В первой части цикла «Ради вашей безопасности» Кирилл Шамиев объясняет, что такое безопасность в контексте российской политики в рамках официального нарратива российской власти. Но формулируют ли для себя безопасность в таких же категориях обычные граждане различных возрастов и профессий? Дэвид Болдуин в своей статье подчеркивает, что в идею безопасности входят не только глобальные темы уровня войны и мира или соблюдения фундаментальных прав и свобод, но и представления отдельных людей о целостности своих физических и психологических границ. В этой статье анализируется то, что включают в вопросы своей безопасности и что расценивают как угрозы российские ученые.
Безопасность от чего?
Scholars at Risk, сеть исследовательских организаций, занимающихся вопросами прав и свобод академических работников, предлагает разделять угрозы, с которыми сталкиваются ученые, на умышленные и неумышленные. К преднамеренным угрозам относится как ограничение определенных тем исследований, так и более широко формулируемое усиление контроля за академической средой. Примером воздействия такой угрозы на конкретного ученого является лишение Кирилла Александрова присвоенной раннее докторской степени в результате пересмотра исторической ценности его работы (диссертация о кадровом составе власовского движения). Аннулирование лицензии Европейского Университета (возвращена в августе 2018), поставившее на год под вопрос работу целой институции, тоже можно считать умышленной угрозой.
Непреднамеренные угрозы появляются в результате изменения политических курсов, не ставящих перед собой задачу оказания давления на ученых и их исследования. Так, принятие решения об увеличении преподавательской нагрузки в рамках отдельного университета может оказать значительное влияние на обязательную публикационную активность, что включает в себя как тактический пересмотр методологии, так и более глубокий курс на изменение темы исследования в пользу большей компактности. Другой пример — реструктуризация институтов РАН, целью которой была оптимизация ресурсов и повышение экономической эффективности, привела к тому, что некоторые институты были объединены искусственно,
Чуть более сложным кейсом, иллюстрирующим непреднамеренные угрозы, является обвинение ученых в шпионаже и разглашении государственной тайны. Одним из последних дел такого рода является иск против Владимира Голубева, научного сотрудника РФЯЦ, обвиняемого в разглашении секретных сведений во время конференции в Праге. При этом, по словам ученого, все данные из его доклада находились в открытом доступе еще до его выступления. Игорь Сутягин, ранее также подозреваемый в шпионаже и в итоге депортированный в рамках обмена шпионами между Россией и США, считает, что такого рода обвинения являются следствием недобросовестного выполнения спецслужбами плана по ловле шпионов, когда вместо настоящих сотрудников разведки под удар попадают люди, обвинения против которых полностью сфабрикованы. Осведомленность о возможности несправедливого ареста не может не оказывать влияния на ощущение безопасности при участии в международной деятельности.
Безопасность для/от кого?
Чтобы не попасть в ловушку упрощения, необходимо все время задавать себе два вопроса: безопасность «для кого?» и «от кого?». И если ответ на первый вопрос предельно простой — ученых (по отдельности и как профессиональное сообщество в целом), то второй подразумевает целый спектр ответов — от государства и силовых структур до коллег и даже учеников.
Согласно классификации Scholars at Risk, существует шесть типов угроз для человека, занимающегося наукой. К ним относятся применение насилия (вплоть до умерщвления), заключение, несправедливый суд, ограничение передвижения, потеря позиции и другие более мелкие ограничения. Безопасность ученого при таком подходе определяется тем, насколько он защищен от потенциально репрессивной государственной машины. Проблема, однако, в том, что под государством при такой интерпретации может подразумеваться практически любая официальная структура, будь то министерство образования и науки, правительство, президент или силовые органы. Как показали интервью с учеными из ведущих университетов, такое размытое понимание делает государство совершенно «эзотерическим» агентом угрозы, который, с одной стороны, незримо присутствует на всех этапах профессиональной деятельности, а с другой — является скорее символической фигурой, на которую перекладывается ответственность за любые интервенции.
Гораздо более конкретным, хотя и в некотором смысле «двойным» агентом является университет. Представляя собой буфер между государством, чьим исполнителем он является, и ученым, для которого он выступает уже в роли нанимателя, университет находится между двумя огнями. С одной стороны, степень его автономии определена на законодательном уровне. В случае России речь традиционно идет об очень узком коридоре принятия самостоятельных решений по поводу своего развития и дальнейшей судьбы, что означает необходимость постоянного мониторинга политической среды. В случае непопадания в тренд университет рискует столкнуться с самым широким спектром организационных трудностей — от финансовых до определяющих его сущность (например, потеря образовательной лицензии или аккредитации).
