Государственное агентство ТАСС запустило в конце февраля настоящий интернет-сериал — «20 вопросов Владимиру Путину». Повод — 20 лет у власти (прочие СМИ отмечали юбилей раньше: Путин фактически возглавил страну, став исполняющим обязанности президента, после того, как Борис Ельцин ушел в отставку 31 декабря 1999 года, но в ТАСС формалисты — первые свои выборы Владимир Владимирович выиграл в марте 2000-го). Беседу руководителя проекта «ТАСС — первые лица» Андрея Ванденко с президентом РФ разбили на двадцать коротких серий. Зрелище вышло занимательное — и по форме (Путин играет на чужом поле, пытается разговаривать с молодыми на их языке, стремится стать модным влогером, получается странновато), и по содержанию (выясняется, что кроме старых шуток и не раз повторенных трюизмов, никаких особенных идей у Путина нет).
Но для нас важен короткий фрагмент диалога из четвертой серии, посвященной резонансным делам против участников политических протестов.
«Знаете, какое самое резонансное дело 2019 года?», — спрашивает Ванденко. «Нет», — отвечает Путин. «Иван Голунов», — напоминает Ванденко. Путин припоминает, и в конце концов собеседники приходят к выводу, который президент прямо озвучивает: «Вмешательство людей в сегодняшней России имеет значение».
В переводе с президентского на обычный это значит, что власть уже не может игнорировать протесты против явно неправосудных приговоров и произвола правоохранителей. Приходится считаться с протестами, приходится даже аккуратно хвалить гражданское общество за его достижения. Приходится уступать, приходится отпускать людей, которых государственная карательная машина не успела прожевать и переварить.
Да, оговоримся с самого начала, — все достижения, как правило, сводятся к тому, чтобы невиновный получил условный срок вместо реального. Ну или чтобы меру пресечения сменили с пребывания в СИЗО на домашний арест. Но и это уже немало. До осени прошлого года такое тоже, конечно, случалось, но крайне редко.
Давайте попробуем понять, почему с осени 2019 года список «побед гражданского общества» (это мем не без привкуса горечи, модная в российских социальных сетях оценка собственных скромных достижений) стал шире. Почему даже в протокольном интервью, где все вопросы, вероятно, согласованы заранее, президент вынужден вспоминать, кто такой Голунов. Почему государство стало чаще поддаваться общественному давлению?
Фактор времени
Рискну предположить, что это — результат ошибки, которую сама же власть и допустила. Прежде резонансные дела, в которых нетрудно обнаружить политический подтекст, тянулись годами. Удерживать устойчивый интерес общества к такого рода делам на протяжении долгого времени — задача довольно сложная. Широкую публику удавалось ненадолго мобилизовать только благодаря ярким информационным поводам (вроде, допустим, очередного заседания суда, где прокурор или судья позволяли себе какие-нибудь особенно бесчеловечные заявления). Протестные акции быстро затихали, а следить за делами продолжали только родственники, друзья, да журналисты, специализирующиеся на такого рода темах. Да еще иногда — представители профессиональных сообществ, чувствовавшие солидарность с обвиняемыми. Политические дела раскручивались неспешно, и большую часть времени оставались на периферии повестки.
Так было, например, с делом «Седьмой студии», самым заметным из фигурантов которого является Кирилл Серебренников, режиссер с мировой известностью. Так было с делом «Нового величия», в ходе которого группу молодых людей в результате полицейской провокации обвинили в создании преступного сообщества и подготовке к свержению действующей власти. Приговоры по этому делу еще предстоят. Так было с делом «Сети» — там жители Пензы и Петербурга, придерживающиеся анархических взглядов, дали показания, на основании которых их обвинили в терроризме. «Сеть» запретили как террористическое сообщество. Сами фигуранты утверждают, что показания из них сотрудники ФСБ выбивали при помощи пыток, нестыковки в деле отмечались много раз, выглядит оно сфабрикованным, и никакого движения «Сеть» вообще, похоже, не существует. Тем не менее, обвиняемые из Пензы уже получили невообразимые сроки (самый большой — 18 лет лагерей), обвиняемых из Петербурга судят, и приговоры мы скоро услышим. К разговору о деле «Сети» ниже еще придется вернуться, но пока давайте вспомним, что происходило в Москве летом и осенью 2019 года.
Летом в Москве проходила кампания по выборам в Мосгордуму. Мэрия кампанию провалила, после чего независимых кандидатов посредством очень грубых манипуляций отсекли от участия в выборах. Это вызвало массовые протесты и на пару месяцев превратило скучные локальные выборы в главное политическое событие страны. Протесты жестоко подавлялись, против некоторых их участников — причем людей явно случайных, которые не совершали ничего такого, чего не делали бы сотни и тысячи других протестующих, — были заведены уголовные дела.
