В отсутствие сокрушительных поражений российской армии, подобных прошлогоднему разгрому в результате контрнаступления ВСУ по харьковскому направлению, в последнее время в СМИ вновь стали появляться избитые версии о провале санкций. На прошлой неделе в Wall Street Journal вышла статья, построенная вокруг нескольких тезисов, которые рискуют стать общепризнанными фактами. Во-первых, авторы утверждают, что устойчивость России к санкциям благодаря ее растущим военным расходам можно рассматривать как форму «военного кейнсианства». Во-вторых, что неспособность санкций нанести серьезный удар по российской экономике служит предостережением об их ограниченной жизнеспособности. И то, и другое отвлекает внимание от целого ряда сложных и болезненных динамических процессов и компромиссов, с которыми сталкиваются российские власти.
Почему кейнсианство?
Военное кейнсианство — удобный ярлык для наблюдаемого в России явления: расходы на оборону растут, а вместе с ними, похоже, растет и совокупный спрос. По состоянию на конец июня бюджетные расходы на оборону и безопасность должны были превысить 9 трлн рублей, достигнув к концу года 6,2% ВВП и составив почти треть всех государственных расходов. По имеющимся данным, только за январь-февраль расходы выросли на 282% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Расходы на оборону за январь-июнь достигли 5,6 трлн рублей, что на 12% больше, чем заложено в бюджете на весь год. Все это огромные суммы: упомянем еще двукратное увеличение выплат денежного довольствия военнослужащим, доля которых в ВВП может превысить показатель в 6,2%.
Условное «военное» кейнсианство в России во многом опирается на следующую формулу.
Фискальная политика любого рода имеет так называемый мультипликатор спроса — ожидаемый объем дополнительных инвестиций, заимствований и потребления, приходящийся на каждый потраченный рубль. Таким образом, уровень общей занятости в экономике диктуется уровнем расходов на инвестиции в производственные и капитальные товары, потребительские товары и услуги. В периоды спадов и потрясений правительство может расходовать средства на поддержание уровня занятости и тем самым избежать губительных последствий длительной дефляции, приводящей в долгосрочной перспективе к высокой безработице, низкому уровню инвестиций и политическому недовольству. Поскольку в 2022 году российская экономика пережила сильный негативный шок от санкций, потери европейских рынков экспорта газа и коррекции нефтяных рынков во второй половине года, правительство прибегло к увеличению заимствований и военных расходов, чтобы стимулировать инвестиции и спрос.
Министерство финансов признало, что бюджетные цели являются ориентировочными, а не точными, но в настоящее время планируется удерживать годовой дефицит на уровне 2% ВВП, что сродни направлению всех дополнительных расходов на военные нужды. Поскольку расходы продолжают превышать запланированные уровни, в июле министр финансов Антон Силуанов предложил сократить «незащищенные» дискреционные расходы на 10%. Это позволяет увеличить расходы на военнослужащих и пенсионеров, но полностью противоречит логике «кейнсианского» стимулирования экономики. Использование этой концепции не позволяет понять, в какой степени макроэкономическая ортодоксия в России привела к созданию фундаментально хрупкой экономики, неспособной выдержать полномасштабную мобилизацию без того, чтобы что-то не сломалось.
Собака, которая не залаяла
В кейнсианском мире не существует железного закона, согласно которому экономика естественным образом избегает периодов стагнации согласно «естественному» деловому циклу. Экономическое поведение носит социальный характер. Подобно тому, как травма может нанести эмоциональный удар человеку, длительный спад или условия слабого спроса заставляют бизнес и домохозяйства сосредоточиться на выживании, удерживая прибыль или сбережения для собственной защиты, а не используя их для инвестиций, возврата заемных средств или расходов на товары и услуги. Целые экосистемы производителей, розничных и оптовых торговцев, а также потребителей в долгосрочной перспективе вырабатывают поведенческую реакцию, как собака Павлова, в ответ на шоки и рыночную среду, формируемые сознательным выбором политической линии.