С другой стороны, университет — это не просто корпоративный бренд, а люди, которые обеспечивают его поддержание. Без них не только не о чем договариваться с любыми заинтересованными агентами влияния, но и нет самого тела университета. Однако очень немногие российские ученые думают о себе в таких корпоративных терминах. Для российской академии (в широком смысле, не только академии наук) 2000-х гг. характерен высочайший уровень дезинтеграции, что приводит к отсутствию единого профессионального сообщества не только на уровне государства, но зачастую и на уровне отдельных университетов или дисциплин. Разобщенность усиливается еще и тем, что ученые, будучи в значительной мере выключенными из процесса принятия решений внутри организации, отдаляются как от администрации, так и друг от друга, чему способствует отсутствие коллективной ответственности.
Таким образом, университет может выступать как объектом угрозы в случае чрезмерно активного продвижения государством своих интересов, не согласованных с внутриуниверситетским пониманием, так и субъектом — в ситуации, когда администрация имплементирует меры, умышленно или неумышленно ограничивающие профессиональную свободу своих работников.
Примером умышленного ограничения является контроль непрофессиональной активности ученых в социальных сетях или медиа, а также следующие за этим санкции в профессиональной сфере. Трудовой договор с профессором МФТИ Максимом Балашовым, активным участником профсоюза «Университетская солидарность», не был перезаключен после истечения. Сам ученый считает, что это напрямую связано с его медийной и профсоюзной деятельностью, на что также указывает письмо, разосланное членам кафедры ее заведующим, порицающим «вынос сора из избы».
Неумышленное ограничение — финансовая приоритизация одних направлений исследования в ущерб другим. В отличие от примера с контролем социальных сетей, материальное стимулирование отдельных направлений исследований является абсолютно легитимной практикой. Но с точки зрения ощущения угрозы, это одинаковые опыты, дающие ученому сигналы о его востребованности внутри организации.
Если думать об угрозе как об актуализации уязвимости, то источником небезопасности наряду с иерархическими системами оказываются совершенно повседневные практики. Интервью с российскими учеными из Москвы и Санкт-Петербурга показали, что респонденты гораздо в меньшей мере ощущают угрозу оказаться в заключении или зале суда, чем потерять свою позицию в университете.
Примечательно, что расставание с местом работы совершенно не обязательно означает директивное увольнение. Помимо начальства возможность сохранения рабочего места определяют коллеги (возможно, даже в большей степени). В связи с дезинтеграцией профессионального сообщества большое значение приобретают локальные образования на уровне факультета, департамента или кафедры. Это те люди, которые в условиях низкой межуниверситетской ротации и слабой связи внутри дисциплин фактически принимают решение о том, чьим знаниям и компетенциям они доверяют, то есть решают, кто является профессионалом, а кто нет. Важно понимать, что это абсолютно неформальная процедура, никто не собирается и не выносит вердикт, люди просто вместе работают, решают повседневные административные задачи, учат общих студентов, представляют друг другу свои исследования. Безопасная среда формируется в том случае, когда складывается общее понимание этих процессов. Если этого не происходит, то образуется угроза, гораздо более реальная и прикладная, чем потенциальные политические гонения. Это угроза потери своей профессиональной идентичности.
Двумя вопросами, принципиально определяющими характер той или иной рабочей активности, являются: «что приводит людей в профессию?» и «что их в ней удерживает?». Выбор академической профессии обусловлен желанием производить релевантное знание в наиболее симпатичной области и в условиях необходимой для этого свободы. Более того, возможность распорядиться этой свободой рассматривается не только как необходимый контекст для академических практик, но и как профессиональное мерило, отличающее настоящего ученого от кого-то внешнего, не принадлежащего к академической среде. Поскольку степень свободы для реализации академических целей требуется очень высокая, то и чувствительность к любого рода интервенциям возрастает.
В том числе по этой причине такое сопротивление встречает деятельность Диссернета, сетевого сообщества, проводящего экспертизу диссертаций на соискание научных степеней и успевшего разоблачить значительное количество академических работников, а также политиков и публичных деятелей. Дело не только в уличении в академической недобросовестности, поднимается вопрос о компетенциях и том, достаточно ли «настоящий» тот или иной ученый. В случае политических репрессий на страницах независимых медиа ученый представляется «академиком в беде». Его профессиональная идентичность не подвергается никаким рискам. Настоящую проверку на прочность она проходит в условиях самых обычных рабочих дней, в ходе которых бдительные коллеги поднимают вопрос о том, что считается профессиональным, а что нет. А поскольку общего определения нет, то источником давления могут в равной степени являться как преследователи плагиата, так и те, кто преследуют свободомыслие и инаковость.
Концентрация на личной профессиональной безопасности в итоге приводит к изоляции в создаваемых зонах комфорта, недоверию и обособлению, которые в конечном итоге не дают сообществу сформироваться. Получается замкнутый круг, в котором точечные воздействия на сообщество заставляют его атомизироваться, что в итоге делает эти воздействия возможными и дальше. Разомкнуть этот круг можно только через изменение отношения ученых к своему профессиональному полю и людям в нем.
Четвертая часть цикла «Ради вашей безопасности»: динамика развития ветеранских организаций в России
Шестая часть цикла «Ради вашей безопасности»: государственная и человеческая безопасность в России
