Прошло почти два месяца с начала российского вторжения в Украину, но до сих пор неясно, удалось ли Кремлю выполнить хотя бы какие-то из поставленных им политических или военных задач. При этом негативные последствия вторжения куда более очевидны. Главное из них — все возрастающая экономическая, политическая и технологическая изоляция страны от всего мира. Однако внутри страны режиму удалось благодаря войне стремительно добиться своей давней цели: консолидировать контроль над информационными потоками. Кремль в принудительном порядке закрыл все остававшиеся в России независимые медиа, попытался заблокировать крупнейшие глобальные социальные сети и цифровые платформы, а также принял законы, направленные на подавление проявления инакомыслия в Интернете. Многие из тех, кто пытался выразить свое несогласие с режимом и протест против происходящего, вынуждены теперь бежать из страны. Можно сказать, что эта новая политическая реальность, которую было еще недавно сложно представить, стала самым значительным достижением Кремля.
Контроль над информационными потоками — не просто побочный эффект войны против Украины. Напротив, он стал результатом давних и последовательных усилий путинского режима по превращению России в дисконнективное общество. Эти усилия исходят из представления, что невозможно защитить внутреннюю легитимность текущего руководства и сохранить лояльность к нему граждан, пока Россия остается относительно открытой и частично интегрированной в глобальную сетевую систему. Дисконнективное государство — это государство, политическая траектория которого обусловлена стремлением превратить открытую систему в закрытую.
Разрушение последних бастионов свободной прессы, изгнание независимых интеллектуалов, блокировка западных платформ — все это не просто элементы внезапной цепной реакции, запущенной 24 февраля 2022 года. По сути, все эти события стали результатом стратегии размежевания и отсоединения, опиравшейся на два обстоятельства. Первое — и наиболее очевидное из них — заключается в том, что для запуска размежевания и отключенности требуется то, что итальянский философ Джорджио Агамбен называет «Чрезвычайным положением» (ниже я вернусь к этой идее). Второе обстоятельство, возможно, менее наглядное, состоит в том, что достижение состояния дисконнективности требует постепенной подготовки того, что можно определить как «инфраструктура размежевания» во всех сферах социальной, политической, культурной и экономической жизни. Эта инфраструктура создает возможности отключения в чрезвычайных обстоятельствах, позволяя переключаться с глобальной на внутреннюю инфраструктуру.
Возникновение дисконнективного общества
С конца 1990-х гг. внимание исследовательского сообщества было в основном приковано к новым типам связей, появившихся благодаря информационным технологиями и глобальным политическим процессам. В частности, важным аспектом концепции сетевого сообщества, разработанной Мануэлем Кастельсом, была мысль о том, что цифровые инновации привели к возникновению новых социальных структур, не ограниченных физическим пространством, а существующих в пространстве течений. Обратная сторона этого процесса, а именно — разъединенность, отсутствие связи и связанности — оставалась относительно маргинальным социальным явлением в этом контексте. Интерес к формам разъединенности и отчужденности начал расти около десяти лет назад. Но при этом интерес этот был главным образом направлен на определенный тип социального взаимодействия (например, т.н. «отфренживание», удаление из друзей в соцсетях), возникновение «эхо-камер», замкнутых, герметичных мирков и информационных коконов в контексте социальной поляризации, общее отношение к цифровым платформами (уход от цифровых коммуникаций) и новые формы регулирования Интернета (Сплинтернет, кибербалканизация и цифровой суверенитет). Но за всем этим необходимо держать в поле зрения более широкий социально-политический контекст процессов, связанных с сетевым распадом. Именно в этом ключе я предлагаю взглянуть на политическую формацию, которую представляет собой Россия, как на образец дисконнективного общества.
Системное построение дисконнективного общества — это стратегия выживания политического режима, не способного сохраниться в условиях острой конкуренции глобального сетевого сообщества. Сочетание максимальной изоляции от окружающего мира и эффективной пропаганды способно обеспечить сохранение внутренней легитимности лидера.
Дисконнективная политика ставит своей целью трансформацию относительно открытого общества в закрытое. Главная характеристика дисконнективного общества состоит в разрыве всех связей с той зоной, которая воспринимается как внешняя, чужая, и лежит за пределами очерченной властями социально-политической системы. По сути, политические лидеры дисконнективного общества играют роль черной дыры, которая все больше засасывает в себя само это общество. Силы политической гравитации закрывают режим от внешней информации, а также от внешних политических, культурных, социальных и финансовых потоков.
