Выступая на Восточном экономическом форуме, прошедшем с 3 по 6 сентября во Владивостоке, Владимир Путин превозносил планы своего правительства по развитию Дальнего Востока. Послание форуму, которому предшествовало своего рода «рекламное» турне Путина по дальневосточным регионам и Монголии, должно было подчеркнуть поворот России к азиатским рынкам, ставший следствием войны в Украине и потери европейских экспортных рынков. Действительно, как подчеркнул Путин, в 2023 году темпы роста инвестиций в Дальневосточном федеральном округе были вдвое выше, чем в среднем по России (хотя это цифры роста с очень низкой базы). Почти три четверти (72%) российского экспорта в 2023 году пришлось на азиатских потребителей, а по данным за 2024 год эта доля вырастет еще больше. С 2022 года были открыты или расширены новые пограничные мосты-переходы между Нижнеленинским и Тунцзяном, а также между Благовещенском и Хэйхэ. Кроме того, в Забайкальском крае на территории опережающего развития «Забайкалье» открыт Забайкальский зерновой терминал — новый перевалочный комплекс для хранения сельскохозяйственной продукции, а в дальнейшем планируется открыть или расширить новые морские порты.
Однако в целом речь Путина больше походила на перечень проблем, чем на описание блестящих перспектив. Несмотря на то, что Дальний Восток на словах уже более десяти лет является приоритетом деятельности российского правительства, отсюда продолжается отток населения, а инфраструктура городских районов остается неразвитой; на дальневосточных перегонах железных дорог остаются «узкие места» в транзитной схеме, а для удовлетворения растущих энергетических потребностей региона не хватает генерирующих мощностей. Путин поручил правительству решить эти проблемы.
Спустя несколько дней полномочный представитель президента на Дальнем Востоке Юрий Трутнев заявил, что «поручения президента все-таки имеют магическое влияние на окружающий мир». Трутнев говорил о конкретном последствии выступления Путина, после которого как по волшебству почти вдвое снизилась планируемая цена строительства самолета «Байкал», который разрабатывают на смену советскому Ан-2. В целом принято считать, что в таком насквозь коррумпированном и неэффективном государстве, как российское, только самодержавному президенту под силу пробиться к коррумпированным винтикам системы и заставить их крутиться эффективно в нужном ему направлении, переориентировав приоритеты. Однако на этот раз волшебных слов и заклинаний Путина может оказаться недостаточно.
С 2012 года в России существует специальное министерство по развитию Дальнего Востока, а в 2019 году к его названию и сфере деятельности добавилась и Арктика. Деятельность этого министерства не отмечена блестящими успехами. В отчете Счетной палаты за 2019 год говорится, что федеральные программы по развитию Дальнего Востока в основном не отличаются эффективностью. Реализация некоторых крупных инфраструктурных проектов, таких как мост через Лену, призванный соединить город Якутск с национальной системой автомобильных дорог, была отложена или вовсе отменена. В 2012—2017 гг. в регионе практически не наблюдалось экономического роста, несмотря на наметившийся после 2014 года поворот России на Восток.
В том же 2019 году федеральное правительство подсчитало, что для реализации планов развития, сформулированных до этого года (которые затем пришлось увеличить, и которые стали еще более насущными после 2022 года), Дальнему Востоку необходимо довести соотношение инвестиций и ВРП (валового регионального продукта) до 45−50% к 2025 году. Однако в 2023 году доля инвестиций в ВРП составляла всего 30−35%, причем более половины из них было сосредоточено в нескольких крупных проектах в сфере развития транспорта и добывающей промышленности. Тем не менее амбициозный Трутнев доложил президенту, что считает нынешнюю цель привлечения инвестиций на уровне 10,5 трлн рублей к 2030 году «недостаточно напряженной» и попросил Путина поднять ее до 12 трлн.
Объем жилищного строительства продолжает расти, что связано с сохранением программы льготной ипотеки на Дальнем Востоке, в то время как в других местах она была свернута. Однако оттока населения из региона это не остановило. В 2023 году в Дальневосточном федеральном округе проживало 7,86 млн человек. К 2030 году, по оценкам правительства, эта цифра сократится до 7,65 млн, хотя ранее планировалось, что к 2023 году здесь будет проживать более 8,1 млн человек. В 2024 году темпы роста объема жилищного строительства замедлились — драйверами роста остаются лишь несколько регионов с небольшим количеством транспортных или добывающих мегапроектов (в Хабаровском крае, Республике Саха и Амурской области).
