Россия, которую ее лидеры нередко предпочитали именовать «островком стабильности», в некотором смысле и впрямь является таковой: в начале 2023 года — как и в начале 1999-го, 2009-го или 2016-го — экономисты и политики стабильно концентрируются на вопросе о цене нефти, которая была и остается содержимым капельницы, поддерживающей жизнь в стране на протяжении последнего полувека. Однако если начиная со второй половины 1980-х гг. проблемы Советского Союза и России проистекали из глобальных экономических циклов, заложником которых ее делала неэффективная политика властей, то очередной кризис стал исключительно рукотворным: несмотря на более чем комфортную цену выше $ 80/баррель по марке Brent, российская нефть котируется почти вдвое дешевле и вытесняется с наиболее привлекательных рынков исключительно из-за того, что Путин решил развязать полномасштабную войну против Украины.
Поэтому и вызовы, которые сегодня стоят перед Россией, выглядят совершенно особенными. Впервые в истории ведущие страны объявили об эмбарго на российскую нефть (США, Канада и Великобритания — с начала марта 2022 года, большинство стран ЕС — с 5 декабря), а «Большая семерка» ввела ранее невиданный «ценовой потолок» на уровне $ 60/баррель. Как результат, еще до введения европейского запрета на импорт российских нефтепродуктов (с 5 февраля) и многостороннего потолка цен на них (условия которого пока обсуждаются) цены на нефть марки Urals рухнули с $ 75/баррель в ноябре до $ 42/баррель в декабре, а объем дневного экспорта сократился к концу 2022 года более чем вдвое. Какими последствиями чреваты эти новости для российской экономики?
Правительственные чиновники в целом сохраняют положенный им оптимизм, признавая практически неизбежное сокращение добычи в 2023 году на 5−6% и снижение «нефтегазовых» доходов бюджета до 8 трлн рублей, которые были определены в качестве ориентира президентом и Министерством финансов. Критически настроенные независимые эксперты предполагают, что нефтяные запреты спровоцируют обвальное падение добычи, которое может достичь 50% (последнее кажется крайне маловероятным — для сравнения, такого снижения добычи в России не случилось даже с 1988-го по 1998-й год). Как известно, прогнозирование цены нефти сравнимо с гаданием на кофейной гуще, но в данном случае мы все-таки имеем дело не с чисто рыночными процессами, а с результатами политических решений основных игроков, а интересует нас не столько цена, сколько перспективы российской экономики, и поэтому шансы «попасть в точку», на наш взгляд, есть.
Прежде всего следует оценить, насколько выгодным остается нефтяной экспорт из России в новых условиях. Принимая в расчет, что себестоимость нефти на российских месторождениях составляет до $ 40/баррель с учетом налоговых платежей в бюджет и что при естественно складывающихся ниже «потолка» ценах серьезных проблем с транспортировкой не ожидается, я бы предположил, что при цене в $ 40−45/баррель объемы поставок нефти не снизятся, а бюджет продолжит наполняться (хотя о 8 трлн рублей «нефтегазовых доходов» мечтать не стоит). Тут можно напомнить, что во второй половине 2021 года российские чиновники говорили о том, что цена в $ 55−60/баррель видится им сбалансированной и не вызывающей проблем — даже несмотря на признание того, что при провале ее ниже $ 50/баррель разработка почти половины российских скважин может стать убыточной. На наш взгляд, ценовой тренд первой половины 2023 года, который вначале показал провал котировок Urals, весной умеренно развернется вверх из-за снижения экспорта сырой нефти из России и разрастания «дыры» на рынке нефтепродуктов, что в итоге стабилизирует котировки вокруг $ 50−55/баррель с дисконтом около 40% к эталонным сортам. На таких ценовых уровнях спрос на российское сырье — прежде всего в Азии — окажется вполне устойчивым, а «потолок цен» будет сочтен эффективной мерой и пересматриваться в сторону снижения в течение 2023 года не станет.
