Война в Украине привела к масштабным изменениям в российской экономике, значительная часть которых была обусловлена действиями внешних игроков — как правительств отдельных «недружественных» государств, так и частных компаний, заявивших о прекращении бизнеса в стране. И если к первым в Кремле хотя бы абстрактно были готовы, решения вторых стали полным сюрпризом (после аннексии Крыма из России, как мы помним, не ушла ни одна международная компания — некоторые лишь отказались работать на оккупированной территории). Естественно, российские власти не испытали симпатий к «дезертирам», но отношения с ними за последний год прошли путь от глухой конфронтации к войне на уничтожение.
На первом этапе заявившие об уходе западные компании начали искать покупателей на свои активы, хотя власти дали понять, что реализовать сделки будет непросто: вывод капитала за рубеж был затруднен решениями правительства. McDonalds, который несколько месяцев платил зарплату отпущенным в отпуска работникам и коммунальные платежи за свои 853 ресторана, относительно быстро продал всю сеть Александру Говору, ранее управлявшему его собственной франшизой на Дальнем Востоке. Но эта продажа заставила компанию списать активы в сумме $ 1,3 млрд (по ее собственным расчетам, за 30 лет корпорация инвестировала в Россию $ 2,5 млрд, но не меньше трети от этой суммы уже было амортизировано),
Многие компании, которые в основном были заняты в торговле, пошли схожим путем, передавая активы их собственным менеджерам — при этом соглашения предполагали, что в течение нескольких лет может быть произведен обратный выкуп. Естественно, в этом случае основные потери приходились на игроков, которые масштабно вложились в открытие собственных магазинов или выкупили торговые площади: по разным оценкам IKEA потеряла таким образом от $ 150 до $ 200 млн, а такие кампании как Inditex, Uniqlo, H&M, Decathlon лишились в общей сложности около 65 млрд руб., или около $ 850−900 млн по тогдашнему курсу.
Видя, что бизнесы уходят, несмотря на огромные потери, российские власти ответили на это прямым запретом на продажу российских активов в ряде стратегических отраслей (в банковской и финансовой сфере, энергетике и инфраструктуре), параллельно максимально затрудняя и репатриацию прибыли, которая у некоторых работавших в России иностранных компаний составляла существенную часть их глобального дохода. Такое решение вызвало только ускорение исхода из остальных отраслей: так, автомобильные гиганты типа Nissan и Renault начали «переуступать» свои активы даже не частным компаниям, а госструктурам. Nissan за так и не раскрытую до сих пор сумму передала свои оцененные по состоянию на начала 2022 года в $ 686 млн российские активы (в том числе и принадлежавшую ему долю в АвтоВАЗе) Федеральному государственному предприятию НАМИ, контролируемому Министерством промышленности и торговли. НАМИ вскоре отдал акции самому АвтоВАЗу. Renault продала контрольный пакет построенного ей в Москве автозавода правительству города за символический 1 рубль.
Но и на этом «невероятные приключения иностранцев в России» не закончились. Как известно, недавно президент Путин раскрыл всем глаза на причины кризиса в российском автопроме, обвинив в стремительном падении производства иностранных «партнеров», которые «повели себя в высшей степени некорректно, нарушили все свои обязательства», что собственно якобы и привело к падению производства машин более чем на 60%. При этом Олег Дерипаска, один из наиболее тонко чувствующих настроения Путина российских предпринимателей, буквально за неделю до выступления президента предвосхитил его слова, подав от принадлежащей ему «Группы ГАЗ» иск к концерну Volkswagen, обвинив его в срыве договорных обязательств. Суд, разумеется, арестовал все активы компании в России (а только в завод в Калуге было вложено € 570 млн) в обеспечение иска. Вероятно, мы наблюдаем начало новой волны обвинений — потому что представить иностранных инвесторов ответственными за проблемы России выгодно политикам, а спровоцировать арест их активов полезно для предпринимателей.
Последние, следует заметить, внесли свою долю здорового цинизма в процесс еще до юридических демаршей Дерипаски. Так, например, Владимир Потанин, которого несколько деловых изданий назвали человеком, приобретшим самое большое количество оставляемых иностранцами в России бизнесов (в том числе и долю в «Росбанке», в 2006—2008 гг. проданную им самим Société Générale за $ 2,34 млрд), заявил, что он категорически осуждает национализацию частной собственности, которая «может отбросить Россию в 1917 год» (потери Société Générale, кстати, составили € 3,2 млрд).
