Война, которую Россия развязала против Украины, оборвала медовый месяц в отношениях между официальной Москвой и многими европейскими политиками нелиберального толка, которые внезапно оказались по разные стороны баррикад со значительной частью европейского общества, включая собственных избирателей. Москва по большей части разрушила собственную мягкую силу, применив силу жесткую в Украине. С запретом RT и радио Sputnik во многих европейских странах Россия потеряла те медийные инструменты, при помощи которых могла транслировать свое влияние по ту сторону государственной границы. Влиятельные предприниматели, отвечавшие за поддержание связей с европейскими нелиберальными силами, например, российский медиа-магнат Константин Малофеев, бывший глава РЖД Владимир Якунин (включенный в западный санкционный список после аннексии Крыма) и печально известный Евгений Пригожин попали под новую лавину санкций: теперь они больше не смогут въезжать в Европу для встречи с коллегами, а некоторые их активы были заморожены или вовсе конфискованы.
Все, что связано с Россией стало чрезвычайно токсичным. Это заставляет даже представителей европейского нелиберального лагеря держаться от нее на расстоянии. Однако нельзя сказать, что Россия полностью утратила способность апеллировать к зарубежной аудитории. Ее по-прежнему воспринимают ролевой моделью нелиберальной идеологии и системы власти. Во-первых, у нынешней войны сильный евроцентричный фокус. В глазах тех, кто следит за происходящим с глобального Юга, легитимность России пострадала от ее действий в Украине куда меньше: страна до сих пор может предложить возможности для экономического сотрудничества, вакцины, а также поддержку тем режимам, которые стремятся уйти от западного нормативного давления.
Во-вторых, некоторые страны продолжают занимать отчетливо пророссийскую позицию, например, режимы премьер-министра Венгрии Виктора Орбана или сербского лидера Александра Вучича. Другие международные игроки продолжают культивировать стратегическую амбивалентность. Например, у Израиля есть стратегические мотивы, связанные с напряженностью на Ближнем Востоке, заставляющие его сохранять каналы сотрудничества с Россией. Недавние заявления Лаврова, который сравнил Зеленского с Гитлером, и объявил о том, что у Гитлера якобы «была еврейская кровь», нанесли сильный удар по отношениям Израиля и России, но, скорее всего, страны смогут сохранить динамику стратегического партнерства.
В-третьих, между крайне правым популизмом и его более мейнстримной версией произошел раскол. Поскольку ультраправые радикалы не следуют избирательной стратегии, совместимой с завоеванием голосов медианных избирателей, им необязательно соотносить свою позицию с общественным мнением. Они могут продолжать следовать пророссийской линии, усиливающей их контркультурную позицию. Но вот более мейнстримным популистским движениям, заботящимся о своих электоральных перспективах (потому что у них как раз есть реальный шанс победить на выборах и получить власть как минимум в составе коалиции), пришлось внести некоторые коррективы в свою позицию относительно России. Американский политический контекст отличается от европейского: так, лагерь сторонников Трампа в США, в который входят такие медийные фигуры, как ведущий Fox News Такер Карлсон и консервативная публицистка Кэндис Оуэнс, может продолжать открыто занимать пророссийскую позицию.
Французские связи
В Европе нелиберальные лидеры вынуждены были внести некоторые коррективы или смягчить свои прежние заявления, превозносившие российскую модель. Наиболее наглядным примером этого служит Франция, поскольку первые два месяца войны совпали здесь с президентской кампанией. Она увенчалась победой действующего президента-центриста Эммануэля Макрона, переизбранного 58% голосов (его соперницу, лидера крайне правых Марин Ле Пен, поддержали 41,6% избирателей).
У семьи Ле Пен давние связи с Россией, восходящие своими корнями к отцу Марин, Жану-Мари Ле Пену. Но эти связи поддерживает и племянница (а также соперница) Марин Марион Марешаль, а также многие из тех, кто сотрудничает с Марин. В первом туре президентской кампании Марин Ле Пен столкнулась с неожиданным соперником, журналистом Эриком Земмуром, продвигающим куда более радикальную по сравнению с Ле Пен повестку (Земмур поддерживает реакционные моральные ценности и одержим антиисламизмом, так что на фоне подобных взглядов меркнет более мягкая риторика Ле Пен). При этом Земмур пытается апеллировать к консервативному мейнстриму.
Ни Ле Пен, ни Земмур не скрывали своих отчетливо пророссийских симпатий. Ле Пен имеет обширные связи с Россией, в том числе и финансовые (ее партия должна выплатить компенсацию в размере 12 млн евро российскому подрядчику из-за до сих пор невыплаченного кредита в размере 9,4 млн евро, взятого в 2016 году). У Земмура таких связей нет, однако на фоне разразившейся войны ему не удалось привести тон своей пророссийской риторики в соответствие с французским общественным мнением, тогда как Ле Пен смогла перенастроить собственный дискурс в неконфронтационном ключе.
В рамках стратегии нормализации собственной партии Rassemblement National («Национальное объединение») Марин Ле Пен довела до совершенства мастерство амбивалентных заявлений, которые она обычно делает по вопросам французской внутренней политики. Это позволяет ей обращаться к своим многочисленным избирателям и находить у них отклик. Эти навыки очень пригодились ей в обсуждении вопросов внешней политики, связанных с Россией. В день начала полномасштабного вторжения России в Украину она опубликовала заявление под названием «Война в Украине: Марин Ле Пен призывает к прекращению военных действий».
