Незадолго до рекордной победы на сентябрьских выборах Рамзан Кадыров реанимировал свой конфликт с Ахмедом Закаевым, бывшим полевым командиром Ичкерии и нынешним главой сепаратистского правительства в изгнании. Последний раз конфликт разгорался в январе, когда Закаев назвал убитого в ходе спецоперации чеченских силовиков лидера сообщества «Имарат Кавказ» (запрещено в России) Аслана Бютукаева «национальным героем». Кадыров возобновил конфликт, заявив, что его отец Ахмат Кадыров спас жизнь бывшего президента Ичкерии Аслана Масхадова. Нападки на старого соперника Кадырова неудивительны, хотя их и сложно назвать продуктивными. Закаев фактически не имеет никакой реальной власти. Он даже не выступает против кадыровского насилия и коррупции, в отличие от других оппозиционных групп. Так чем же можно объяснить действия Кадырова?
Закаев — главный представитель Ичкерии, оставшийся живым и на свободе. Кадырову необходимо поддерживать на плаву свою борьбу с сепаратистами, что, по иронии, играет на руку самому Закаеву. Это противостояние — лишь часть гораздо большей тенденции: Кадыров постоянно ограничивает себя историческими идеалами. Это заставляет его проводить политику, которая, если не учитывать этих тенденций, кажется совершенно нерациональной. Таким образом, его борьба по переписке с Закаевым говорит не столько о самом конфликте, сколько о ритуальном повторении истории. Сила этой тенденции очевидна не только из-за множества различных проявлений ее в политике Кадырова, но и из-за взаимосвязанности ее примеров.
Жизнь в истории
С враждой с Закаевым связан культ личности Ахмата Кадырова. Этот феномен вызван убийством Кадырова-старшего в 2004 году. Это историческое событие значительно повлияло на действия Рамзана. Присутствие Ахмата ощущается везде: в отношениях Чечни с федеральным центром, коммерческих предприятиях, борьбе с оппозицией, спорте и практически во всех аспектах жизни. Появление этого культа личности — наиболее видимый пример того, как история управляет даже малейшими деталями политики Рамзана Кадырова.
Включение памяти об Ичкерии в память о Кадырове выглядит проблематично, поскольку в этой парадигме Ичкерия — враг России и современной Чечни — становится составляющей культа Ахмата. Это можно интерпретировать как-то, что Рамзан стремится использовать память об Ичкерии, чтобы повысить популярность своего отца (особенно в диаспоре) в рамках противостояния с Закаевым. Еще одна интерпретация заявления Кадырова, которое реанимировало вражду с Закаевым, состоит в том, что он пытается присвоить наследие Ичкерии и нейтрализовать его мятежные аспекты, выстроив ассоциацию с режимом его отца и его собственным. Если это так, то это не первый раз, когда Рамзан использует отца, чтобы попытаться переписать историю: в 2012 году он перенес День скорби и памяти, который был годовщиной депортации чеченцев в 1944 году, на день после даты смерти отца. Попытки Рамзана присвоить память об Ичкерии вряд ли сработают, поскольку сторонники Ичкерии считают обоих Кадыровых «предателями родины». Ичкерия и так называемая «ахматизация» Чечни оказывали влияние на режим Рамзана Кадырова с самого начала его правления, но в последнее время на его политику сильнее влияют более давние события.
Политика Рамзана во многом вдохновлена советским периодом истории Чечни. Пример — кампания Кадырова по возвращению территорий, ранее отобранных у Чечено-Ингушской АССР, в особенности тех, в отношении которых в 1990-е гг. велись территориальные споры. Это касается некоторых земель Ингушетии (часть их них были переданы зимой 2018−2019 гг.) и Дагестана. Кадырову не позволили осуществить все задуманное, но его попытки получить землю от Дагестана продолжаются. Эта кампания — пожалуй, наиболее характерный пример того, как история управляет Кадыровым, если судить по ее «справедливым» целям и по деструктивному влиянию на региональную политику Москвы.
С ирредентизмом Кадырова связано и поминовение депортации вайнахов в 1944 году, результатом которой и стали аннексии. Как упоминалось выше, Кадыров перенес дату, чтобы она была ближе ко дню смерти его отца и не совпадала с другими национальными праздниками. Но отметил годовщину депортаций Кадыров только в 2020 году — впервые за восемь лет. В 2021 году ограничились тем, что Магомед «Лорд» Даудов зачитал пост Кадырова ВКонтакте.
