Россия уже почти четыре года ведет полномасштабную войну против Украины. По данным мониторинга ООН, в июле 2025 года число жертв среди гражданского населения Украины достигло трехлетнего максимума: 286 человек погибли, 1388 получили ранения — это самый высокий показатель с мая 2022 года. Лидеры западных стран ищут варианты выхода из сложившегося тупика. Встреча Владимира Путина с Дональдом Трампом в Анкоридже не привела к прорыву, но Трамп заявил о намерении продолжать диалог с Киевом и Москвой и даже присутствовать на возможной встрече Путина и Зеленского, которые «ненавидят друг друга».
За время войны появлялись различные проекты мирного урегулирования, однако главная проблема — даже не в содержании предполагаемых договоренностей, а в гарантиях их соблюдения. США предложили схему гарантий безопасности для Украины, включающую усиление американского присутствия «в воздухе» и патрулирование неба, связав эти меры с режимом прекращения огня и пригрозив ужесточением санкций в случае отказа Москвы от перемирия. Европейские лидеры сформировали «коалицию желающих» для поддержки Украины в случае перемирия: предложенные меры включают развертывание небоевых военных контингентов, укрепление ПВО и долгосрочное финансирование восстановления страны. Эти инициативы очерчивают контуры мира на западных условиях: гарантии безопасности для Киева, сдерживание России и ограниченное присутствие иностранных сил. Однако они также выявляют острые разногласия по поводу цены такого мира и необходимых уступок.
Позиции лидеров и государств в возможных переговорах активно обсуждаются, однако остается неясным, какой мир поддержали бы россияне. Иными словами: хотят ли они окончания войны и, главное, на каких условиях? Чтобы ответить на этот вопрос, летом 2025 года исследователи Университета Хельсинки провели опросный эксперимент. Его целью было выяснить, как граждане России оценивают различные аспекты гипотетического мирного соглашения в условиях, когда надежды на переговоры возродились, но их исход остается неопределенным.
Исследование опиралось на так называемый комбинационный эксперимент, позволяющий измерить предпочтения респондентов в многоаспектных сценариях. В ходе общенационального онлайн-опроса (3600 респондентов по всей России, июль 2025 года) участникам предлагали на выбор две альтернативы: продолжать «специальную военную операцию» или начать мирные переговоры на определенных условиях. Условия этих гипотетических сценариев случайным образом варьировались и включали следующие переменные:
- Инициатор переговоров: кто первым предлагает начать диалог (например, сама Россия, лично Владимир Путин, Украина, США, ЕС);
- Исход конфликта: продолжение войны или переход к переговорам;
- Военные меры: будет ли объявлена новая мобилизация, расширится ли набор контрактников/ЧВК;
- Экономические шаги: пойдет ли Запад на смягчение санкций для российского бизнеса, восстановит ли выдачу виз россиянам по довоенным правилам и подключение российских банков к SWIFT;
- Гуманитарные шаги: состоится ли обмен военнопленными по принципу «всех на всех», возобновится ли безопасный экспорт зерна через Черное море;
- Территориальный вопрос: останутся ли оккупированные Россией после февраля 2022 года украинские территории («новые регионы») под контролем Москвы;
- Статус Украины: согласится ли Украина на нейтральный статус, формально отказавшись от вступления в НАТО.
Каждый респондент делал несколько выборов, оценивая разные комбинации условий. Статистический анализ таких данных позволяет вычислить, как сильно тот или иной фактор влияет на готовность россиян поддержать мирное соглашение. Проще говоря, эксперимент выявляет, какие условия «делают» мир в глазах граждан более приемлемым, а какие — нет.
Подобные методики уже применялись международниками и конфликтологами для изучения общественных предпочтений в затяжных конфликтах. Например, на Кипре опрос с вариативными сценариями помог определить комбинации уступок, которые обе общины — и греки-киприоты, и турки-киприоты — сочли бы приемлемыми. Благодаря этому исследователям удалось выявить «зоны возможного согласия» — условия, при которых большинство по обе стороны могло бы поддержать мирный план. Такой подход полезен и в отношении войны в Украине: он позволяет понять, есть ли пересечения между тем, чего требуют от мира россияне, и тем, на что согласились бы украинцы.