Выступив с осуждением российского вторжения в Украину, Марин Ле Пен недвусмысленно заявила, что «не существует ни одной причины, оправдывающей начало Россией военных действий против Украины». На следующий день она повторила свою мысль более развернуто в интервью для BFM TV, одного из самых больших телеканалов Франции. Однако последующие заявления Марин Ле Пен высветили некоторые нюансы ее позиции. Например, она выразила сомнение в необходимости принятия пакетов санкций, отметив, что они неэффективны и не пойдут на благо населению Франции. Несколько дней спустя она объявила, что в случае своего избрания она добьется выхода Франции из общих командных структур НАТО, а после установления мира в Украине планирует выстроить новое партнерство с Россией, чтобы предотвратить ее сближение с Китаем. Ле Пен строит образ политика, равноудаленного от США и России. Играя на отсылках к Де Голлю, она подчеркивает, что не приемлет чрезмерную зависимость Франции от любой из этих стран.
Партия «Национальное объединение», которую возглавляет Ле Пен, придерживается той же линии. Первого марта Европейский парламент проголосовал за резолюцию, осуждающую российскую агрессию против Украины. «Национальное объединение» поддержало ее, добавив, правда, что партия не согласна с усилением НАТО или расширением ЕС. Однако в «Национальном объединении» можно найти и более громкие, бескомпромиссные голоса. Один из них принадлежит Жану-Полю Гарро. Как депутат Европарламента и официальный спикер Марин Ле Пен Гарро успел выступить с целым рядом полемических заявлений о нынешнем конфликте. В частности, он обвинил ЕС в развязывании культурных войн в то время, пока идет реальная война, а также в пренебрежении жалобами Польши и Венгрии о механизмах финансирования. Он также предупредил о риске разрешить въезд в страну тем, кто не является «настоящим украинцем».
В отличие от Ле Пен, Эрику Земмуру не удалось сохранить и культивировать стратегическую двусмысленность по отношению к России. В 2018 году он превозносил Путина как пример лидера, преданного защите своей страны и интересам ее народа, заявив, что «мечтает о французском Путине». Меньше, чем за две недели до начала российского вторжения в Украину, он похвалил Россию, продемонстрировавшую, по его словам, что великая держава может возродиться с сильной внешней политикой и сильной армией. После 24 февраля его многочисленные появления на телеэкране и в социальных сетях продемонстрировали его полную неспособность вести переговоры и предметно обсуждать, с одной стороны, критику развязанной Россией войны, а с другой — критику Запада за неспособность понять озабоченность России (в частности, призывы остановить расширение НАТО). Он также призвал к восстановлению Франции как великой державы, способной дистанцироваться от Соединенных Штатов.
И Марин Ле Пен, и Земмур занимают схожую риторическую позицию в отношении России, но как известно, дьявол кроется в деталях, так что в этой игре Ле Пен удалось добиться стратегической амбивалентности, а Земмуру — нет. Пример французских правых политиков показывает, как представителям европейского нелиберального лагеря приходится уравновешивать свою пророссийскую позицию при помощи более тонких настроек и нюансов, чтобы при обсуждении войны приспособиться к соответствующему национальному контексту.
Что дальше?
Если российский режим хочет сохранить хотя бы некоторые из своих пропагандистских пузырей, предназначенных для зарубежных аудиторий, ему придется заново изобрести и пересобрать свою «мягкую силу». Будет непросто экспортировать такой быстро меняющийся бренд, поскольку новая российская идентичность, вызванная к жизни началом войны 24 февраля, до сих пор находится в неустойчивом, подвижном состоянии. Но как только режим стабилизируется, а война закончится или перейдет в затяжную, тупиковую фазу, российские акторы — государственные СМИ, работающие на зарубежные аудитории, институты публичной дипломатии (Россотрудничество) и бесчисленное количество влиятельных предпринимателей, отвечающих за экспорт популярных у иностранных потребителей идеологических моделей — постараются восстановить некоторые сети взаимосвязей. Однако очевидно, что им придется работать в куда более враждебной среде, с меньшими шансами на успех и с куда более ограниченными бюджетами для «смазки» таких отношений.
И все же прогнозы некоторых западных экспертов о превращении России в некое гигантское, полностью автаркичное государство-изгой, вроде Северной Кореи, вводят нас в заблуждение: Россия, может быть, и стала токсичной для Запада, но вовсе не для остального мира. И даже на Западе все еще слышны некоторые пророссийские голоса, пусть даже и маргинальные. Что еще важнее, культурные войны просто так не исчезают и не заканчиваются, потому что они плотно укоренены в местные реалии и повестки. Сегодня мы наблюдает частичное отделение пророссийской позиции от популизма, евроскептицизма и нелиберализма. Мысль Фрэнсиса Фукуямы о том, что «поражение России сделает возможным новое рождение свободы» кажется особенно наивной: токсичность нынешней России не разъедает и не отменяет структурные причины, по которым процветает нелиберальная политика, находящая отклик в сердцах и умах более подверженной тревожным настроениям части европейских обществ.
