политики (по оси ординат шкала от 0 до 4)
Источник: WVS 2017
Рис. 4. Средние показатели тех, кто согласен, что мужчины должны обладать приоритетом на рынке труда в условиях дефицита рабочих мест
Источник: WVS 2017
Похоже, что принадлежность к «привилегированному полу» также сказывается на взглядах граждан. Возвращаясь к сфере политики, можем сказать, что респондентки по некоторым вопросам настроены даже более консервативно, чем респонденты-мужчины (Рис. 5): средние значения тех, кто считает мужчин лучшими руководителями и политическими лидерами, выше среди женщин примерно на 0,3 пункта по 4-балльной шкале. Однако женщины в меньшей степени согласны с тем, что мужчины должны иметь приоритет в найме на работу. Наконец, среди респондентов мужского и женского пола одинакова доля тех, кто считает превосходящие зарплаты женщин проблемой.
Рис 5. Средние показатели отношения к различным аспектам гендерных отношений среди мужчин и женщин
Источник: WVS 2017
Неутешительные выводы
В настоящем тексте мы постарались рассмотреть российский гендерный порядок не с перспективы государства, которое обычно находится в фокусе при изучении данной темы, а с перспективы граждан. Если в гендерной политике доминирует неотрадиционализм, значит ли это, что население также разделяет данные ценности? И насколько последовательны и единообразны взгляды граждан? Можно ли говорить, что в одной области гендерных отношений россияне более открыты к модернизационным тенденциям, чем в другой? Наконец, можно ли выделить в обществе группы с более или менее прогрессивными гендерными взглядами (по классовому или гендерному признаку)?
Рассмотрев эти вопросы на материале опросных данных, мы вынуждены прийти к неутешительному выводу. Гендерный неотрадиционализм в России достаточно явно, устойчиво и последовательно представлен в суждениях граждан относительно производственных отношений, распределения семейных ролей, отношений власти. Сравнение данных 2011 и 2017 годов показывает, что с течением времени эти тенденции только нарастают. Домашний труд серьезно обесценивается, при этом значительная часть населения видит сферу оплачиваемого труда как преимущественно «мужскую» и считает, что в ситуации экономического кризиса именно мужчинам должно быть отдано предпочтение при найме.
Некоторая либерализация взглядов видна по отдельным вопросам, которые относятся к сфере интимной жизни. Однако имеющиеся данные не позволяют с уверенностью сказать, что этот тренд сочетается с продвижением гендерного равенства в данной области. Кроме того, в контексте действующего в России законодательства, дискриминационного по отношению к людям с негетеросексуальной идентичностью, тезис о либерализации взглядов на сексуальность выглядит весьма спорным. Очевидно, что этот вопрос требует гораздо более комплексного изучения.
Учитывая многоуровневый характер гендерных отношений, формулировка общих выводов относительно направления их трансформации — довольно неблагодарное занятие. Неоднозначны сами категории, которыми мы оперируем и которые задействуются при проведении опросов и построении индексов. Так, попытки измерить гендерное равенство в основном представлены измерением равенства между мужчинами и женщинами. Такие способы измерения просто не способны учесть интерсекциональное гендерное неравенство, которое возникает на пересечении категорий пола, класса, возраста, сексуальности. Следовательно, эти различия остаются невидимыми и для исследователей. Однако даже учитывая все эти ограничения, можно заключить, что в области гендерных отношений мы не соответствуем заветам Клары Цеткин и Розы Люксембург, и если и меняемся, то в более консервативном ключе.