Учитывая, что регионам и так сложно угнаться за инфляцией при увеличении расходов на строительство и обслуживание жилья и социальной инфраструктуры, деньги снова придется брать из федерального бюджета. В 2025—2030 гг. правительство планирует выделить 100 млрд рублей дополнительного финансирования на так называемые городские «генеральные планы» по улучшению условий жизни в городах. Но эти планы, даже согласно анализу Счетной палаты, основаны на завышенных ожиданиях роста численности населения, при этом не уточняется, за счет чего этот рост будет происходить. В целом представляется маловероятным, что люди будут массово переезжать в регионы с существенно более низким качеством жизни, отстающим от среднего по стране показателем по росту зарплат, с плохой социальной инфраструктурой и нарастающими проблемами с авиасообщением. Также трудно представить, что производители, уже испытывающие дефицит рабочей силы, решат переместить производственные мощности в регионы со сравнительно худшей инфраструктурой и еще больше повысить зарплаты, чтобы привлечь людей. Даже в условиях льготных инвестиционных режимов на Дальнем Востоке работодатели испытывают трудности с заполнением вакансий.
«Генеральные планы», безусловно, будут полезны с политической точки зрения: они позволят передать госзаказы в дальневосточных регионах предпринимателям с крепкими федеральными связями, а прокремлевские политики уже используют их как предлог для уничтожения последних остатков местного самоуправления на относительно плюралистичном Дальнем Востоке, утверждая, что такой объем дополнительного финансирования требует навыков «профессиональных управленцев» (читай: назначенных сверху менеджеров). При этом проекты развития, скорее всего, будут по-прежнему сосредоточены на добывающих отраслях и транспорте, а идея о том, что они сами по себе окажут побочное положительное воздействие на регион и спровоцируют рост населения, уже была опровергнута прошлым опытом.
И даже эти запущенные уже проекты не продвигаются такими темпами, как хотелось бы российскому правительству. Учитывая неразвитость дорожной сети Дальнего Востока (даже вблизи недавно открытых пограничных пропускных пунктов) и растущую нехватку водителей-дальнобойщиков, железные дороги и морские порты играют ключевую роль, если ставить своей задачей увеличение объема транзита на азиатские рынки. Рост пропускной способности дальневосточных железных дорог является одним из заявленных приоритетов правительства уже более десяти лет. Дальнейшее развитие и электрификация линий — приоритет, который также подчеркивал и Путин, — возможны только за счет повышения тарифов, что делает перевозки и экспорт еще более дорогими. По оценкам российского правительства, планы развития потребуют строительства еще нескольких электростанций, чтобы добавить 3 ГВт генерирующих мощностей, поскольку общее потребление электроэнергии вырастет на 40%. Это не произойдет в одночасье. Пока же, скорее всего, власти продолжат отдавать предпочтение промышленному спросу перед другими потребителями, многие из которых уже и так регулярно сталкиваются с перебоями в подаче электроэнергии. Также можно ожидать, что власти обяжут регионы или крупных промышленных потребителей субсидировать более мелких, как это уже происходит в Сибири. В итоге, опять же, счет придется оплачивать из федерального бюджета.
Справедливости ради следует отметить, что пропускная способность грузовых железнодорожных перевозок растет. РЖД из года в год демонстрирует постепенное увеличение пропускной способности, но одновременно растет разрыв между заявленной пропускной способностью и тем, насколько она реально используется. В 2024 году глава компании «ТрансКонтейнер», лидера контейнерной железнодорожной логистики в Евразии, заявил, что в 2023 году «30% платежеспособного спроса на железнодорожные перевозки в восточном направлении …[оставалось] необеспеченным». В своем сентябрьском отчете о региональной экономике за 2024 год Центробанк предупредил, что из-за нехватки подвижного состава складские мощности портов и терминалов на Дальнем Востоке используются практически полностью. Действительно, серьезная переориентация российской торговли на Восток после 2022 года выявила не только узкие места в транзите, поскольку экспортеры столкнулись с растущей конкуренцией за ограниченные транспортные мощности, но и подсветила неэффективность, обусловленную политическими причинами, когда, например, представители политически значимой угольной отрасли с отличными связями «наверху» успешно отстаивали свои интересы и позиции — часто за счет дальневосточных покупателей.
