Протесты против строительства храма в сквере в центре Екатеринбурга породили ситуацию, которая для современной России кажется немыслимой. Власть любого уровня здесь всегда действует в одной и той же логике: «Не отступать и не сдаваться!» Не важно, чего требуют граждане. Не важно, насколько протест организован и политизирован. Любая уступка их требованиям воспринимается властью как собственное поражение. Пусть их требования разумны. Пусть необходимы. Пусть даже неизбежны. Пусть они требуют, допустим, чтобы Солнце всходило на Востоке. Что ж. Сначала нужно разогнать «несогласованную акцию», наказать особо буйных, а уж потом можно издать указ, запрещающий Солнцу утром появляться с Запада, Севера и Юга.
Любое иное решение с точки зрения российского начальника — это проявление слабости. Ненужное баловство. Если уступить подведомственным жителям сегодня, завтра они придумают какую-нибудь новую тему для недовольства, а как тогда быть с авторитетом всесильной власти?
Екатеринбург сломал шаблон. Разумеется, в администрации президента внимательно наблюдали за происходящим в городе, и отметили катастрофическую ошибку, допущенную местными властями. В ходе первой протестной акции, когда горожане снесли забор, которым окружили сквер, спонсоры строительства храма из Уральской медной компании бросили против собравшихся подготовленных спортсменов, специалистов по рукопашному бою. Полиция бездействовала. Фактически, власть отказалась от монополии на насилие против граждан, переуступив эту привилегию частным лицам. Это грандиозный просчет. Наверняка, оргвыводы уже сделаны, а головы не летят только потому, что время неподходящее. Сейчас любая отставка будет истолкована как еще одна победа жителей в противостоянии с властью, а у жителей побед быть не должно. Отставки, конечно, случатся, но позже, когда скандал так или иначе утихнет.
Ситуация сложилась нетривиальная, в Москве размышляли несколько дней, а потом Владимиру Путину на медиафоруме ОНФ — разумеется, совершенно случайно, — был задан вопрос о происходящем. Президент посоветовал провести опрос, выяснить мнение «жителей микрорайона», и после принимать решение. Началась занимательная суета. Губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев все понял, и пообещал, что храма в сквере не будет. Мэр города Александр Высокинский не все понял, и уперся. ВЦИОМ опубликовал данные исследования, согласно которым свыше 70% горожан — против строительства храма в сквере.
Протестующие впали в легкую эйфорию, сочувствующие их поздравляли — и неудивительно: обществу в России не часто удается хоть чего-нибудь добиться в противостоянии с властями. По стране прокатилась волна протестов против строительства разных несимпатичных жителям объектов (то есть начальственные страхи сделались реальностью). Возведенный на месте снесенных ограждений капитальный забор вокруг сквера демонтировали.
Но, вполне возможно, эта радость — несколько преждевременная.
От битвы к битве
Опрос, о необходимости которого говорил Путин, пока не провели (исследование ВЦИОМа — не в счет). Обещали уложиться в неделю, потом — сделать все до конца мая, но и теперь продолжают «готовить рабочую группу». Среди пяти вариантов площадок для строительства храма, предложенных на выбор жителям Свердловским отделением Союза архитекторов России, по-прежнему есть сквер у театра. Мэр Высокинский обратился с открытым письмом к тем, кого он считает организаторами протестов, предложил им открытую дискуссию и поделился печалью: «Перед каждым мероприятием, связанным с обсуждением ситуации вокруг Собора, нам задают вопрос — по какому принципу мы приглашаем на нее общественников? А сразу после этих встреч в СМИ и в сети интернет начинается обсуждение эффективности состоявшегося разговора и легитимности достигнутых договоренностей». Это важные слова, мы к ним еще вернемся.
Но главное — в атаку пошла Русская православная церковь. Патриарх Кирилл встретился с президентом Путиным и обсудил с ним ситуацию в Екатеринбурге. Детали встречи общественности раскрывать не стали.
Центростремительность русской жизни даже и Церковь вынуждает ориентироваться на слова и действия главы государства. Отвечая на медиафоруме ОНФ на тот самый вопрос, Путин — как и полагается опытному политику — оставил удобные лазейки для сторонников строительства храма в сквере. И эти аккуратные намеки были поняты.
Помните, с чего он начал, услышав рассказ о протестах против храма? «Безбожники?» — поинтересовался президент. И это стало лазейкой номер один. Затем, рассуждая про необходимость учитывать мнение большинства, Путин оговорился: «Если речь идет не о записных активистах, которые приехали из Москвы для того, чтобы там пошуметь и себя попиарить».
Секретарь Епархиального совета екатеринбургской епархии игумен Вениамин (Райников) в интервью телеканалу «Царьград» заявил, что Церковь не отказывается от намерения построить храм святой Екатерины, что храмов городу не хватает, что речь о «войне» с противниками строительства не идет, и добавил: «Мы приступаем к этому делу с молитвой, идем с открытым забралом, не скрывая, что хотим построить собор и от этой идеи отступать не намерены. Но хотим, чтобы это было дело всего города, всех людей, которые любят Бога». Это тонкий ход. Спор о предназначении общественного пространства в центре города незаметно превращается в противостояние с противниками строительства храмов, с «безбожниками». Россия, конечно, светское государство, если верить Конституции, но озабоченность защитой «традиционных ценностей» здесь возведена в культ, и борец с «безбожниками» вполне может рассчитывать на сочувствие светского начальства, да и широких народных масс, которые в храмы ходят редко или вообще не ходят, но православными себя при этом называют охотно.
