В последнюю неделю Казахстан подвергся наиболее радикальной трансформации со времен распада СССР. Большая часть подробностей остается неизвестной — в том числе степень причастности элит к насилию на акциях протеста, глубина предполагаемого раскола между «лидером нации» Нурсултаном Назарбаевым и президентом Касымом-Жомартом Токаевым, а также потенциальная устойчивость системы, построенной первым, и шаткого режима, возглавляемого вторым. При этом этот кризис уже отразился как на региональных и международных отношениях, так и на двусторонних контактах России. Эхо волнений все еще ощущается (а некоторым эффектам еще предстоит проявиться), но уже можно изучить непосредственные последствия российского вмешательства в события в Казахстане.
Действуя под эгидой ОДКБ, 6 января российские военные по приглашению Токаева прибыли в Алматы. Тот факт, что интервенция началась практически сразу после запроса Токаева, свидетельствует о том, что ранее казавшийся беззубым ОДКБ может в итоге превратиться в реальный вектор российского влияния на других членов организации. ОДКБ прежде не одобрял запросов на интервенцию. В том числе была отклонена недавняя просьба Армении о помощи в конфликте с Азербайджаном вокруг Нагорного Карабаха.
Поэтому премьер-министр Армении Никол Пашинян так быстро поддержал интервенцию, несмотря на то, что сам пришел к власти на волне уличного протестного движения, направленного против связанного с Россией клептократического режима, который не сильно отличался от назарбаевского. В 2020 году у ОДКБ имелась отговорка, позволившая не вмешиваться в конфликт: Нагорный Карабах де-юре считается частью Азербайджана, то есть гарантии ОДКБ для Армении на него не распространяются. В 2020 году при посредничестве Кремля сторонам удалось заключить мирное соглашение, которое однако не предотвратило периодически возникающие на границе стычки. Пашинян может считать, что теперь у него есть основания надеяться (а у Азербайджана — основания бояться), что Москва откликнется на следующую просьбу о вмешательстве ОДКБ. После той войны россияне заняли оборонительные позиции ближе к международно признанной границе Армении. Однако реакция на кризис в Казахстане свидетельствует о дисбалансе сил между Россией и ее соседями. Соответственно, Кремль может интерпретировать правила по своему усмотрению.
В Казахстане Москва решила действовать, поскольку ей это было выгодно. И это вовсе не означает, что она среагирует в будущем, когда выгода будет не столь очевидна. Однако операция в Казахстане в итоге может усилить уже укрепившееся стремление России влиять на внутренние процессы режимов на территории бывшего СССР.
Эскалация кризиса в Казахстане произошла чрезвычайно быстро. Отмечая Новый год, российские генералы едва ли вообще думали об этой стране. Российские силы (в том числе из ближайшего к Казахстану Центрального военного округа) в то время концентрировались у границы с Украиной. Переговоры с администрацией Байдена были вызваны опасениями нового, более масштабного российского вторжения в Украину. Выступление британского министра иностранных дел Лиз Трасс в Палате Общин о сдерживании российской агрессии в Украине показалось неуместным, поскольку пока оно звучало, появились первые кадры российских войск, прибывающих в Казахстан.
Кремль видит в своих действиях в Казахстане пример того, как он может выступать гарантом стабильности в регионе. Сама идея, что уличные протесты потрясут основы не только режима Назарбаева, но и системы, которую он построил, представляла для Кремля слишком большую угрозу, чтобы позволить протестам свободно продолжаться, особенно после эскалации насилия. Хотя у Казахстана и нет социокультурного багажа «братского славянского народа», как у Украины, его элита тесно связана с российской (наиболее характерный пример — зять Назарбаева, который более 11 лет занимает место в Совете директоров Газпрома). Кроме того, Казахстан — вторая после России экономика в составе Евразийского экономического союза. Приглашение Токаева, вероятно, было по крайней мере частично обусловлено внутренними проблемами, суть которых остается неясной (хотя кажется, что он не мог доверять собственным силовикам). Однако важно отметить, насколько быстро отреагировала Москва.
Казахстанский кризис пришелся на ключевой момент в отношениях России с США и Западом в целом. На фоне угрозы вторжения России в Украину стороны продолжают переговоры. Но взаимное непонимание может сорвать этот процесс.
Популярная среди западных аналитиков идея, что Путин активно пытается восстановить некое имперское пространство, не исключает того, что российский президент и его окружение искренне верят, что подобная операция в Казахстане — выступление на стороне сил добра. Если хотя бы частично верить слухам о том, что насилие подогревается борьбой элит, организованной преступностью и даже элементами силовых структур, то в Кремле могли искренне испугаться, что Казахстан ждет «сценарий 1990-х», о которых регулярно вспоминает Путин.