Разумеется, при опросе в авторитарной среде нужно учитывать, что респонденты не всегда свободно выражают непопулярные мнения. Многие придерживаются «безопасных» формулировок и ориентируются на сигналы, исходящие от власти. Поэтому авторы исследования предполагали, что инициативы, которые выглядят «своими» (например, мир по предложению России или Путина), получат больше поддержки, чем сценарии, явно навязанные Западом или Украиной.
Кто должен призвать к миру?
Одним из самых существенных факторов оказалась фигура или сторона, от которой исходит мирная инициатива. Россияне значительно благосклоннее относятся к переговорам, если их инициирует российская сторона: поддержка составляет 41%. В таком случае мир воспринимается как «не навязанный извне», что повышает к нему доверие. Однако если инициатива исходит от Владимира Путина лично, поддержка заметно снижается (34%), вероятно, из-за того, что его фигура не ассоциируется с подлинным мирным процессом. Значительное падение поддержки наблюдается и в случае, когда переговоры стартуют явно по инициативе Запада (31%) или Украины (29%). Мир на условиях, предложенных противником или третьими сторонами, в массовом сознании выглядит подозрительно — как возможная уступка или навязанное решение, ущемляющее интересы России.
Важно отметить, что, хотя инициатива Москвы ценится выше всего, часть общества готова поддержать мир, предложенный другими сторонами. По данным эксперимента, около трети опрошенных согласились бы поддержать соглашение, достигнутое в ходе переговоров по инициативе США или ЕС, и примерно столько же — если бы переговоры начал Киев. Это значительно ниже, чем поддержка «собственной» инициативы, но свидетельствует о наличии группы прагматично настроенных граждан. В целом картина очевидна: для общественного мнения критически важно, чтобы мир выглядел как решение, исходящее от России, а не навязанное извне.
Гуманитарные жесты и экономические стимулы
Помимо того, кто выступает инициатором мирного соглашения, на отношение россиян к нему влияют конкретные «жесты доброй воли» и выгоды для населения. Опрос показал, что гуманитарные шаги с обеих сторон значительно повышают поддержку переговоров. Наиболее яркий пример — обмен военнопленными по формуле «всех на всех». Если соглашение предусматривает одновременное освобождение всех пленных, его одобрение среди россиян существенно возрастает. Положительный эффект оказывает и возобновление безопасного экспорта зерна через Черное море. Хотя «зерновая сделка» напрямую не связана с прекращением огня, для общества она служит индикатором нормализации: экспорт продовольствия на мировые рынки воспринимается как снижение напряженности. Кроме того, снятие блокады украинского зернового экспорта важно для международного имиджа России и продовольственной стабильности, что также находит отклик у граждан.
Не только гуманитарные, но и экономические меры повышают привлекательность мирного соглашения. Россияне позитивно реагируют на перспективу постепенной отмены части санкций и восстановления нормальных связей с внешним миром в обмен на переговоры. Например, снятие санкций с российского бизнеса (особенно в секторах, где санкции бьют по занятости и доходам), увеличивает поддержку мира. Еще более популярной мерой стало бы восстановление возможностей для граждан свободно путешествовать за границу и пользоваться глобальными сервисами. Речь идет о возобновлении выдачи виз россиянам по довоенным правилам, а также о подключении российских банков обратно к системе SWIFT.