Основной проблемой видится нам ситуация на рынке нефтепродуктов, так как именно они на рынке ЕС были представлены наибольшей долей в поставках продукции российских нефтяных компаний (91,1 млн тонн в 2021 году против 108,1 млн тонн сырой нефти, или 45,8% при среднем показателе в 37%), и падение спроса на них не может быть компенсировано расширением внутреннего потребления (в 2021 году, восстановившись после удара ковида, оно составило 33,3 млн тонн бензинов и 35,9 млн тонн дизтоплива, однако никакого роста этих показателей не происходит уже около десяти лет). Учитывая, что на экспорт в 2021 году шло ровно две трети российских нефтепродуктов (144,1 млн тонн), это означает, что переработка может по итогам 2023 года снизиться на 25−35%, что станет значительной проблемой для вертикально интегрированных нефтяных компаний и региональных бюджетов (азиатские потребители могут существенно нарастить покупки нефти, но вряд ли ее производных, а европейский рынок нефтепродуктов уже готовятся делить Турция и Индия). Следовательно, одним из итогов наблюдаемых ныне сдвигов станет еще большая примитивизация российского экспорта с доминирующим преобладанием в нем сырой нефти, как это было в 1970-х и 1980-х гг. (в 1989 году, например, из Советского Союза было экспортировано 127,3 млн тонн нефти и лишь 57,4 млн тонн продуктов ее переработки).
Падение экспорта нефтепродуктов повлечет интегральное снижение добычи, которое может достичь 20% в первом квартале, но по итогам года окажется существенно меньшим из-за адаптации компаний к новым условиям. При выдвижении этого предположения мы основываемся на том, что со второй половины года восстановление мировой экономики ускорится по мере снижения инфляции и начала роста в Китае, и спрос на нефть будет увеличиваться, а полного замещения российских поставок за 1−2 года добиться невозможно. Поэтому продаваемое по демпинговым ценам российское топливо найдет путь к своим потребителям. Собственно, именно это уже отмечается многими наблюдателями: после резкого падения отгрузок в период юридической неопределенности, порожденной эмбарго и «потолком», а также рождественской недели поставки российской нефти морским путем выросли за неделю 7−13 января почти на 30% к показателям предшествующей недели (и более чем вдвое по сравнению с серединой декабря), а восстановление спроса не оставляет простора для фантазий о падении цен. Таким образом, наш общий прогноз сводится к тому, что по итогам 2023 года средняя цена на российскую сырую нефть составит около $ 50−55/баррель, нефтегазовые доходы бюджета cформируются на уровне 6,5−7 трлн рублей, а падение добычи не превысит 12−14% от уровней 2021 года.
Как отреагирует на это российское правительство? На наш взгляд, самой большой ошибкой было бы надеяться на то, что Кремль попытается «слезть с нефтяной иглы» и реформировать экономику. Ничего подобного, как мы знаем, не происходило ни в 2015—2016 гг., ни даже в 2009-м, когда «действующий президент» Дмитрий Медведев анонсировал свою программу модернизации. Относительно дешевая нефть в России могла трансформироваться в индустриальный рывок только при двух условиях: с одной стороны, при наличии западных инвесторов, заинтересованных в производстве своей продукции в стране и существенной экономии на издержках; с другой стороны, в случае, если бы российские компании, выигрывающие от новых условий, конкурировали бы с западными на внешнем или хотя бы внутреннем рынке. Однако сложившаяся внешнеполитическая обстановка полностью отрезала Россию от источников инвестиций (более 80% вложений в промышленный сектор в конце 2010-х гг. были представлены компаниями Европы и Северной Америки, небольшая доля — Японии и Южной Кореи, а предприниматели из Китая и Индии вкладывались только в сырьевые проекты) и внешних рынков (единственным шансом на вывод на них российской промышленной продукции были поставки в другие страны товаров с лейблами западных индустриальных гигантов). И даже если предположить, что Путин превратится в нового Сталина с точки зрения инициатора «новой индустриализации», таковая также будет невозможной, так как успехи 1930-х гг. основывались на беспрецедентном ввозе оборудования и инженерных кадров, повторить который уже не получится. Все это означает, что трансформировать снижение экспорта энергоносителей в повышение их внутреннего потребления невозможно: стоит напомнить, что СССР в 1989 году использовал для собственных нужд 70,2% от всего объема добытой нефти, а Россия в 2021-м — менее 29%.