Общество размежевания опирается на применение дисконнективной силы (то есть силы дезинтеграции, распада и разъединения), проявляющей себя в различных областях жизни — от экономических отношений до личного взаимодействия людей друг с другом. В сфере человеческих взаимоотношений разобщающая сила наглядно проявляет себя в разрушении горизонтальных сетей межличностного общения, способных бросить вызов государству через различные формы мобилизации и низового сотрудничества, которые связывают человека с человеком.
Действие дисконнективной силы можно наблюдать и в мобилизации ресурсов, способствующих развитию независимых внутренних систем, которые делают возможным появление разобщенного, отключенного от внешнего мира общества. Это особенно важно, когда логика дисконнективности применяется в довольно открытой системе, интегрированной в глобальные трансграничные сетевые структуры. В таком случае акт разъединения, изъятия себя из глобального контекста требует прежде всего развития дисконнективных инфраструктур. Именно так Россия и готовила себя к отключению от внешнего мира во всех сферах жизни.
Дисконнективные инфраструктуры
В течение последних десяти лет российское руководство не только возводило новые стены, чтобы изолировать страну от внешнего мира, но и создавало инфраструктуру, которая позволит выжить внутри страны, отрезанной этими стенами от всех и вся. Этот процесс ускорился со времен протестов 2011—2012 гг.. В тот момент кремлевское руководство осознало, что недооценивало роль цифровых платформ в мобилизации горизонтальных сетей, и стало выделять значительные государственные средства на то, чтобы развить инфраструктуру размежевания и дисконнективности от внешнего мира (бюджеты, выделенные на эту инфраструктуру, создали новые возможности для коррупции). Эту дисконнективную логику можно проследить как в развитии локальных продуктов, так и в наращивании возможностей ограничения доступа к внешним провайдерам и сетям. Она построена на предпосылке, что каждый глобальный сервис, каждая услуга должны иметь местную альтернативу, а у государства при этом есть возможность блокировки внешнего оригинала.
Эту тенденцию можно проиллюстрировать многочисленными примерами. Глобальная навигационная спутниковая система (ГЛОНАСС) была создана как альтернатива GPS, а платежная система «МИР» задумывалась в качестве российской версии Visa и Mastercard. Развитие изолированной коммуникации и медийной инфраструктуры опиралось на новые формы регулирования и правовые инициативы. Усилия по изоляции российского сегмента Интернета начались с экспериментов по блокировке определенных сервисов и увенчались крупномасштабной трансформацией технической инфраструктуры на основе закона «О суверенном Рунете», принятом для «защиты российского Интернета от внешних угроз».
Но не все шло гладко. Например, провалом окончились попытки разработать альтернативы западным платформам, вроде RuTube, российской Википедии или национальной поисковой системы Спутник (неудача Спутника была отчасти компенсирована тем, что государство получило контроль над Яндексом). Любой политический кризис нес в себе возможность введения новых ограничений (например, закон о локализации зарубежных интернет-компаний) и создания новых препятствий для доступа к внешнему контенту (например, замедление доступа к Twitter).
Однако примеры действия стратегии размежевания и атомизации выходят далеко за пределы сферы информационных технологий. Так называемое «импортозамещение» можно рассматривать как государственную стратегию, потенциально применимую в любом секторе экономики. Те же усилия по отрезанию страны от мирового контекста прослеживаются и в культурных индустриях, где введены новые ограничения, отдающие предпочтение российскому кинематографу и затрудняющие доступ к культурному контенту, противоречащему так называемым традиционным ценностям. В системе образования отсоединение, отключение от внешнего мира проявляется, помимо всего прочего, в исключении английского языка из перечня основных предметов, по которым обязательна итоговая государственная аттестация школьников. Блокировка в России платформы LinkedIn существенно затрудняет для российских пользователей интеграцию в глобальную экосистему профессионалов.
Мы также наблюдали, как логика разъединяющих действий стала доминирующим аспектом каждодневной межличностной коммуникации в российских социальных сетях и стратегией дезинтеграции неподконтрольных государству горизонтальных связей внутри российского гражданского общества. Спонсируемое государством распространение дезинформации запустило разъединяющие процессы, которые в свою очередь привели к волнам распада социальной ткани. Из обычной реакции на несогласие с чьей-то позицией в соцсетях расфренживание и баны превратились в перформативный акт, обозначающий социальные границы, построенные на отношении к определенному событию. Разъединяющий потенциал кампаний по дезинформации стал новой политической технологией, взятой режимом на вооружение и позволяющей ему разделять и властвовать. Однако этот проект по разобщению общества и отрезанию страны от внешнего мира не смог бы достичь своего логического завершения, не случись кризис, активировавший весь тот латентный потенциал размежевания и отсоединения, который был накоплен системой.