Территории и нейтралитет: болезненные компромиссы
Если гуманитарные инициативы в целом приветствуются общественностью, то вопросы территориальных уступок и будущего статуса Украины остаются наиболее чувствительными и спорными. Для значительной части россиян принципиально важно, чтобы мирное соглашение не привело к потере оккупированных территорий. Условие сохранения так называемых «новых регионов» в составе России существенно повышает приемлемость мирного сценария. Проще говоря, мир, при котором оккупированные после февраля 2022 года области Украины остаются под контролем Москвы, поддерживается гораздо активнее, чем сценарий, предполагающий вывод российских войск и утрату этих территорий. Любой намек на «сдачу земель» вызывает резкое неприятие, которое перевешивает стремление к прекращению боевых действий. Кроме того, многие россияне считают принципиальным, чтобы в рамках мирного урегулирования Киев официально отказался от вступления в НАТО и любых военных альянсов с Западом. В эксперименте вариант, при котором Украина декларирует нейтралитет, получил более высокую поддержку.
Впрочем, исследование выявило неожиданный результат: возможное членство Украины в НАТО не является для российского общества абсолютно неприемлемым. Хотя большинство предпочитает нейтралитет, отсутствие такого статуса (то есть потенциальная перспектива вступления Украины в НАТО) не сводит поддержку мирного соглашения на нет: 34% в целом готовы принять новый геополитический статус Украины. Это довольно неожиданно, учитывая, что официальная пропаганда оправдывала вторжение необходимостью предотвратить расширение НАТО. Тем не менее, после долгих лет войны российская общественность, судя по всему, меньше опасается гипотетического членства Украины в альянсе, чем унизительных, с их точки зрения, условий мира.
Кто поддерживает мир?
Российское общество неоднородно, и его отдельные сегменты по-разному воспринимают возможное мирное соглашение. Зрители государственного телевидения в среднем более категорично настроены против любых уступок. Они менее склонны поддерживать такие меры, как обмен пленными, смягчение санкций или визовые послабления. Например, группа с высоким уровнем доверия телевидению чаще отвергала пункты о визовых послаблениях и подключении к SWIFT: среди них примерно на 7 п.п. больше несогласных с этими мерами, чем в среднем по выборке. Схожая, хотя и менее выраженная разница наблюдается в отношении отмены санкций против бизнеса, нейтрального статуса Украины (вероятно, для этой группы «нейтральный» статус кажется недостаточным, они предпочли бы откровенно пророссийский крен соседней страны), возобновления экспорта зерна и обмена пленными: активные потребители пропаганды относятся к этим уступкам заметно холоднее, чем остальная часть россиян. При этом мирная инициатива со стороны США вызывает у телезрителей чуть меньший негатив, чем у тех, кто далек от телевидения. Вероятно, официальная риторика о том, что «в Украине мы воюем не с Украиной, а с коллективным Западом», парадоксально делает предложение мира от США менее неприемлемым для этой аудитории.
Сравнение ответов жителей Москвы и Санкт-Петербурга с мнениями жителей других регионов выявило неожиданно малые различия во взглядах на мирное урегулирование. Вопреки стереотипам, столичные жители лишь незначительно более склонны к «миролюбию»: жители двух крупнейших городов немного чаще поддерживали обмен пленными и визовые послабления. Однако разница составляет всего несколько процентов. В целом и мегаполисы, и регионы демонстрируют удивительное единодушие в вопросе условий мира. Это свидетельствует о том, что пропагандистский нарратив и опыт войны проникли во все уголки страны, нивелируя региональные различия.
Гендерные различия по большинству пунктов также оказались минимальными: мужчины и женщины в равной степени стремятся к миру «на выгодных условиях». Женщины немного чаще поддерживали обмен пленными и восстановление связей с внешним миром. Однако в целом нельзя утверждать, что женщины представляют «партию мира», а мужчины — «партию войны», или наоборот.
Политические симпатии предсказуемо влияют на отношение к условиям мира. Сторонники президента склонны ориентироваться на официальные «сигналы»: они более негативно воспринимают возможные компромиссы, касающиеся статуса Украины и санкций. При этом они более лояльно относятся к сценарию, в котором инициатором переговоров выступает сама Украина, вероятно, интерпретируя это как признание поражения Киева и победу Москвы. Высокий уровень доверия к власти коррелирует с нетерпимостью к компромиссам: чем лояльнее человек к режиму, тем жестче его «красные линии» в вопросах суверенитета и территорий.