Нет никаких явных объяснений первоначального изменения курса в 2020 году и возвращения к прежнему статус-кво в 2021 году. Однако возможным объяснением может быть то, что глава Чечни хотел усилить давление, когда осуществлял попытку аннексии, что связано с тем, что в Дагестане также используют годовщину в своих целях: чеченцев депортировали из нынешнего Новолакского района Дагестана (ранее Ауховский район Чечено-Ингушской АССР). Эта тенденция началась в 2018 году, еще до аннексий. Она продолжилась в 2019 году, когда обмен землями шел полным ходом. Кадыров разрешил поминальные мероприятия, а некоторые выехали из Чечни в Дагестан, чтобы отметить этот день там. В 2020 году, когда претензиям Кадырова к Дагестану воспрепятствовали, местные чеченцы попросили вернуть их бывший район. Они вновь повторили этот запрос во время поминовения 2021 года. Пандемия поумерила пыл публичных акций, однако возвращение Кадырова к прежней политике в отношении поминальных мероприятий скорее можно объяснить тем, что Москва потребовала прекратить использовать «мягкую силу» в Дагестане. Кремль пытается найти равновесие между этими двумя республиками, что становится только сложнее из-за действий Кадырова, а также из-за его критики в адрес легендарного повстанца 19-го века и уроженца Дагестана Имама Шамиля.
История против Москвы
Действия Кадырова, обусловленные историей, уже вступали в конфликт с региональной политикой Москвы. По мере того, как обе стороны продолжают идти своими путями, эти противоречия будут нарастать, становясь для Москвы прямой и косвенной угрозой. Прямая угроза Кремлю в основном исходит от реальной политики Кадырова, диктуемой историей. Попытки Кадырова вернуть бывшие территории Чечни создают тройную угрозу для Москвы.
Во-первых, агрессивная экспансия Чечни может привести к дестабилизации региона. Продолжение политики Кадырова угрожает новыми межэтническими столкновениями в Дагестане, что может вызвать «эффект домино» из-за цепи переселений, которая последовала за возвращением чеченцев. Стремление заполучить новые территории Ингушетии может еще больше ухудшить ситуацию в и так исчезающей республики, что даст ее населению повод к коллективной мобилизации, а также материал для более радикальной пропаганды. Важность стабильности в регионе для Москвы трудно переоценить.
Во-вторых, экспансия Кадырова усугубляет конфликты на уровне элит, которые Кремлю потом приходится урегулировать. Москве удалось добиться баланса интересов Чечни и Дагестана, однако бывшего главу Ингушетии Юнус-Бека Евкурова пришлось уволить после обмена территориями и последовавших протестов. Главу Северной Осетии также недавно пришлось сменить, хотя это не было связано с Кадыровым, а только с ростом протестных настроений среди населения региона. Кроме того, Кадыров хорошо известен конфликтами с федеральными силовиками. Все эти политические манипуляции являются для Путина досадными отвлекающими факторами.
В-третьих, сейчас экспансионистская дискуссия вертится вокруг Сунженского района Ингушетии. Кадыров хочет заполучить этот район, который также исторически значим для ингушей, сохранивших его в период распада СССР. При этом Южный военный округ (ЮВО) строит там военный полигон. Очевидно, что на район имеются конкурирующие претензии, и вне зависимости от решения две стороны гарантированно окажутся недовольны. Это готовит почву для конфликта военных с «кадыровцами», поскольку Рамзану не удалось заполучить территорию на севере Сунженского района, на которую он претендовал ранее и где планируется устроить полигон ЮВО. Кадыровцы ранее атаковали российские военные части, однако это были чеченские отряды, лидеры которых выступали против Кадырова и не получали в ходе этой борьбы помощи от вышестоящего командования. Непонятно, как Кадыров оценит свои шансы против ЮВО, учитывая, что его предыдущие конфликты с силовиками не принесли ему большого ущерба. Разумеется, ЮВО играет важную роль в военной стратегии России, так что для Москвы неприемлем подрыв его деятельности изнутри.
Описанные три проблемы являются наиболее актуальными, однако идеологическая дилемма режима Кадырова лежит куда глубже, чем в плоскости текущей политики. В долгосрочной перспективе это угрожает контролю Кремля над регионом. Память о депортациях и Ичкерии так важны для чеченцев, что даже Рамзан Кадыров считает, что более не может их игнорировать. Поэтому он все интенсивнее взаимодействует с коллективной памятью в этих вопросах. Даже Рамзан, в чьих руках сосредоточено столько власти, что его считают единоличным хозяином Чечни (хотя некоторые это и оспаривают), не может контролировать важность этих феноменов в обществе, хотя он и пытался это делать на протяжении более десятилетия. То, что Кадыров не может контролировать, он пытается присвоить.
Поскольку Кремль не поддерживает ни поминовение депортаций (которое конфликтует с кремлевской интерпретацией истории и якобы вызывает межэтническую вражду), ни память об Ичкерии, уступки по этим темам будут особо опасны для Кадырова. Конкретная опасность состоит в том, что депортации были одним из официальных, ориентированных на международную аудиторию обоснований независимости Чечни. Позиция Кадырова по поводу независимости очевидна, однако федеральные чиновники, которые относятся к чеченскому лидеру с подозрением, видят в этом новые оправдания своей кампании против Кадырова. Капитуляция перед желаниями общества (в особенности за счет федеральной политики) также вызовет гнев в Москве, поскольку поставит под сомнение способность Кадырова справляться с его главной задачей как главы региона — контролировать его население. Однако Путин до сих пор не высказывает недовольства Кадыровым, которому пойдет на пользу новый законопроект, отменяющий ограничение в два срока для губернаторов. Это означает, что глава Чечни пока не перешел красную линию в отношениях с президентом России.
