Главным экстремистом в России является власть. Кажется, первым эту мысль высказал политолог Глеб Павловский в серии книг о «системе РФ». Система комфортно себя чувствует только в экстремальных ситуациях. Если таких ситуаций почему-то нет в наличии, она создает их из ничего. Государственная монополия на экстремизм охраняется, пожалуй, даже ревностней, чем государственная монополия на насилие (право на насилие все же делегируется иногда парамилитарным «патриотическим» объединениям — так, протестующих против строительства храма в сквере в центре Екатеринбурга сначала атаковали некие «православные спортсмены»). За «публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» — то есть за мыслепреступление, за слова, — карают регулярно, и карают жестоко.
Эти соображения — один из возможных ключей к интерпретации московских протестов лета 2019 года. Московские власти повели себя вполне по-экстремистски еще на стадии проверки подписей избирателей (кандидаты-самовыдвиженцы, согласно российскому законодательству, должны собрать определенное количество подписей, чтобы зарегистрироваться в избирательной комиссии и получить допуск к выборам), почти до предела завысили градус предложенной обществу дискуссии и поменяли ее предмет.
Федеральные силовики, которых бросили исправлять (или, если вспомнить терминологию времен войн в Чечне, — зачищать, так будет точнее) ошибки московской мэрии, окончательно превратили спор о выборах в городской парламент с весьма ограниченными полномочиями в спор совершенно другого рода, — в спор о базовых человеческих правах.
Парализующие центр самого большого в Европе города полицейские спецоперации, избиения безоружных людей на улицах, массовые задержания, — это и есть спор, форма дискуссии общества с властью. Возможно, единственная разновидность дискуссии, которая доступна теперь для тех, кто пытается реализовать себя в качестве политического субъекта, но не согласен при этом встраиваться во властную систему на правах ее сервильной обслуги.
Когда привычным фоном для жителя столицы становятся регулярные сеансы охоты на людей в исполнении полицейских и бойцов Росгвардии (в 2016 году Владимир Путин создал на базе некоторых подразделений, ранее подчинявшихся Министерству внутренних дел, специальную службу под началом Виктора Золотова, знакомого президенту с 90-х гг. прошлого века), не так уже и просто вспомнить, с чего все это началось. Слишком яркие впечатления дарят теперь горожанину громилы с дубинками, слишком наглядной и внушительной получается картинка.
А началось все, когда городские избиркомы (сомнений нет — по команде из мэрии) грубо сфальсифицировали проверку подписей избирателей, собранных независимыми кандидатами. В списках независимых кандидатов с удивительной аккуратностью было найдено ровно столько недействительных подписей, сколько нужно, чтобы не допустить кандидатов до выборов.
Специалисты-графологи из МВД объявили несуществующими несколько тысяч людей. Живых, настоящих, вполне сознательно выразивших поддержку своим кандидатам. Среди этих людей, исчезнувших по решению экспертов, были и довольно известные, способные создать шум, были и сами кандидаты. Так, например, подпись, которую независимый кандидат Илья Яшин отдал за независимого кандидата Геннадия Гудкова, тоже признали недействительной.
Кандидаты пытались противостоять бюрократическому произволу, но тщетно. Яшин принес в избирком заявления от тех, кто его поддержал, и копии их паспортов. Заявления даже не стали рассматривать. Независимый кандидат Иван Жданов с аналогичными заявлениями дошел до суда, но только ради того, чтобы услышать от судьи все то же заклинание — оснований не доверять заключению экспертов-графологов нет.
Это важнейший момент для понимания происходящего сейчас в Москве. Власть (на первом этапе — городская) поставила под сомнение право граждан на существование, по крайней мере — внутри политической реальности. Право решать, есть человек или нет его, узурпировал безликий «эксперт-графолог». Существование, физическое существование человека, который готов свидетельствовать о собственном выборе, перестали принимать в расчет.
Ставки были предельно завышены. Если честно, вообще не очень понятно, почему мэрия с таким отчаянием ринулась в бой за недопуск независимых кандидатов до выборов. Выборы ведь еще надо выиграть (а это непросто в России, и не всегда зависит от популярности кандидата, — на любую популярность найдется административный ресурс), да и сам факт появления в Московской городской думе нескольких оппозиционеров, конечно, осложнил бы жизнь городским властям, но не то чтобы критично. Шансов получить большинство у них не было с самого начала (и потом — нужно ведь еще между собой договориться, а это у российских оппозиционеров всегда плохо получается).
Но мэрия — задолго до всяких выборов — свой выбор сделала. Принципиальная неготовность уступить в сочетании с вопиющей политической некомпетентностью сразу же изменили содержание спора. Речь теперь шла не о допуске до выборов в МГД (хотя формальные требования протестующих изначально заключались именно в этом), а о праве человека существовать в пространстве политического. О том, могут ли политические институты, которые исполнительная власть всех уровней воспринимает как декорацию, хоть в чем-то соответствовать заявленным функциям.
После этого власть могла только обострять. Экстремальная ситуация была создана на ровном месте. Отступать стало некуда. Отступить, поддаться сколь угодно законным требованиям гражданина, в логике современной российской власти значит только одно — проиграть. Признать гражданина гражданином — это и есть самое страшное поражение для системы. Мэр Москвы Сергей Собянин — политик опытный, и отлично понимает такие вещи.