В период с 2008-го по 2022 год ВВП России, скорректированный по паритету покупательной способности (ППС) в постоянном выражении, вырос на жалкие 13,4%, что едва опережает анемичные 11,9% роста в Еврозоне и значительно отстает от 50% роста мирового ВВП, скорректированного по ППС. При постоянном рублевом выражении консолидированный бюджет в период в 2011—2022 гг. имел совокупный чистый дефицит всего 0,7% ВВП, несмотря на масштабную рецессию, шок от санкций и банковский кризис 2014—2016 гг., шок от пандемии CОVID-19 в 2020 году и дополнительные санкционные и экспортные шоки в 2022—2023 гг. Дефицит прошлого года покрывает лишь около 17% чистых расходов за это время, финансируемых с дефицитом. Разумеется, в этом году он может быть более существенным. За тот же период, по официальным данным, реальные доходы населения выросли менее чем на 8%, что означает отставание потребления и соответствующего внутреннего спроса от роста производства. Значительная часть прироста до вторжения пришлась на добывающие отрасли, которые (в первую очередь, нефть, газ и уголь) в настоящее время переживают длительный спад.
В целом, в течение 15 лет экономика систематически недополучала спроса из-за применения карательных мер жесткой экономии во имя «стабильности» в ущерб производительности, производственному потенциалу и благосостоянию населения. Сравнительное увеличение расходов на войну, наблюдавшееся в последние 18 месяцев, подчеркивает долгосрочный кризис недостаточного потребления, сродни дрессировке собаки голодом, которая набрасывается на еду при первом же ее появлении. Последние данные о росте ВВП на 4,9% в годовом исчислении во втором квартале указывают именно на эту динамику, что вовсе не обязательно обусловлено расширением производственного потенциала потребительских товаров и услуг, несмотря на рост оптового оборота.
Сторонники тезиса о «военном кейнсианстве» упускают из вида, что политика поддержания потребления и инвестиций в промышленность для стимулирования роста зависит от наличия реальных ресурсов. «Бум», связанный с ростом спроса на металлы, электронику, военную технику, строительные проекты и потребительские товары, работает, если расширяется производственный потенциал экономики. Однако десятилетия недопотребления и недоинвестирования, усугубляющиеся негативные последствия войны для рабочей силы, прямые и косвенные издержки санкций делают эту задачу трудновыполнимой. Экономика представляет собой сложную экосистему, и после длительного периода, когда спрос и инвестиции отстают, ее способность быстро наращивать производство или адаптироваться к более высоким уровням того и другого без значительных скачков инфляции может атрофироваться.
Кадры для военной экономики
Нехватка рабочей силы — серьезная проблема. Даже если мы сделаем весьма спорное допущение и предположим, что рабочих рук достаточно, трудовые ресурсы не являются абсолютно взаимозаменяемыми. Механик в Тюмени не станет вдруг работать на сборочном конвейере в Нижнем Новгороде, если его предприятие разорится. Данные опросов Центрального банка показывают, что доступность рабочей силы находится сегодня на 25-летнем минимуме. Более 1% рабочей силы было мобилизовано или переведено за границу, в 2022 году численность рабочей силы в возрасте 16−35 лет сократилась на 1,3 млн человек, а по состоянию на прошлый год более 18% всех пенсионеров продолжали работать и жить на зарплату, и эта цифра, скорее всего, будет расти, несмотря на некоторые корректировки пенсионных выплат в связи с ростом стоимости жизни.
По мере роста заработной платы, обусловленного усилением конкуренции за рабочую силу, наступает переходный период, в течение которого многие россияне могут наблюдать рост своих доходов в реальном выражении по сравнению с 2022 годом. Однако в прошлом году снижение реальных доходов населения почти наверняка превышало отметку в 1%, о которой отчитывался Росстат, учитывая, что оборот розничной торговли в течение большей части года сокращался на 10%. Доходы населения в реальном выражении по-прежнему ниже, чем в 2013 году. По состоянию на апрель число занятых в неформальном секторе экономики сократилось на 1,3 млн человек, что ниже, чем в худший период пандемии. Хотя частично это может отражать более сильную тягу к официальной работе, связанную с нехваткой рабочей силы, это также отражает более низкий спрос на услуги на местном уровне.
В настоящее время также предпринимаются попытки повысить стоимость авансовых платежей трудовых мигрантов за разрешение на работу в четыре раза, или с 1200 рублей до 4800 рублей. Такое повышение фактически увеличит годовую стоимость разрешения на работу в Москве с 6 600 до более чем 26 000 рублей с аналогичным увеличением в каждом регионе по соответствующим коэффициентам, определяющим конечную стоимость. Это, несомненно, подтолкнет трудовых мигрантов к тому, чтобы вообще передумать приезжать в Россию или задуматься об издержках, связанных с нарушением закона. А это чревато неприятностями, особенно если учесть, что характер роста ВВП в настоящее время зачастую определяется трудоемкими отраслями, такими как строительство.