Московская осень
И вот тут как раз и была допущена ключевая ошибка, которая позволила обществу эффективно противостоять репрессивным инициативам власти. Чем отличалось «московское дело» от прочих политически мотивированных дел? Необычайной стремительностью, насыщенностью, невиданной прежде концентрацией важных событий на коротком временном отрезке. 32 фигуранта, минимум времени на расследование, суды, решавшие судьбу обвиняемых за пару дней, постыдное и смешное поведение сотрудников полиции и Росгвардии, рассказывавших, как напугал их бумажный стаканчик или звук, с которым падает на асфальт пустая пластиковая бутылка. Явная несправедливость решений, наличие среди обвиняемых случайных людей, которые даже в акциях протеста не участвовали (так было, например, с актером Павлом Устиновым; Устинов — один из тех, кого отбить удалось, приговор в три с половиной года реального срока ему заменили на год условно).
Инициаторы московского дела, раздраженные летними демонстрациями за честные выборы, явно рассчитывали на террористический эффект: они планировали просто запугать политически активную часть общества и сбить волну протеста. Но вышло ровно наоборот: именно благодаря их усилиям «московское дело» оказалось в центре общественного внимания, протесты тоже оказались концентрированными и мощными.
Все это наложилось на летние впечатления: независимых кандидатов не допускали до выборов слишком грубо, слишком нагло и слишком незамысловато. Летние акции протеста подавляли с неоправданной жестокостью. Картинка вышла чрезмерно яркой: москвичи хорошо запомнили центр столицы, буквально оккупированный тысячами бойцов Росгвардии и полицейских. Интернет, переполненный видеосвидетельствами того, с какой яростью «правоохранители» избивают мирных прохожих, заставил всю Россию сочувствовать Москве (а такое у нас нечасто случается — Россия не особенно Москву любит).
И главное — у протестующих уже было доказательство того, что с государством можно спорить, а невиновного — спасти. То самое дело Ивана Голунова, о котором даже Путин вспомнил, хоть и не без труда. Журналисту Голунову полицейские подбросили наркотики, задержали, завели дело. В некотором смысле, ему повезло: действовали оперативники топорно и неаккуратно, задержание по времени совпало с Санкт-Петербургским экономическим форумом, где президент РФ рассчитывал беседовать об инвестициях, а вынужден был — о произволе полицейских. Журналисты продемонстрировали высокий уровень профессиональной солидарности, из реакции медиа вырос протест, в котором участвовали уже не только сотрудники СМИ. В итоге Голунов вышел на свободу, и теперь — тоже не без борьбы — дело заведено уже против тех, кто ему наркотики подбрасывал.
Но для тех, кто протестовал против неправосудных приговоров по «московскому делу», важны были не причины, по которым Голунова получилось отбить, а сам факт победы. Так можно. Государство может отступать.
Дело «Сети»
«Московское дело» растянулось, волна протестов пошла на спад, но память о «победах гражданского общества», о том, что за счет давления на власть можно облегчить судьбу несправедливо обвиненных, никуда, конечно, не делась. Это стало ясно — и власти тоже — после первых приговоров по делу «Сети», упомянутому выше.
Нестыковки в обвинении, пытки, сообщения о которых никто не собирался (и не собирается) проверять, гигантские сроки. И затем — настоящий взрыв общественного негодования. 14 февраля, в день святого Валентина, сотни людей вышли протестовать к зданию ФСБ на Лубянской площади в Москве. Пришедшие подолгу стояли в очереди, чтобы несколько минут подержать плакат, требующий пересмотреть дело. 17 февраля в знак протеста против произвола силовиков закрылись двадцать независимых книжных магазинов в десяти городах. Перечислить все профессиональные сообщества, представители которых выступили с открытыми письмами, требуя пересмотра дела, пожалуй, просто невозможно. Далекие от политики люди вели разговоры о том, как «пацанов пытали».
Большой шум случился после того, как популярное сетевое издание «Медуза» опубликовало материал по делу, не совсем основательно названный «расследованием». По данным «Медузы», некоторые фигуранты дела «Сети» причастны к торговле наркотиками и даже убийствам. Наиболее горячие критики даже обвинили СМИ в работе на ФСБ — на мой взгляд, совершенно безосновательно. Редакции пришлось объясняться. Из умеренно внятного, но довольно высокомерного по тону текста объяснения можно понять, что опубликовать непроверенные факты журналисты поспешили, опасаясь, что «информация вышла бы в паблик», то есть что кто-то еще мог бы об этом написать.
Но тут важно вот что — мнения в ходе дискуссий после публикации «расследования» высказывались самые разные, но одно было общим: даже если обвинения подтвердятся, это никак не должно поменять отношения к делу «Сети». Пытки недопустимы. Фабриковать политически мотивированные дела — преступление. Люди должны нести ответственность за те преступления, которые они совершили, а не за те, которые придумали следователи ради продвижения по службе. Не так уж оно инфантильно — российское гражданское общество.