Впрочем, в этой игре мэр с командой — уже статисты. События ожидаемо развивались по нарастающей. Встреча с избирателями, которую 14 июля организовали муниципальные депутаты в Новопушкинском сквере в центре столицы, превратилась в марш к Мосгоризбиркому и окончилась задержаниями участников. Следующий митинг — ровно через неделю — согласовали, и он стал самым массовым оппозиционным мероприятием последних лет. После этого протестующим давались такие ответы, которые явно выше компетенции московской мэрии. Решать московскую проблему начали федеральные силовики.
Следственный комитет завел дело «о воспрепятствовании законной работе избиркома» — имелась в виду акция 14 июля. 14 июля — воскресенье, выходной, воспрепятствовать работе тех, кто не работает, все-таки довольно трудно. Но здравый смысл российская власть всегда считает за врага. У независимых кандидатов проходили ночные (то есть незаконные) обыски, в итоге все они, за исключением Любови Соболь, оказались в изоляторах временного содержания — отбывают административный арест за «нарушение правил проведения массовых мероприятий».
Несогласованная акция 27 июля стала (пока) центральным событием российского политического лета. Чтобы не дать протестующим дойти до мэрии, в столицу стянули полицейские силы едва ли не со всей европейской части России. Центр был парализован, казалось, что город оккупирован вражескими войсками. Участников мирного протеста жестоко избивали, задержано было свыше 1300 человек (для Москвы — рекорд). Мирную акцию объявили «массовыми беспорядками», завели соответствующее уголовное дело, появились и дела о нападении на полицейских. А мэра хватило только на то, чтобы для телеканала ТВЦ (который он же и контролирует) зачитать с телесуфлера невнятную речь об «оправданных действиях полиции».
И вновь стараниями тех, кто режиссировал полицейскую зачистку Москвы, вопрос о выборах оказался на втором плане. В некотором смысле, спор теперь даже не о политике, спор — о базовых правах и даже об условиях человеческого существования. Может ли человек выйти в выходной на улицу города? Допустимо ли его за это избивать, арестовывать, судить, штрафовать или подвергать уголовному преследованию?
Ответ — положительный для государства и печальный для граждан — был получен на следующей акции, 3 августа. Протестующие просто гуляли по бульварам, а их ловили, избивали, задерживали. Страдали политические активисты и случайные прохожие. Места для нормальной жизни в центре города не осталось. Небольшой штришок из коллекции личных впечатлений — на Петровке, в стороне от мест, где зверствовали полицейские, отец семейства пытался расплатиться пластиковой картой за купленное для дочерей мороженое. А мобильный терминал не работал, потому что в городе глушили связь. Непонятно, чего ради. Вероятно, чтобы видео с избиениями мирных людей не могли оперативно попадать в социальные сети.
Дополнительный удар по протестующим нанесла государственная пропаганда. До этого протесты просто не замечали, но поняли, видимо, что игнорировать их стало немного глупо. И специалисты по разоблачению «киевской хунты» с видимой радостью обрушили на телезрителей все (не то чтобы, кстати, разнообразные) технологии вранья, отработанные на регулярном освещении украинских событий. «Они шли с битами!» — задыхался от ярости в собственном шоу пропагандист первого ряда, миллионер и владелец шикарных вилл в Италии. «С ножами и кастетами», — вторил ему пропагандист ряда этак десятого, которого на шоу позвали в первый и последний раз, но зато в конце, вероятно, покормили или выдали коробку быстрорастворимой лапши.
Но настоящим символом вранья о протестах стали даже не рассказы о зверствах их участников и страданиях полицейских (кстати, один из бойцов Росгвардии действительно пострадал — получил вывих руки, не рассчитав силу замаха, когда избивал безоружного на улице). Ярче всех — это тоже уже традиция — выступила Маргарита Симоньян, глава RT, одним твитом затмившая конкурентов. Мэрия спешно организовала в день протестов фестиваль шашлыка в столичном парке имени Горького, забыв даже предупредить некоторых музыкантов, заявленных в качестве участников, что они — участники. Многие популярные музыканты от участия в штрейкбрейкерском мероприятии отказались, а один даже вышел гулять на бульвары (и сумел избежать побоев). «Московские протесты, о которых шумели все, кого я читаю в политических интернетах, посетили 3500 человек. В этот же день некий фестиваль шашлыка, о котором не шумел никто, и я вообще ни разу не слышала, посетили 305 000 человек», — написала Симоньян, парой строчек превратив наспех состряпанное мэрией действо в один из самых посещаемых мировых фестивалей. «Но почему не миллиард, Маргарита?» — спрашивали видного медиаменеджера растерянные читатели. Обидно ведь все-таки за любимый город. Чувствуется и тут какая-то недоработка мэра, оскандалившегося по всем фронтам.
Стратеги, определяющие политический курс России, думают, конечно, и о предстоящих выборах в Государственную думу в 2021 году, и о «проблеме-2024», когда Путин потеряет формальное право переизбираться на очередной срок, и надо будет так или иначе решать задачу сохранения его у власти. Вернее — и выборы в Думу это тоже часть «проблемы-2024».
На фоне провалов режима страна политизируется, жители вспоминают, что они граждане, и пытаются отстаивать собственные права. Это может осложнить решение главной стратегической задачи. Московские протесты показывают, что власть приготовила для жителей. Ответом на стихийную политизацию становится организованная карательная деполитизация. Человека, который предъявляет право на существование в пространстве политики, объявляют несуществующим. Недовольных — просто бьют. И никакого другого ответа нет. Государство вполне готово в очередной раз превратиться в главного экстремиста, чтобы исключить любую возможность перемен в собственном устройстве.
И да, между прочим, — грань между политическим несуществованием и несуществованием как таковым очень тонкая, почти незаметная. Перейти ее легко, и уж где-где, а в России опыт имеется.