Чрезвычайное положение и сила разъединения
Проводить в жизнь процессы размежевания и разъединения в повседневной реальности — задача не из легких. Каждое проявление дисконнективности требует определенного обоснования и может потерпеть неудачу в отсутствие некоторого уровня легитимности. Именно поэтому, позволяя развивать дисконнективную инфраструктуру, повседневная жизнь не дает достаточных возможностей для полного перехода на ее использование. В связи с этим обращает на себя внимание все возрастающий зазор между латентным дисконнективным потенциалом системы и ее фактическим состоянием: она остается достаточно открытой и подключенной к глобальным сетям. Для преодоления этого разрыва, то есть для того, чтобы дисконнективный потенциал системы был полностью реализован, требуется чрезвычайная ситуация, которая, с одной стороны, сможет обеспечить легитимность крупномасштабного акта отсоединения от внешнего мира, а с другой — будет способна побудить внешних акторов инициировать разрыв и размежевание извне системы.
Понятие «Чрезвычайного положения», предложенное Агамбеном, служит соединяющим звеном между кризисом и актом размежевания. По мысли Агамбена, чрезвычайная, критическая ситуация позволяет создать некое пространство лагеря, внутри которого чрезвычайное положение становится новой нормальностью. Лагерь символизирует собой переход от достаточно открытой системы к системе полностью закрытой и герметичной, то есть переход к обществу размежевания, отключения, отсоединения от внешнего мира. Кризис дарит режиму возможность полностью проявить и реализовать силу размежевания и отсоединения.
Аннексия Крыма явилась первой репетицией отчуждения России от остального мира, запустив процесс подготовки инфраструктур дисконнективности. Однако полного разрыва можно было добиться только через кризис, который сделал бы процесс отчуждения взаимными и необратимым. Второй акт разъединения потребовал кризиса, который спровоцировал внешних акторов отшатнуться от России, порвать с ней, и одновременно активировал внутренние инфраструктуры отсоединения.
В этом смысле нападение России на Украину можно рассматривать не только как акт агрессии по отношению к внешнему актору, но и как финальный акт проекта разъединения, направленный на внутреннюю политическую систему. Вот почему может показаться, что Кремль приветствует новые санкции, отвечая на них внутренними актами дисконнективности (например, блокируя крупнейшие западные социальные медиа и используя местные финансовые инструменты). Мы также наблюдаем ускорившийся процесс развития дополнительных элементов дисконнективной инфраструктуры (например, регистрацию местных версий международных брендов и развитие новых локальных альтернатив международным платформам — Россграм как аналог Instagram
Единственное политическое достижение войны — разъединение
Российское вторжение в Украину увенчалось только одним политическим результатом для Кремля: оно помогло завершить проект великого размежевания, отсоединения России от окружающего мира с целью легитимации путинского режима. В этом смысле анализ России как образца дисконнективного, отрезанного от внешнего мира общества играет ключевую роль для понимания российской военной агрессии против Украины. В то же время преимущество Украины заключается в силе пронизывающих украинское общество горизонтальных связей, в силе включенности в глобальные сети, а также в силе новых форм синергии между гражданским обществом и государством. Поэтому войну между Россией и Украиной правильнее интерпретировать как войну между сетевым и дисконнективным типами общества. Первое выглядит более слабым, но демонстрирует куда большую устойчивость к воздействию извне. Второе умеет устрашать, но на самом деле полностью зависит от хрупкой властной вертикали.
Однако главный вопрос заключается в том, окажется ли Россия как дисконнективное общество устойчивой в долгосрочной перспективе, даже при сохранении влияния пропаганды и замене глобальных систем внутренними. Пока что мы видим, что многие россияне потрясены тем ударом, который отключение от внешнего мира нанесло по их повседневному существованию. Может оказаться, что хотя отчуждение от остального мира способно уменьшить риски для политической легитимации путинского режима, оно также может привести к внутреннему расколу между Кремлем и российским обществом. В таком случае нынешний триумф дисконнективного общества обернется началом его конца.
