До тех пор, пока в России царит авторитаризм, она останется агрессивным, реваншистским государством. Ее политическая культура, основанная на идее гегемонной маскулинности, порождает не только подавление и угнетение человека внутри страны, но и военную агрессию, выплескивающуюся за ее пределы. Разрушить патриархальную парадигму, которая удерживает страну на авторитарном пути, могла бы феминистская политика.
Агрессивная война как продукт российской патриархальной культуры
Война против Украины — наиболее жестокое воплощение патриархальной культуры насилия, пронизывающей российскую политическую систему. Физическое, психологическое и символическое насилие прочно вписаны в так называемую традиционную систему ценностей и нормативных гендерных ролей, которую активно продвигают государственный аппарат и РПЦ как во внутренней, так и во внешней политике. Высшие должностные лица страны воспевают воинствующий консервативный «патриотизм», который также закреплен в образовательных программах, исторической пропаганде и массовой культуре. «Патриотическое» содержание, защищенное все более жесткой цензурой, сводится к культу сильной власти, культу войн и территориальных захватов, ненависти к врагам и романтизации уголовных криминальных «понятий». В то же время РПЦ сакрализует агрессивную войну против Украины и противодействует принятию законодательных мер, направленных на борьбу с широко распространенным домашним насилием.
Системное, поддерживаемое государством насилие и терпимость к нему просачиваются и в общество. Люди, страдающие от мучительного чувства несправедливости и беззакония при любом взаимодействии с государственными органами и, что еще важнее, осознающие, что эту несправедливость невозможно изменить, часто вымещают свою фрустрацию и беспомощность на других. Это могут быть уязвимые группы (женщины, дети, люди, находящиеся на попечении государства и зависящие от него, пациенты психиатрических больниц) или те, кого государство демонизирует как «врагов народа». Кроме того, на протяжении десятилетий историческая пропаганда, великодержавная риторика и геополитический реваншизм компенсировали россиянам отсутствие политической субъектности, усугубляющиеся экономические трудности и отсутствие перспектив более счастливого будущего.
Политическая культура России питается системным неравенством, угнетением и культом гегемонной маскулинности, который часто оборачивается культом милитаризма. В ее основе — строгая иерархичность, контроль сверху, а легитимность обеспечивается только силой. Среди ценностей, которые постулируются этой политической культурой, — агрессивность, соперничество и доминирование, которые обычно сочетаются с ксенофобией, шовинизмом, женоненавистничеством и гомофобией. Кроме того, способ политического управления, который в ходу у правящей элиты, во многом перекликается с моделью лидерства, преобладающей в криминальном мире. Она замешана на запугивании, демонстрации силы, презрении к слабым и готовности мстить за реальные или мнимые обиды. Такая политическая культура подготовила население России к войне, позволила быстро подавить любое серьезное антивоенное сопротивление и нормализовать войну как естественное состояние государства и общества.
Война для путинского режима — это не только порождение патриархата, но и предлог для узаконивания усиливающегося государственного давления и угнетения. Резкое ограничение доступа к ресурсам, массовое нарушение прав и свобод граждан, лишение их политической субъектности и представительства призваны обеспечить нынешнему руководству страны пожизненное сохранение власти.
Неототалитарный проект Путина
Кремль преследует неототалитарную цель — углубить атомизацию общества и превратить его в однородную массу, декларативно сплотившуюся вокруг главы государства. Он считает политической угрозой существование гражданского общества и других несанкционированных сверху горизонтальных связей, основанных на доверии и низовом сотрудничестве. Чтобы сделать людей послушными, власти прибегают к массированному вмешательству в частную жизнь граждан, цензуре, пропаганде и индоктринации (через СМИ и образовательную систему), поощряют доносы на тех, кто высказывает оппозиционные, противоречащие «линии партии» политические взгляды, представляют Россию «осажденной крепостью» в кольце врагов. Непроработанное и не осужденное тоталитарное и имперское прошлое позволило обелить, а затем и прославлять советский аппарат политического террора, подавив память о его жертвах, возвеличивая и воспевая сильных, безжалостных правителей как силу, сплатившую нацию.
