После президентских выборов в Беларуси в 2020 году и полномасштабного российского вторжения в Украину в 2022 году Европа столкнулась с притоком политических эмигрантов из этих стран. При этом далеко не все переехавшие в страны Евросоюза имели официальный статус лиц, подвергшихся политическим преследованиям. Тем не менее возникновение новых политических диаспор и события, обусловившие их появление, потребовали реакции со стороны институтов ЕС и национальных правительств.
Европейским лидерам пришлось искать ответы на сложные вопросы: как выстраивать взаимодействие с эмигрантскими сообществами, какой уровень официальных контактов с ними допустим и как при этом поддерживать отношения с властями стран, откуда эти люди уехали. Дополнительные трудности создают внутренние конфликты в самих эмигрантских сообществах. В то же время ключевой вопрос заключается в том, что придает им политическую значимость и легитимность.
Проблема субъектности в международной политике
Изначально основными акторами международной политики были национальные государства. Этот принцип утвердился после Вестфальского мира 1648 года, закрепившего суверенитет государств над их территорией. Со временем монархический принцип легитимности сменился идеей нации как источника государственной власти. Это особенно ярко проявилось после Французской революции и в процессе формирования национальных государств в Европе в XIX веке. В первой половине XX века государства оставались главными субъектами международных отношений: они заключали союзы, создавали блоки и определяли мировую политику. Попытки создания наднациональных структур, таких как Лига Наций, показали слабость таких образований по сравнению с государственным суверенитетом.
Однако после Второй мировой войны в международной политике появился новый концепт. Массовые преступления нацизма, геноцид и систематические преступления против человечности стали мощным импульсом для переосмысления роли прав человека в международной политике. Нюрнбергский трибунал, созданный после войны для суда над главными нацистскими преступниками, стал беспрецедентным событием: впервые международное сообщество привлекло к ответственности руководителей государства за преступления против человечности.
С тех пор и по настоящее время в международной политике утвердился принцип, позволяющий человеку требовать защиты своих прав и представительства интересов, обращаясь напрямую к глобальным институтам в обход государства, гражданином которого он является. Подтверждением этого стало создание таких органов, как Европейский суд по правам человека, а также трибуналов по бывшей Югославии (1993) и Руанде (1994). Эти структуры показали, что национальные государства и их лидеры не обладают абсолютным иммунитетом перед международным правосудием, а защита фундаментальных прав человека может осуществляться наднациональными институтами.
Тем не менее в основе международной дипломатии остаются межгосударственные отношения. Страны обмениваются послами, заключают международные договоры и принимают те или иные решения, опираясь на свой суверенитет и внутреннюю легитимность (реальную или конструируемую, если речь идет о несвободных государствах). Эмигранты, проживающие за пределами родных стран, могут выступать как частные лица, чьи права, хотя бы формально, защищают международные организации. Однако они не способны представлять политическую нацию в той степени, в которой это делают государства.
Эмигрантское правительство в изгнании: опыт XX века
События Первой и Второй мировых войн предоставляют несколько примеров, когда правительство утрачивало контроль над территорией государства, но сохраняло признание в международной политике. Во время Первой мировой войны это произошло с правительством Сербии, а во время Второй мировой — с правительством Норвегии. В обоих случаях эмигрантское правительство продолжало считаться легитимным представителем своей политической нации, несмотря на утерю контроля над собственной территорией. Особенность положения таких правительств в изгнании заключалась в том, что их вытеснила иностранная держава. Ее претензии на власть над оккупированной территорией опирались исключительно на военную силу и не могли быть узаконены волей жителей захваченных земель.
Другое дело — «белые», эмигрировавшие после поражения в Гражданской войне в России и безуспешно пытавшиеся учредить правительство в изгнании. Их усилия наталкивались на простую логику внешних контрагентов: раз «красные» победили в Гражданской войне, их власть имеет определенную поддержку внутри страны. Назвать победу «красных» иностранной оккупацией России было невозможно. Таким образом, в международной политике Россию стало представлять правительство большевиков, несмотря на его авторитарный и репрессивный характер. Главным фактором признания являлся контроль над территорией и легитимность этой власти внутри страны. Поэтому европейские государства начали устанавливать торговые, а затем и полноценные дипломатические отношения с Советским Союзом в 1920-х гг. Их мало волновало, в какой степени СССР представляет Россию или насколько политика большевиков продолжает традиции предшественников.