Поэтому единственным ответом Кремля на происходящее станет, на наш взгляд, выкачивание потерянных экспортерами ресурсов из собственного населения — причем по двум направлениям. Первое уже осваивается — это повышение налогов непосредственно на компании нефтегазового сектора (еще в прошлом году они были увеличены в надежде получить в бюджет около 1 трлн рублей), а также (почти наверняка) максимальное изъятие их прибылей в бюджет через решения о дивидендной политике (что также опробовано уже на «Газпроме»). Второе, вполне вероятно, попытаются использовать в случае, если просадка экспортных доходов покажется слишком серьезной: тогда я бы предположил существенное повышение акцизов на моторное топливо (с 1 января они выросли «неоправданно» ниже инфляции — всего на 4%, или до 14.736 руб./тонну для бензина марок ниже Евро-5), которые сейчас составляют менее четверти его розничной цены. Повышение такого акциза на 50% прибавит к стоимости заправки около 10 руб./литр, или 13−14%, что не вызовет потрясения на рынках (достаточно сказать, что в 2022 году цены на бензин выросли на 3,3% при инфляции в 11,9% хотя в 2021 году их рост составил 6,6% при инфляции в 8,4%). Если учесть, что акцизы принесли в 2021 году 842 млрд рублей, такая мера может увеличить доходы казны на 0,5 трлн рублей. Аналогичным образом повышение налогов на топливо для электростанций может помочь сокращению бюджетного дефицита. Заплатят за все это в конечном счете потребители. Перераспределение подобными методами в казну не менее 1% ВВП станет базовым сценарием ответа властей на изменение нефтяной конъюнктуры. Разумеется, прочие налоги, так или иначе связанные с потреблением сырьевых товаров внутри страны, также будут расти в духе лозунга «Люди — новая нефть».
Однако латание бюджетных дыр — это одно, а фундаментальные тренды развития российской нефтянки — совсем другое. Начиная с рубежа 2000-x и 2010-х гг. российская нефтегазовая отрасль требует серьезного развития, так как доля трудноизвлекаемых запасов устойчиво росла: по признанию чиновников Министерства топлива и энергетики, к концу 2020-х гг. к этой категории может относиться чуть ли не вся добыча на ныне разрабатываемых месторождениях. При этом основными задачами текущего десятилетия с конца 2010-х гг. ставились активизация геологоразведочных работ и ввод в действие новых месторождений, в том числе на арктическом шельфе. И если эффект пандемии, который резко снизил вероятность такого сценария, все же оказался скоротечным, то введенные западными странами санкции делают весьма вероятной катастрофу в российской нефтянке — но скорее не «здесь и сейчас», а на горизонте 7−12 лет (при этом не стоит забывать, что за годы путинизма доля нефтегазовых доходов бюджета выросла с 9−10% до 35−40%, а бюджетные траты даже в пересчете на доллары выросли более чем в десять раз).
Подводя общий итог, следует сказать, что изменения рынка российской нефти в 2023 году (и, вероятнее всего, в 2024-м) не станут для страны судьбоносными: санкции западных правительств существенно сократят доходы бюджета, но нефтегазовую отрасль в стране не убьют. При этом компенсация выпадающих доходов будет обеспечена ростом налоговой и тарифной нагрузки на население и скорее промышленной деградацией страны, чем ее ускоренным индустриальным развитием. При этом санкции, отмены которых не стоит ожидать даже в среднесрочной перспективе, сделают какое-либо развитие отрасли невозможным. Война в Украине не только уничтожила полувековое энергетическое сотрудничество СССР/России и Европы, но и поставила крест на России как на «энергетической сверхдержаве» — пусть даже это обстоятельство пока не выглядит очевидным.