Но это, в общем, еще цветочки. Второй пас от президента в епархии тоже приняли. В том же интервью Вениамин говорит: «Приехали самые настоящие профессиональные революционеры с политическими требованиями. Изначально большинство протестующих совершенно искренне „защищали сквер“. Но пришли люди, которые моментально перетянули повестку на свою сторону. Они наглядно показали свое лицо и свои методы. Несложно посмотреть, что за методички, что за листовки были у них, откуда они происходили, в чьих это было интересах, и какая у них была информационная поддержка. Все это можно и нужно анализировать, хотя не думаю, что это дело Церкви, это работа других людей, которые отвечают за безопасность нашего государства».
Сначала спор о сквере превращается в спор о вере, а затем полемическая речь плавно переходит в донос.
Церковь переходит в наступление
У РПЦ — это видно невооруженным взглядом — обширные политические претензии. Церковь стремится отстаивать свои пути развития страны, и, будучи влиятельной общественной организацией, имеет на это, разумеется, полное право. Вот только вопрос о реальных пределах этой влиятельности вызывает законные споры. До 85% населения РФ считает себя православными. При этом храмы даже в дни главных христианских праздников посещают 3−4%. По данным опросов, которые регулярно проводит ВЦИОМ, примерно 60% называющих себя православными никогда не причащаются, до 80% — не соблюдают постов. Иногда исследования социологов дают прямо-таки анекдотические результаты. В 2016 году ФОМ выяснил, что 69% православных разделяют католический догмат об исхождении Духа святого и от Отца, и от Сына (на самом деле православие считает, что Дух святой исходит только от Отца, и это одна из принципиальнейших точек расхождения православия с католичеством). А «Левада-центр», например, еще в 2012 году обнаружил, что до 30% православных уверены, что Бога нет. В общем, с просветительской деятельностью у РПЦ не все ладно, несмотря на обилие имеющихся в наличии возможностей.
Государство охотно заигрывает с церковью. Чиновники в обязательном порядке посещают праздничные богослужения (в Сызрани, кстати, в этом году на Пасху местное начальство в храме отгородилось от простых смертных специальной завесой, интересное ноу-хау, способное с максимальной наглядностью показать, насколько нетривиально российские региональные элиты трактуют христианские ценности). Однако легко предположить, что вопросы о реальной влиятельности РПЦ задают не только критики церкви, но и обитатели высоких кабинетов, к которым церковные иерархи приходят выбивать очередные преференции. И в этих тайных спорах от печальных цифр социологических отчетов деться некуда.
Что остается? Как подтверждать свою влиятельность? Только бежать впереди государства, превращаясь, увы, в подобие «министерства идеологических вопросов». Ровно это мы и видим в Екатеринбурге. Государство решило чуть уступить, не желая дальнейшего обострения ситуации. И тогда за то, что должно было бы, в традиционной логике, сделать государство, никогда не уступающее гражданам, берется епархия.
Воспроизводится привычная схема: протест трактуется как дело заезжих экстремистов, нацеленных не на решение проблем, а на «дестабилизацию ситуации». А с экстремистами у нас разговор короткий, и для его ведения существуют компетентные органы.
Церковь начинает мыслить себя чем-то вроде отражения государства, уступку — как и государство — воспринимает как поражение, и рвется дать силовикам команду «фас».
Политизируй это
Но вернемся к цитировавшимся выше словам мэра Высокинского. У сторонников строительства храма в сквере с самого начала ведь был, вроде бы, сильный аргумент: проводились общественные слушания, местная дума приняла соответствующее решение. Даже опросы, давшие необходимый для строителей результат, тоже уже проводились. Однако теперь про них и не вспоминает никто.
Почему? Да потому что Россия — страна, где хватает фиктивных институтов, но нет институтов легитимных. Протестующие заметят, что слушания можно провести, заранее подобрав правильных участников, и не пустив неправильных, что гарантирует правильный результат, зато отменяет возможность результату доверять. То же — и с любыми опросами (у всех на слуху комическая история о том, как ВЦИОМ сначала огорчил администрацию президента, сообщив, что рейтинг доверия Путину упал до рекордного минимума, а потом исправился, поменял методику исследования и получил удовлетворяющий Кремль высокий результат).
Власть не способна даже представить, что протест может иметь сетевую природу. Тот же Высокинский обратился не к протестующим, а к тем, кого он считает «лидерами протеста» (и кто себя лидерами протеста отнюдь не считает, потому что у сетевого протеста нет лидеров). Церковь поддерживает веру власти в теорию заговора вместо того, чтобы биться за доверие граждан.
В итоге для возможности договориться просто не остается почвы. Предмет спора политизируется, а его разрешение становится вопросом политической воли. У кого ее больше — у тех, кто протестует против уничтожения важного для горожан пространства, или у власти с ее союзниками? Решатся ли граждане на продолжение протестов? Решится ли власть на их жесткое подавление? Как ни отвечай на эти вопросы, а все равно упрешься в принципиальную невозможность диалога. Когда у одной из сторон конфликта нет ни единого повода доверять оппонентам, а другая способна разглядеть в протестах только покушение на собственное величие, инспирированное темными силами извне, конфликт неизбежен.
А для граждан — и внутри Екатеринбурга, и по всей стране (по всей стране ведь наблюдают за происходящим и делают выводы) — главный урок пока, пожалуй, такой: любое противостояние с властью стоит политизировать. Потому что сама она его политизирует в обязательном порядке, и действовать будет соответственно. Значит, надо играть на опережение, — так хотя бы резонанс будет больше, а шума власти по привычке все-таки боятся.
И что-то вроде постскриптума. В день, когда дописывался этот текст, в Екатеринбурге судили, признали виновной и приговорили к крупному штрафу за организацию несогласованного мероприятия активистку протестов Анну Балтину. И это лучше любых речей показывает, в какой логике собирается дальше действовать власть.