Приверженцы войны отвергают даже самые выгодные для России сценарии переговоров. Поддержка идеи «начать переговоры» среди них на 67 п.п. ниже, чем у остальных. Они категорически против, чтобы Россия выступала инициатором мирного процесса, поскольку это противоречит их убеждению в необходимости воевать до полной победы. Идея новой мощной мобилизационной кампании находит у «ястребов» максимальную поддержку — на 60 п.п. больше, чем у остального общества. Такой радикально милитаристский сегмент, вероятно, составляет около четверти населения — примерно столько же предпочли в эксперименте продолжение войны любому мирному сценарию.
Сторонники скорейшего мира демонстрируют противоположные установки. Те, кого можно назвать «голубями», готовы поддерживать переговоры даже ценой серьезных компромиссов. Они более благосклонно относятся к мирной инициативе со стороны Киева и в целом не возражают против вступления Украины в НАТО или возвращения оккупированных территорий, если это положит конец конфликту. Для них прекращение кровопролития важнее геополитических побед. Разумеется, они категорически отвергают идею новой мобилизации. «Голубей» в России втрое больше, чем «ястребов»: 73,5% против 26,5%.
Исходную позицию человека — «за войну» или «за мир» — крайне сложно изменить с помощью пропаганды или условий соглашения. Убежденные «ястребы» отвергнут мир при любых обстоятельствах, тогда как убежденные «голуби» поддержат практически любой компромисс ради прекращения кровопролития.
Границы и перспективы поддержки мира
Российское общество в целом готово к прекращению затянувшейся войны: в эксперименте сценарии мирного соглашения выигрывали у варианта «продолжать боевые действия» со счетом 73,5% против 26,5%. Однако народная поддержка зависит от ряда условий. Чтобы большинство россиян поддержали гипотетический мирный договор, он должен отвечать нескольким ключевым критериям:
- Инициатива мира должна исходить от России, чтобы власти могли представить соглашение как свою победу или, по крайней мере, взаимовыгодный шаг;
- Соглашение должно подразумевать гуманитарные и экономические дивиденды: обмен пленными, возвращение нормальной торговли, ослабление санкций
и т. д. ; - Минимальные территориальные и военно-политические уступки: для россиян оптимально, если Россия сохранит контроль над захваченными территориями и добьется нейтрального статуса Украины. Любые отступления в этих вопросах резко снижают легитимность мира в глазах россиян.
Нетрудно заметить, что эти условия прямо противоречат минимальным требованиям Украины. Киев настаивает на выводе российских войск, не готов отказываться от евроатлантического курса и настаивает на том, что санкции не должны сниматься, пока российская агрессия не будет наказана. Иными словами, взаимоприемлемая формула мира пока не просматривается. То, что российское общество считает «приемлемым миром», украинское общество и его руководство неизбежно воспримут как несправедливый мир на условиях агрессора. Поэтому никакой «зоны возможного согласия», в отличие от давнего кипрского конфликта, в российско-украинском случае не прослеживается.
Кроме того, поддержка мира в России остается условной. Большинство россиян предпочли бы окончание войны, но только такое, которое воспринимается не как поражение, а как пусть и небольшой, но триумф. В обществе все еще сильны убеждения, что уступать «врагам» нельзя, иначе жертвы окажутся напрасными, а страна «потеряет лицо». При этом люди опасаются внутренних издержек: мир не должен привести к новой мобилизации или экономическому коллапсу. Кремль умело балансирует между этими настроениями, намекая, что «мы еще не начали по-настоящему», и одновременно заверяя, что «вторая волна мобилизации не планируется». Такая двойственная риторика отражает противоречивые общественные настроения: люди хотят видеть свою сторону сильной, но не желают новой крови.
