Недавно российское надзорное ведомство в сфере связей и информационных технологий (Роскомнадзор) приступило к ограничению работы популярного в России мессенджера Telegram. Формально ведомство выполняло постановление суда, вынесенное в рамках принятого в 2016 году «закона Яровой». Блокировка Telegram оказалась не самым удачным блицкригом в исполнении российского государства: она получила очень обширное освещение в СМИ (как правило, не в пользу Роскомнадзора), породила сотни высмеивающих цензуру «мемов» и запустила волну гражданского противостояния, апогеем которой стал многотысячный митинг в Москве. В конце апреля Роскомнадзор отказался от тактики массированной блокировки IP-адресов мессенджера, поскольку она привела к частичному отключения сервисов крупнейших корпораций, включая Google, Twitter, Facebook, Amazon и Viber. На сегодняшний день Роскомнадзор добавляет в реестр единичные IP-адреса, что существенно не отражается на работе Telegram. Несмотря на некоторое снижение процента активной аудитории Telegram, количество просмотров крупных каналов, по оценкам TGstat.ru, возможно, даже выросло.
Пользователи Telegram
Формальным поводом к началу блокировок стало нежелание Дурова передавать Роскомнадзору пресловутые «ключи шифрования» — требование, которое просто технически невозможно удовлетворить. Однако куда более интересной кажется гипотеза, что настоящей причиной является независимость Telegram-каналов. Культура, сложившаяся на площадке Telegram-каналов, предполагает взаимные ссылки, формирование «отраслевых» или идеологических связей между ними. Можно предположить, что каналы группируют вокруг себя политизированную аудиторию, скептически настроенную к российской власти. Действительность, как обычно, оказывается несколько сложнее. Сравнивая Telegram с другими популярными мессенджерами, мы действительно наблюдаем статистически значимые отличия в уровне поддержки российской власти. Эту разницу можно частично объяснить популярностью Telegram как информационной площадки, а также специфическими социально-демографическими показателями: 65% его совершеннолетних пользователей — это люди в возрасте от 18 до 35 лет. Этот показатель на 10−15 п.п. превышает присутствие аналогичной группы в других мессенджерах.
Пользуетесь ли Вы мессенджерами для мобильных телефонов (приложениями для мобильных телефонов для звонков и обмена сообщениями)? Если да, то какими?
Доля критиков Владимира Путина среди аудитории Telegram в процентном отношении выше, чем в социальных сетях. Можно сказать, что Telegram в наибольшей степени объединяет критиков власти. Это касается и отношения к «пакету Яровой»: 55% пользователей Telegram его не поддерживают, в то время как среди аудитории WhatsApp и Viber противников законопроекта около 35%. Возможно, попытки государства ограничить доступ к мессенджеру действительно могут быть вызваны ощущением оппозиционного потенциала мессенджера. Однако понимание действительности российских чиновников основано на явно устаревшем представлении о структуре информационной власти. Идея того, что медиа можно просто отключить уходит корнями в двадцатый век, когда сама иерархия отношений между медиа и потребителем была жестко вертикальной: «Голос Америки» или «Радио Свобода» можно было просто заглушить и ограничивать доступ к печатным машинкам. Сетевая организация доступа к интернету и минимальная стоимость подключения к цифровому пространству заставляют государственных цензоров менять тактику. Сегодня намного эффективнее «атаковать» как можно большим объемом противоречивой информации, уничтожающим реальность и само представление об объективности по заветам Жана Бодрийяра. Топорность блокировок Роскомнадзором Telegram кажется тем более удивительной, что российское государство, по некоторым свидетельствам, успешно овладело механизмом децепции. Официальным слоганом российской телекомпании Russia Today, вещающей на международную аудиторию, была выбрана провокационная фраза «Question more» (больше сомневайтесь), а подозрения в российском вмешательстве в выборный процесс уже стали главной темой внутриполитических интриг в западных странах.
Из пользователей в протестующие
Страхи власти насчет неподконтрольности сетевых механизмов должны были только сильнее укорениться после массовых митингов, прошедших в Москве в апреле-мае текущего года. Важно, что повестка этих митингов была посвящена не защите политических прав, а отстаиванию возможности пользоваться привычным каналом коммуникации. Безусловно, во многих случаях за участием в этих акциях стоит неприятие ситуации в стране в целом, но в этот раз протестные требования лишь обрели понятную для большинства форму. The medium is the message, потому что опасным для власти становится не только (и не столько) суть контента, а соответствие формы его подачи ожиданиям аудитории. Среди социальных сетей наиболее критичной аудиторией (и сопоставимой с аудиторией Telegram) обладает YouTube. Это происходит вовсе не потому, что он насыщен исключительно политической информацией. Наоборот, лидеры мнений перешли на видеосервис, заметив сдвиг в требованиях своей целевой группы к подаче материала. По мере того, как увеличивается разрыв между обществом и государством, последнее все больше утрачивает понимание действительности и возможность контроля над коммуникационными механизмами.
При этом интересно наблюдать, какое социальное значение обретают новые высокие технологии. Экспертный опрос представителей сообщества ОГФ, проведенный «Левада-центром», дает представления о настроениях элит. Проблема технологического отставания ставится элитами на второе место (32% от числа ответивших экспертов) в списке ключевых проблем следующих 15−20 лет. Однако «позитивный сценарий» будущего страны связан прежде всего с ощущением неизбежности экономической интеграции России в мировое пространство и технологического развития страны. Даже оппозиционно настроенные россияне, зачастую разочарованные в перспективах политических реформ, оптимистично смотрят на технологический прогресс в сфере медиа. В общественном мнении прочно зафиксировалось представление о «демократизирующей» роли технологий. Но на самом деле все далеко не так однозначно. С одной стороны, опыт «twitter—революций» в Тунисе и Египте доказал эффективность новых коммуникационных технологий как мобилизующего фактора в ситуации стихийных протестов. Вклад Дурова в апрельский митинг в Москве подтверждает этот тезис. С другой стороны, степень контроля государства над подданными определяется имеющейся властью над пользователями. Если государство не имеет возможности задействовать административные рычаги давления на медиа-корпрорации, как это происходит в Китае, то чиновникам приходится заключать союзы с имеющими доступ к персональным данным корпорациями. Чтобы выстраивать какие-либо устойчивые отношения с частными технологическими компаниями, необходимо создать и соблюдать правила бизнес-игры, а ведь именно невозможность сохранения инвестиций и собственного капитала стала причиной «бегства» Павла Дурова из России.
Успех Telegram в отстаивании своих интересов в России стал возможен в первую очередь благодаря несговорчивости медиа-магнатов — Google и Amazon. Среди условных «либералов» позиция западных компаний вызывает заслуженное уважение. Их политика укладывается в рамки стратегии западного мира в отношении России: сокращение контактов с государством и поддержка приватности пользователей. Если рассматривать этот вопрос шире, то западные корпорации для «вестернизированных» граждан — воплощение преимущества западного мира над догоняющими странами третьего мира, а также еще одно подтверждение гипотезы, что «заграница нам поможет». Нельзя быть уверенным, что подход IT-компаний к взаимодействию с российским государством останется таким же и в будущем. Сегодня вмешательство корпораций уравновесило силы в конфликте, и в результате мы получили чистый эксперимент, который позволил оценить, с одной стороны, выносливость Telegram как символа технического и идейного прогресса, а с другой — отсталость понимания современного мира среди государственных управленцев.