Технологии власти
Российская власть уступать не любит. Опробуются различные способы взаимодействия с протестующими. Незадолго до выхода публикации «Медузы» (это важный момент) в Москве проходил суд над последним из фигурантов «московского дела» — студентом Андреем Баршаем. Судья Татьяна Изотова вела себя настолько вызывающе, что, казалось, реального срока не избежать. Тем удивительнее был приговор — три года условно. При том, что никаких массовых акций в поддержку Баршая не проводилось: у российских протестов все-таки короткое дыхание.
Откуда же этот гуманизм? Представляется, что причина — как раз в том возмущении, которое вызвали приговоры по делу «Сети». Это было что-то вроде торга: мы не сажаем студента, а вы перестаете шуметь по поводу истории пензенских анархистов.
Текст «Медузы» стал настоящим подарком для государственной пропаганды. В него вцепились буквально все блоги и телеграм-каналы, спонсируемые администрацией президента. Его одобрительно цитировал один из фронтменов государственного ТВ — ведущий программы «Вести недели» Дмитрий Киселев. В понятном и ожидаемом ключе: смотрите, добропорядочные граждане, оппозиционеры поддерживают не просто террористов, но еще и банальных убийц, промышляющих наркоторговлей. И якобы травят в своей среде тех, кто рискует об этом заговорить. Такого раньше не случалось: чтобы сбить протестную волну и обелить следствие, пропаганда готова пользоваться даже материалами «вражеских» изданий. И уж тем более — готова пользоваться склоками в оппозиционной среде.
Власть в слабой позиции
Отсюда выводы. Сначала — позитивные. Власть осознает, что политически мотивированные уголовные дела — проблема. Отказаться от них невозможно — иногда это важный способ запугивания (то есть выстраивания своеобразной коммуникации с обществом), хотя иногда — просто случайность (дело «Сети» явно выросло из желания региональных силовиков выслужиться, и центру ни для чего нужно не было). Но само это осознание делает позицию власти слабой, вынуждает торговаться или даже уступать в особо вопиющих случаях.
Власть приписывать победу общества себе, если по-другому не получается. В упомянутом выше диалоге Путина с Ванденко есть еще один примечательный момент. Ванденко напоминает президенту про еще одного фигуранта «московского дела», Константина Котова. Котов неправосудно осужден, но есть шанс, что решение по нему будет изменено. И вот Ванденко говорит: «Дело его пересматривается, Конституционный суд распорядился. После того как к Вам обратились, персонально обратились с этим вопросом, после пресс-конференции процесс пошел. То есть получается, что все-таки личное участие президента, ручное управление имеет значение». Спасибо дорогому президенту за спасение политических заключенных от подчиненных дорогого президента!
Массированное давление на власть имеет шанс на успех. Часто причину условных (в разных смыслах) побед гражданского общества ищут во вмешательстве солидарно выступающих профессиональных корпораций. За Устинова изначально вступились актеры, за Голунова — журналисты, за Егора Жукова, еще одного фигуранта «московского дела», получившего условный срок, — студенты и преподаватели вузов.
Не вдаваясь в спор о степени влиятельности актеров и студентов, замечу: во всех перечисленных (да и во всех неперечисленных) случаях успех становился возможным только тогда, когда протест выходил за рамки узкопрофессиональной среды. Сплоченная профессиональная корпорация может выступить катализатором протестов, но чем протесты шире, тем больше надежд на свободу у обвиняемых.
Власть не танк, не монолит, не бетонная стена. Если на нее давить — она может поддаться давлению. А вот если не давить — тогда фигурантов политических дел будут сажать. И, похоже, в стране уже есть достаточно людей, которые понимают: поддержка жертв неправосудных политических дел — это вопрос не только абстрактной справедливости, но и общественной самозащиты.
А печальный вывод такой: работает это все только на уровне столиц. Дело «Сети» не особенно замечали, пока в нем не появились фигуранты из Петербурга. Сейчас в Екатеринбурге (город-миллионник, не последняя точка на карте России) медленно и без лишнего шума раскручивается дело против участников «скверного протеста». Весной 2019 года жители города протестовали против строительства храма в одном из центральных скверов, и успех протеста многих увлек, это стало событием федерального масштаба. А вот проблемы, которые теперь появились у тех, кто участвовал в протестах, особого внимания не привлекают.
Россия остается сверхцентрализованной страной, две столицы легко замыкаются на себе и редко проявляют интерес к ситуации в регионах. А вот регионы — и это как раз показало «московское дело» — готовы столицы поддерживать. Проблем в регионах больше, но и политической зрелости, похоже, тоже больше.