Концептуальная проблема эмигрантских политических организаций в XXI веке повторяет вызовы, с которыми столкнулись российские «белые» столетие назад: как добиться признания, не контролируя территорию и не обладая подтвержденной легитимностью среди населения страны, которую они стремятся представлять.
Нация в изгнании: опыт Ирана и Беларуси
Опыт иранской политической эмиграции в чем-то похож на российский кейс. После Исламской революции 1979 года и установления в Иране режима аятолл эмигрантские политические круги раскололись на несколько конкурирующих течений. По оценкам исследователей, за пределами Ирана проживает до 5 миллионов иранцев, и в смысле политических ориентаций это чрезвычайно пестрая группа. В ней присутствуют монархисты, объединяющиеся вокруг Резы Пехлеви, структуры NCRI и MEK, а также этнополитические движения (курдские, белуджские и др.). Волна протестов 2022—2023 гг. вдохнула новую энергию в диаспору, но не устранила ее хроническую раздробленность: группы спорят о допустимости внешнего давления, о выборе между реформами и сменой режима, о федерализме и даже о символике. В 2025 году эти разногласия особенно проявились на фоне войны между Израилем и Ираном. Некоторые эмигрантские политики приветствовали удары по иранской военной инфраструктуре как возможность для перемен, что внутри страны многие расценили как предательство. Репутационно уязвимыми оказались и монархисты: публичные обращения Резы Пехлеви адресовались прежде всего внешней аудитории, что усилило сомнения в его способности вести диалог с иранским обществом.
В США и Европе ни одна иранская эмигрантская платформа не была признана в качестве «альтернативной власти». Западные правительства поддерживают повестку прав человека, допускают контакты с различными представителями диаспоры, но избегают институционального одобрения какой-либо фракции, указывая на то, что оценить поддержку той или иной оппозиционной группы внутри страны практически невозможно. Монархисты обладают значительной узнаваемостью и связями в западных столицах, но их восприятие остается противоречивым как в диаспоре, так и в самом Иране. В итоге признание иранских эмигрантских организаций на Западе проявляется не в дипломатическом признании, а в предоставлении им доступа к медиа, площадкам и правозащитным механизмам.
Позиция белорусской оппозиции в изгнании на этом фоне выглядит более консолидированной. После президентских выборов 2020 года, не признанных большинством западных стран, Светлана Тихановская стала главным лицом белорусской демократической оппозиции и ключевым партнером в диалоге о будущем страны. Европейские правительства и институты называют ее «лидером демократических сил Беларуси» и регулярно приглашают на встречи на высшем уровне, однако избегают официального признания ее или ее структур в качестве законного правительства. Частичным исключением стала Литва: в 2021 году сейм этой страны принял резолюцию, признавшую Тихановскую «законно избранным лидером белорусского народа». Ее офис в Вильнюсе был аккредитован как «Демократическое представительство Беларуси». Впрочем, это решение отражает позицию парламента и не означает полного признания со стороны исполнительной власти, а тем более не имеет обязательной силы для всего Европейского союза. В целом в Европе и США отношения с Тихановской строятся в формате политической поддержки демократических сил, а не международно-правового признания. При этом авторитет Тихановской базируется на ее легитимности, подтвержденной в ходе выборов 2020 года.
Одним из главных инструментов белорусской оппозиции стал созданный в 2022 году по инициативе Тихановской «Объединенный переходный кабинет». Эта структура в изгнании призвана представлять демократические силы, координировать их работу и разрабатывать программу политических преобразований. Кабинет состоит из нескольких «уполномоченных» по основным направлениям — от внешней политики до правопорядка — и позиционирует себя как временный исполнительный орган на период трансформации власти. Официального международного признания эта структура не получила, но ее создание приветствовалось Европарламентом и рядом национальных парламентов как важный шаг к консолидации оппозиции. В январе 2024 года Парламентская ассамблея Совета Европы сделала следующий шаг, учредив специальную «представительную делегацию белорусских демократических сил», которая получила возможность участвовать в работе комиссий и сетевых форматов ПАСЕ. Это стало значимым прецедентом институционального вовлечения оппозиции в европейскую парламентскую архитектуру, хотя и без статуса официальной делегации от государства.