Путин неоднократно намекал, что рассчитывает на помощь китайских инвесторов в решении всех этих проблем. Губернаторы массово сопровождали его в Пекин, а некоторые открыли там представительства своих регионов. Василий Орлов, губернатор Амурской области, где разрабатывается совместный мега-проект китайской компании Sinopec и российского СИБУРа, даже стал публично выступать на китайском языке. Однако Китай интересуют деловые возможности, а не поиск союзников. Там, где китайским компаниям удавалось сравнительно дешево и выгодно внедриться на российский рынок, например, в агропромышленный комплекс или автомобилестроение, они это делали. С другой стороны, китайская сторона по-прежнему тянет с реализацией желанного для России мега-проекта — газопровода «Сила Сибири-2», а ужесточение санкций заставило китайские банки пересмотреть сотрудничество с российскими партнерами. Непонятно, почему это весьма избирательное отношение китайцев к выбору проектов для сотрудничества должно вдруг изменится, ведь у них есть все основания полагать, что, когда дело дойдет до переговоров о выгодах от этих проектов, время будет на стороне Китая, а не на стороне России.
В тех областях, куда не поступают иностранные (преимущественно китайские) деньги, Кремлю приходится в значительной степени субсидировать практически все проекты развития. Недавний пример — в октябре 2024 года правительству пришлось расширить границы зоны приоритетного развития «Хабаровск», включив в нее Эльгинское угольное месторождение, где компания «Эльгауголь», принадлежащая Альберту Авдоляну, построила собственную железную дорогу стоимостью около 150 млрд рублей для транспортировки коксующегося угля на тихоокеанское побережье.
Развитие Северного морского пути, который должен был добавить транзитных мощностей для обслуживания азиатских рынков и тем самым снизить нагрузку на дальневосточные железные дороги, идет медленнее, чем планировалось. На первый взгляд, объем грузоперевозок вырос в девять раз, — с 4 до 36 млн тонн в период с 2014-го по 2023 год — однако более половины из них приходится на сжиженный природный газ. Реализация планов по использованию сибирских речных портов для экспорта угля по Северному морскому пути тормозится из-за отсутствия специализированного оборудования. В любом случае, из-за международных санкций Россия по-прежнему не в состоянии обеспечить круглогодичную безопасную навигацию по маршруту. Между тем, санкции настолько сильно повлияли на ключевые проекты по добыче энергоресурсов на арктическом побережье, что НОВАТЭК сейчас пересматривает все запланированные инвестиционные проекты. Кремль официально хочет решить эти проблемы с опорой на отечественные технологии, но, как и на Дальнем Востоке, он обратился за помощью к Китаю, чтобы сохранить проект «Арктик СПГ 2» и поддержать свою крупнейшую судостроительную компанию. Это опять же означает, что темпы развития проектов будет в основном диктовать Китай, а не Россия.
Развитие российского Дальнего Востока рано или поздно произойдет, но война создала парадоксальную ситуацию, из которой нет простого выхода. Она сдвинула горизонты планирования для экономических субъектов, но лишь постепенно. Первые два года после начала полномасштабного вторжения в Украину Кремль постоянно твердил, что победа «не за горами», а уже после нее экономические субъекты смогут вернуться к привычному режиму ведения бизнеса с Западом. Это обещание никто так никогда полностью и не отменил, но Кремль начал готовить страну — как риторически, так и с точки зрения экономического планирования — к длительной конфронтации с Западом, посылая сигналы бизнесу в том числе о том, что хорошо бы больше внимания уделять Дальнему Востоку. Однако в условиях высоких процентных ставок, неопределенной доходности инвестиций, растущих налогов и усугубляющегося давления на рынок труда — а все это в значительной степени вызвано войной — развитие требует либо огромного федерального финансирования, либо значительных иностранных инвестиций. Первый источник средств весьма ограничен, пока война и «интеграция» оккупированных украинских территорий остаются безусловным политическим приоритетом для Кремля. В федеральном бюджете под шумок урезаются средства, отведенные на развитие регионов, и даже глава Совета Федерации советует регионам «забыть о мега-проектах». Второй сценарий означает, что Россия будет иметь лишь ограниченный контроль над тем, как быстро и на каких условиях будет развиваться ее Дальний Восток — и к каким политическим последствиям это приведет.