Российские власти сначала установили правило, согласно которому скидка при продаже российского бизнеса не должна опускаться ниже 50% (хотя, разумеется, это правило, существует только для тех, кто не может обратиться к Путину напрямую, чтобы получить согласие его не соблюдать, как сделал это недавно Леонид Михельсон, чье заступничество позволило компании Shell не только получить вполне справедливую цену за активы на Сахалине, оказавшиеся после этого у «Новатэка», но и без проблем вывести эти деньги из России), а затем пошли и дальше, потребовав от иностранного бизнеса платить за любой выход из актива «добровольный взнос» в российский бюджет в размере 10% его «рыночной стоимости». Позже тариф был снижен до 5%, но это не меняет дела, так как и само определение этой рыночной стоимости в сложившихся условиях практически невозможно. В общем, хотя Кремль постоянно заявляет, что уход иностранных компаний не представляет проблем для российской экономики, складывается впечатление, что власти изо всех сил пытаются «запереть» в России хотя бы какие-то бизнесы, основанные зарубежными собственниками (и это выглядит для многих из них настоящей трагедией, так как с противоположной стороны стремительно набирает темп обратный тренд — что подтверждается, в частности, давлением Европейского Центрального банка на тот же Raiffeisen).
Происходящее в наши дни в России можно смело определить как самый масштабный грабеж иностранных инвесторов из всех известных истории. По некоторым оценкам, их общие потери достигают $ 240 млрд, хотя эту цифру не стоит принимать за чистую монету, так как если очистить статистику прямых иностранных инвестиций в Россию от российских же денег, заводившихся в страну через офшоры, окажется, что подобные суммы никогда в страну не вкладывались. Многие эксперты уверенно говорят о $ 70 млрд, что включает в себя сокращение продаж и недополученную выручку. Однако и в случае подсчета только прямых убытков (т.е. списаний утраченных окончательно или временно [в случае наличия соглашений о возможности обратного выкупа] активов) окажется, что за 12 месяцев с момента первых продаж, которые начались как раз во второй половине апреля 2022 года, иностранцы потеряли в России $ 28−34 млрд — что приблизительно в пять раз превышает подобные потери транснациональных компаний от экспроприаций их собственности в Венесуэле и в 30 раз больше, чем российское правительство выручило в 1995—1996 гг., продав принадлежавшие ему пакеты акций крупнейших компаний страны на «залоговых аукционах».
При этом следует особо отметить два обстоятельства.
С одной стороны, российские власти изобрели крайне важную новацию в ходе продолжающегося процесса отъема собственности: он действительно не представляет собой национализации или экспроприации, так как никакие активы не переходят в собственность государства, как это происходило в большинстве развивающихся стран на протяжении полувека. Кремль в данном случае циничным образом создает условия, при которых деятельность иностранцев в стране становится невозможной (как непосредственно принятием разного рода правил и законов, так и продолжающейся войной в Украине, которая делает пребывание ведущих западных фирм в России крайне дорогим с точки зрения репутации), вынуждая их добровольно передавать активы частным компаниям, для которых выход на международные рынки и без того закрыт (именно поэтому те, кто на нем присутствует — типа того же Михельсона, воздерживаются от участия в грабеже). Этот механизм предполагает, что потерпевшая сторона не может не только судиться с Российской Федерацией (выигранные в международных судах иски к Венесуэле исчисляются десятками и ждут своего часа), но и предъявлять какие-то претензии к новым собственникам, так как сделки выглядят полностью добровольными. Россия, таким образом, открывает сегодня ни много ни мало как новую главу в истории экспроприации западной собственности правительствами периферийных стран, дополнительно подтверждая существование того «коммерческого государства», в котором власть действует как предприниматель.
С другой стороны, в отличие от большинства стран, практикующих прямую национализацию активов, в российской ситуации местные бизнесмены получают, как правило, компании, работа которых требует значительных организационных усилий и которые либо были критически «завязаны» на поставки из-за рубежа, либо получали очевидные преимущества от узнаваемости собственного бренда. Поэтому стоит посмотреть, насколько успешным будет сворованный бизнес в руках новых собственников — сейчас уже понятно, что на московском заводе Renault получается только собирать предварительно разобранные китайские автомобили, выдаваемые за «реанимированные» «Москвичи», а Вкусно и точка, пришедшая на место McDonalds, сообщила о полученном за первый год своей работы убытке в 11,3 млрд рублей при общей выручке в 73,5 млрд. Конечно, некоторые приобретения — типа банков или инфраструктурных объектов — являются менее «проблемными», но в целом сложно сомневаться в том, что уровень управления ими, как и качество производимых товаров и услуг, наверняка понизится. Подобное «импортозамещение» ведет Россию назад, тогда как приход иностранных инвестиций долгие годы оставался важнейшим двигателем ее модернизации.