Эта модель господства и доминирования объективирует женщину. От нее ожидается лишь соответствовать идеалу «патриотической женственности», а ее основная функция — рожать пушечное мяса для будущих войн. Продвижение гендерных прав преподносится Кремлем как что-то глубоко враждебное российской цивилизации, как инструмент когнитивной войны, которую Запад якобы ведет против России. В 2023 году правительство активизировало усилия по серьезному ограничению репродуктивных прав женщин, что уже в 2024 году привело к запрету «идеологии чайлдфри» и ограничению доступа к абортам. Во имя борьбы с моральным разложением Запада и «сатанизмом» сообщества ЛГБТК+ были объявлены вне закона как экстремистские (интересно, что Верховный суд также посчитал языковые феминитивы одним из признаков «экстремизма»).
В этой крайне идеологизированной политической среде сексизм неразрывно связан с «внутренним колониализмом». Формально являясь федерацией, в действительности Россия представляет собой высокоцентрализованное государство, которое игнорирует потребности и интересы регионов и местных сообществ, разворовывает их ресурсы и систематически дискриминирует нерусские этнонациональные группы. Российское гражданство (российскость) часто считается тождественным принадлежности к русскому этносу и культуре (русскости), в то время как нерусские составляют не менее 20% населения. Образовательная система маргинализирует и принижает языки этнических и национальных меньшинств, их культурное наследие игнорируется, подавляется или низводится до поверхностного фольклора. Кремль подменяет историческую память этих групп (часто связанную с массовым террором, депортациями и геноцидом, организованными Москвой) ложным нарративом о «мирной Российской империи». В этом контексте стирание идентичности этнонациональных меньшинств имеет много общего с официально объявленной целью «деукраинизации» Украины. Политическое, гендерное, языковое и культурное разнообразие представляется как угроза единству нации и интересам национальной безопасности. В середине 2024 года несуществующее в природе «Антироссийское сепаратистское движение» было запрещено как экстремистское, чтобы облегчить репрессии против антиколониальных активистов и представителей коренных народов.
Внешняя политика Кремля также запятнана сексизмом и неоколониализмом: как война России против Украины, так и гибридная война против Запада имеют очень явное гендерное измерение. Государственная пропаганда изображает Путина альфа-самцом, противопоставляя его «женоподобным» западным лидерам (при этом западная демократическая культура прямо называется «гейской», вспомнить хотя бы оскорбительный термин «Гейропа») и «слабым» женщинам (пропаганда обрушила множество своих сексистских нарративов на Камалу Харрис). Путин был одержим идеей подчинить себе Украину как неверную любовницу и накануне полномасштабного вторжения в феврале 2022 года он проиллюстрировал свое представление об отношениях между двумя странами цитатой из непристойного текста песни («нравится не нравится — терпи, моя красавица»), в котором недвусмысленно подразумевались изнасилование и некрофилия. Эта навязчивая идея выплеснулась в многочисленные сексуализированые преступления российской армии, совершенные в отношении украинских гражданских лиц и солдат, как женщин, так и мужчин. По мнению экспертов, эти преступления носят системный характер и в некоторых случаях поощрялись военными командирами в качестве инструмента психологической войны или были совершены по их прямому приказу.
Социальный кризис в России и его гендерное измерение
С момента начала полномасштабного вторжения в феврале 2022 года российские женщины организовывали низовые протесты против войны и военной мобилизации в условиях крайне репрессивного режима. В качестве примера можно привести антивоенные протесты, организованные Феминистским антивоенным сопротивлением (ФАС), феминистское движение «Мягкая сила», акции женщин в Дагестане и других регионах против военной мобилизации, а также инициативу «Путь домой». Однако в то же время и мужчины, и женщины несут ответственность за воспитание молодого поколения в культуре «подлинной мужественности».