Среди наиболее амбициозных инициатив команды Тихановской выделяется проект «паспорта Новой Беларуси» — альтернативного документа, призванного помочь белорусам в изгнании сохранять юридическую идентичность и получать услуги за рубежом, несмотря на отказ Минска продлевать их паспорта через посольства. Однако реализовать эту идею не удалось: проект столкнулся с серьезными правовыми и дипломатическими барьерами, поскольку без признания со стороны государств такие документы не имеют юридической силы. В результате десятки тысяч белорусских эмигрантов оказались в уязвимом положении: по мере истечения срока действия их паспортов они рискуют утратить легальный статус в странах ЕС, доступ к социальным услугам и возможность свободного передвижения. Эта проблема остается одной из наиболее острых для белорусской диаспоры и подчеркивает пределы возможностей оппозиции в изгнании без международно-правового признания.
Уроки для российской оппозиции
После начала полномасштабной войны России против Украины значительная часть российской политической оппозиции оказалась в изгнании и начала искать новые способы взаимодействия с международными партнерами. Важным шагом стало решение Парламентской ассамблеи Совета Европы от 1 октября 2025 года о создании платформы для диалога с российскими демократическими силами. Впрочем, эта инициатива не предусматривает альтернативного представительства России в ПАСЕ и не наделяет участников правами членов Ассамблеи. Речь идет о консультационном формате, позволяющем оппозиционным деятелям обсуждать вопросы, связанные с поддержкой независимых медиа, правами человека и помощью россиянам за рубежом. Однако остается открытым вопрос, могут ли эти структуры представлять кого-либо, кроме самой оппозиции в изгнании: их никто не избирал, они не обладают мандатом внутри страны и их влияние на внутреннюю политику ограничено.
ФБК, не вошедший в состав платформы ПАСЕ, также стремится установить прямые политические контакты с западными лидерами. Юлия Навальная, вдова Алексея Навального, после его убийства в 2024 году стала одной из самых узнаваемых фигур российской оппозиции на мировой арене. Она встречалась с президентом Франции Эмманюэлем Макроном, канцлером Германии Олафом Шольцем, премьер-министром Канады Джастином Трюдо и другими главами государств. Эти контакты подчеркивают политическое признание ее роли и значимость демократического движения, но не равнозначны дипломатическому признанию альтернативного правительства. Как и в случае со Светланой Тихановской, западные страны рассматривают таких лидеров как представителей гражданского общества и партнеров в вопросах, касающихся прав человека и будущего стран их происхождения. Однако они ни в коем случае не воспринимаются как структуры или организации, способные заменить действующие органы власти России или Беларуси.
Вопрос о легитимности структур, таких как делегация в ПАСЕ, упирается в базовую проблему оппозиции в изгнании. Организация выборов среди россиян за рубежом технически сложна и политически рискованна: это подчеркнуло бы, что такие группы представляют лишь эмиграцию, а не все общество. При этом их ценность для европейских политиков как раз и заключается в том, что они обладают знаниями о ситуации внутри России и, теоретически, могут на нее влиять. Однако без широкой внутренней поддержки их возможности ограничены, а вопрос о том, кого именно они представляют, остается открытым.
Опыт Беларуси и Ирана показывает, что даже при внешней поддержке оппозиционные структуры в изгнании не способны заменить государство. Они не вправе выпускать официальные документы, заключать международные соглашения или распоряжаться ресурсами. Проекты, подобные «паспорту Новой Беларуси» или идее «нансеновского паспорта для россиян», остаются символическими инициативами, лишенными юридической силы. Реальная роль политической оппозиции в изгнании сводится к более узким, но все же значимым задачам: защите интересов россиян за рубежом, поддержке правозащитной повестки, содействию независимым медиа и привлечению внимания к репрессиям внутри страны.