Однако на Западе вряд ли сочтут такие опасения искренними. Взаимопониманию мешают нежелание России признать фактор внутренней коррупции, а также поднадоевшее очернение протестов российскими государственными СМИ и стремление выставить их как попытку «цветной революции». Бывший посол США в России Майкл Макфол уже сравнил российскую интервенцию с российско-грузинской войной 2008 года и событиями 2014 года: вторжением в Украину и аннексией Крыма. Госсекретарь Энтони Блинкен выразил мнение Вашингтона, что российские войска могут в ближайшее время не покинуть Казахстан. Если российские войска вскоре и будут выведены, как намекали в Казахстане, то сам факт, что они там были и могут туда вернуться, усложнит любые российско-американские переговоры по общей парадигме безопасности Евразии.
Возрождение ОДКБ, которая всего несколько месяцев назад считалась малозначимой организацией, а теперь превратилась в орган, который реально может совершать активные действия (когда в этом заинтересована Москва), будет иметь последствия для всей Центральной Азии.
Узбекистан будет рад, что избежал напряженности, которая возникла в Кыргызстане по поводу участия последнего в операции. Этим Узбекистан обязан скорее регулярным импульсивным выпадам покойного президента Ислама Каримова против Москвы, а не реальным стратегическим решениям. Президент Кыргызстана Садыр Жапаров, возможно, полагает, что теперь может использовать ОДКБ с той же целью, если ему нужно будет подавить волнения в своей беспокойной республике (хотя он сам пришел к власти после уличной революции, в которую Москва отказалась вмешиваться). Президент Таджикистана Эмомали Рахмон, единственный мировой лидер, который до сих пор публично выступает против Талибана (под чьей властью оказалось гораздо больше этнических таджиков, чем в его стране), теперь тоже может осмелиться более настойчиво просить российской поддержки. Кремль никогда не прекращал считать себя гарантом безопасности в регионе. Казахстанский кризис, конечно, не создал прецедент, который потребует от России вмешиваться в любой подобный сценарий, однако учитывая, что решение ввести войска до сих пор не вызвало особых протестов, Путин, вероятно, будет продолжать ссылаться на этот прецедент в случае необходимости. Другие страны в регионе также должны будут это учитывать, если захотят отдалиться от Москвы.
Китай может увидеть в реанимации ОДКБ напоминание, что его позиции в регионе по-прежнему слабее Москвы, несмотря на рост экономического влияния. Пекин может устраивать такое положение дел. Китай даже высказал умеренную поддержку действиям Москвы — Си Цзиньпин назвал волнения попыткой «цветной революции». Однако Китай будет ожидать, что это не повлияет на его экономические интересы, в первую очередь на статус Казахстана как важного транзитного хаба для импорта природного газа. Если Москве не удастся сдержать кризис в Казахстане и он повлияет на китайские рынки, Пекин может пересмотреть свое согласие с ролью Москвы как единственного гаранта безопасности региональных режимов.
На эти тенденции по-прежнему может влиять ситуация внутри Казахстана. Российская интервенция осуществилась параллельно с объявлением Токаева о снятии его предшественника Назарбаева с поста главы Совета безопасности и перетасовке руководства основных силовых ведомств. Внутриполитическое положение остается неясным, но с учетом того, что Назарбаев по-прежнему не появляется на публике, а также на фоне ареста 8 января лояльного Назарбаеву Карима Масимова, который до 5 января возглавлял Комитет национальной безопасности, невозможно отделить просьбу о российской помощи от внутренней борьбы элит.
Москва будет вынуждена реагировать на внутриполитические процессы в Казахстане. Интервенция по просьбе Токаева, за которой последовали перестановки в казахстанской элите, делает Москву реальной силой, стоящей за укреплением режима Токаева. Действия Москвы обеспечили Токаеву доверие, позволившее сохранить лояльность казахской элиты, а также найти удобных козлов отпущения из ближнего круга Назарбаева и предостеречь остальных от бунта. Россия, вероятно, стремится обеспечить стабильность, учитывая вышеупомянутые связи элит и нежелание переходить от символической переброски сил к крупной силовой операции. Однако если казахи сохранят желание участвовать в уличных протестах, а российские силы будут привлечены к их силовому подавлению, это наверняка вызовет куда большую напряженность в регионе и за его пределами и значительно усилит возможные негативные последствия для Москвы.