Война России против Украины усугубляет существующее недовольство проблемами в социальной сфере, от которых особенно страдают женщины. Поддерживаемый государством культ насилия привел к глубокому социальному кризису, который имеет несколько ключевых аспектов.
Во-первых, в условиях войны традиционное презрение к ценности человеческой жизни переросло в открытый культ смерти, пропагандируемый государственным аппаратом. Смерть на полях неоимперской войны преподносится как желанная альтернатива бедной и бессмысленной жизни. Убийство и смерть стали бизнесом. Власти успешно покупают «пушечное мясо» на «свободном рынке», используя для этого давний инструмент государственного управления — повсеместную бедность. Погоня за щедрыми «выплатами» и компенсациями за ранения и смерть на поле боя превалирует над инстинктом сохранения жизни, который должен был бы подтолкнуть человека избегать призыва всеми способами. До войны 38% российских детей воспитывались в неполных семьях (более 80% из них росли с матерями-одиночками). Теперь эта доля будет расти.
Во-вторых, во время войны обычно возрастает потребление алкоголя и наркотиков, а также стремительно растет преступность и насилие в семье. Речь о росте числа тяжких преступлений, незаконном обороте оружия, домашнем насилии и преступлениях, совершаемых вернувшимися с войны солдатами, многие из которых и так были отправлены на фронт из тюрем, где отбывали сроки. Власти также ввели культ погибших на войне преступников, которые воспеваются как национальные герои, «искупившие свою вину», пролив кровь в борьбе с так называемым «украинским нацизмом». Никто не спрашивает у родственников жертв их прошлых и новых преступлений, как они относятся к такому способу «искупления вины».
В-третьих, психические расстройства и проблемы в области ментального здоровья, с которыми из-за войны столкнулись многие солдаты, их семьи и часть населения, вероятно, в ближайшие годы спровоцируют еще больший рост повседневного насилия. Вместо того чтобы предложить травмированным людям профессиональное лечение, российские власти выпускают инструкции для женщин о том, как себя следует вести, чтобы не спровоцировать мужскую агрессию. Более того, символическая агрессия против «врагов», «предателей», «пятой колонны» и «иностранных агентов» станет благодатной почвой для дальнейшей социальной деградации. Это наследие войны, вероятно, будет давать о себе знать многие последующие десятилетия.
Феминистская повестка как инструмент борьбы с путинизмом
Двадцать первый век доказал, что «женоненавистничество и авторитаризм — это два порока, которые взаимно усиливают друг друга». Черты, связанные с традиционными мужскими ролями, одновременно служат характеристиками агрессивных авторитарных систем. Авторитарные лидеры «используют гендерную проблематику для того, чтобы дискредитировать один политический порядок и утвердить другой».
Равные права женщин и других уязвимых групп населения напрямую связаны не только со сферой «мягкой» политики (социальная политика, государственные услуги, социальная справедливость), но и с «жесткой» проблематикой международной безопасности. Они влияют на надежность и предсказуемость государств, решения о применении силы в международных отношениях, а также на формирование устойчивого иммунитета общества к милитаристским и реваншистским лозунгам.
Более десятка стран, включая Швецию, Германию, Канаду, Мексику и Чили, уже признали связь между гендерным равенством и безопасностью и на данный момент официально заявили о своей приверженности феминистской внешней политике (ФВП). Ее концепция гласит, что устойчивый мир, безопасность и развитие не могут быть достигнуты, если женщины, составляющие половину населения планеты, будут исключены из этого процесса. Такая политика направлена на снижение напряженности и разрешение конфликтов в международных отношениях путем продвижения гендерного равенства, адекватного представительства в процессах принятия решений на всех уровнях и равного доступа к ресурсам для женщин и других уязвимых групп. Традиционной силовой политике противопоставляется акцент на недостаточно представленных нарративах, потребностях маргинализированных групп в безопасности и мерах по укреплению доверия.
Феминистская политика направлена на разрушение колониальных, расистских и патриархальных структур власти. Она призывает к переходу от иерархической власти к горизонтальным сетям, от конфронтации и подчинения к сотрудничеству (беспроигрышная парадигма, выгодная для обеих стороны, вместо расхожей идеи «игры с нулевой суммой»), от централизованной политики к локальной перспективе и самоуправлению, от поляризации и атомизации к инклюзии.
Одним из важнейших принципов ФВП является вовлечение женщин в мирные переговоры: их присутствие гарантирует, что проблемы безопасности будут рассматриваться более целостно. Участие женщин на 35% повышает вероятность того, что мирные соглашения будут длиться 15 лет и более.
Однако феминизм не является синонимом пацифизма, что подчеркивает немецкая концепция ФВП: «Перед лицом жестокого насилия человеческая жизнь должна быть защищена и военными средствами». Феминистские голоса, призывающие к «демилитаризации» политики Запада по отношению к российской войне за счет суверенитета или территориальной целостности Украины, противоречат феминистской повестке дня как минимум в двух аспектах. Во-первых, они игнорируют ужасную судьбу людей, оставшихся под российской оккупацией, а во-вторых, отказывают украинскому народу в его самостоятельности, достоинстве и свободном выборе бороться за свободу.
На примере России очевидно, что права женщин напрямую соотносятся с правами человека в целом. Официально пропагандируемые гендерные роли, нормы и отношения, определяемые в основном через покорность и пассивность женщин, отражают желаемые Кремлем отношения между государством и обществом, где все граждане покорны власти.
Любые устойчивые политические изменения в России должны быть основаны на гендерном равенстве. Включение и справедливое представительство гендерных групп в процесс принятия решений и формирования политических нарративов по всей стране позволит снизить внутриполитическую напряженность, расширить возможности граждан и нейтрализовать компенсаторную функцию имперского ресентимента во внешней политике. Борьба с сексуализированным и другими видами насилия, образование, свободное от индоктринации и милитаристской пропаганды, и экономическая эмансипация от деспотичной политики коррумпированного государства - все это стало бы благом как для женщин, так и для общества в целом.
Какой бы утопичной феминистская повестка ни казалась на третьем десятилетии правления Путина, она вполне может стать вдохновляющей интеллектуальной основой для решения проблемы насилия в России и смягчения ее политической и стратегической культуры в долгосрочной перспективе, при условии, конечно, что смена руководства в России создаст безопасное пространство для реализации ее принципов.
Это видение политических изменений гораздо более всеобъемлющее и далеко идущее, чем «классическая» идея политической либерализации, которую отстаивают российские демократические политики. Интересным примером эволюции гендерного дискурса являются дебаты, ведущиеся в среде российской политической эмиграции. Если старшее поколение политиков обычно игнорирует проблему прав женщин (как игнорируют они проблему прав ЛГБТК+ и национальных меньшинств), то молодое поколение женщин и мужчин-политиков, журналистов и гражданских активистов склонно уделять гораздо больше внимания феминизму и связанным с ним вопросам. Это выражается, в частности, в справедливом представительстве женщин на общественных мероприятиях и в процессе принятия решений. Эти люди также куда охотнее обсуждают проблему российского милитаризма и империализма. Таким образом, эмигранты могут стать «лабораторией» будущих политических решений для России, в том случае, конечно, если они продолжат поддерживать контакты со своими коллегами внутри страны. Внутри страны противники режима и войны не могут обсуждать эти темы публично, но они могут влиять на женщин и широкую общественность на местах (как это пытается сделать ФАС), продвигая идею более справедливого общества — по крайней мере, до тех пор, пока они могут найти законные способы для этого. Учитывая крайне репрессивный характер путинского режима и широко распространенную культуру токсичной маскулинности, это должна быть тщательно спланированная, долгосрочная стратегия, состоящая из микро-шагов.
Рассуждать о «демократии» и при этом не соблюдать права женщин — это оксюморон. Без особенного внимания к правам и потребностям маргинализированных групп, включая женское большинство населения (53% по состоянию на 2021 год), возможная будущая демократизация вновь окажется непоследовательной и неполной.