Подробнее о цифрах
ВВП — это совокупная мера денег, переходящих из рук в руки в экономике, способ отразить на высоком уровне коллективную стоимость расходов, инвестиций и производства. Это социальная конструкция. Как однажды пошутил Егор Гайдар, ссылаясь на так называемый парадокс английского экономиста Артура Пигу, «если вы разведетесь со своей женой, но она продолжит стирать ваши рубашки, то ВВП страны возрастет. А если вы женитесь на ней снова - то упадет». Именно по этой причине рост ВВП, связанный с дефицитными расходами, является необходимым, но недостаточным условием для «военного кейнсианства» в России.
Негативные экономические шоки могут создавать «положительные» показатели, связанные с резким увеличением расходов. Примем всерьез данные Росстата за второй квартал о росте экономики на 4,9% в годовом исчислении. Ежегодные ассигнования на трансферты из официального бюджета четырем новым регионам, оккупированным Россией на востоке Украины, составляют примерно 0,3% ВВП (при условии, что они удерживаются на уровне 410 млрд рублей). Эти расходы были перенесены на первое полугодие, так что около 75% от этой суммы уже израсходовано. Только за январь-июнь расходы на оборону достигли 5,6 трлн рублей — примерно 3,5−3,7% ВВП, в то время как общие расходы составили чуть менее 15 трлн рублей, или почти 10% ВВП.
Неудивительно, что эти суммы указывают на значительное увеличение спроса на боеприпасы, продовольствие, одежду и другие необходимые для продолжения военных операций товары, что свидетельствует о бурном росте экономики. Это означает, что заводы и поставщики боеприпасов работают на полную мощность, чтобы удовлетворить государственный спрос, платят больше, нанимают больше сотрудников, закупают больше ресурсов в своих цепочках поставок. Это обеспечивает поддержку потребления, но таким образом, что ресурсы неуклонно перенаправляются с гражданских нужд на саму войну. Кроме того, необходимо задаться вопросом, к каким последствиям приводят стремление к автаркии, санкции и предельное снижение эффективности.
Разбивая окна
Воспользовавшись кейнсианской аналогией, правительство теоретически может стимулировать спрос, разбивая окна. Делаются новые окна, подрядчикам платят за их установку, страховщики выписывают полисы
Возьмем нефтяной сектор. Буровая активность в нефтяном секторе в январе-мае выросла на 8,6%, и некоторые аналитики считают, что спрос на оборудование для гидроразрыва пласта будет расти на 30% ежегодно до 2030 года. Однако эта активность происходит на фоне относительного снижения добычи и продолжающихся обязательств по «добровольному» сокращению добычи, согласованному с Саудовской Аравией, чтобы попытаться поднять цены на нефть. Если это оборудование будет импортироваться, то оно не увеличит ВВП. Если же оборудование импортироваться не будет, то в краткосрочной перспективе это увеличит ВВП. В обоих случаях речь идет о том, что для поддержания уровня добычи или замещения потерь на стареющих месторождениях требуется больше усилий.
В первом полугодии 2023 года автопроизводители выпустили почти на 30% меньше легковых автомобилей, чем в первом полугодии 2022 года, и все это на фоне более значительного снижения производства грузовиков и автобусов. Многие заводы фактически приостановили сборочные конвейеры из-за нехватки импортных комплектующих, и конца этому не предвидится, их заменяет растущий импорт из Китая. За январь-май стоимость импортных комплектующих для лекарств выросла на 40−100% (в зависимости от вида продукции) по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Замещение импорта местным производством может способствовать краткосрочному росту, но при этом снижается качество товаров и повышаются цены для потребителей. В первом полугодии отечественное производство одежды выросло на 44% в годовом исчислении, однако замена западных брендов отечественными аналогами также создает риски издержек, если компаниям будет сложно найти партнеров за рубежом для поставки основных ресурсов из-за репутационных рисков или потенциальных санкций в будущем. Если большее количество товаров производится внутри страны, то это требует еще большего количества рабочей силы. Когда производитель товаров хочет открыть новый завод, он, как правило, опирается на импортные станки и основные средства производства, что еще больше увеличивает давление на импорт.
Строительный сектор остается главным индикатором того, что текущий рост является несбалансированным. Спрос на строительные услуги во втором квартале вырос на 149% по сравнению с первым кварталом. По данным на июль, объем выдачи ипотечных кредитов вырос на 69,5% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Несмотря на некоторое оживление розничного товарооборота, все больше россиян устремляются на рынок жилья, чтобы вложить свои деньги в надежный актив — свой дом или квартиру, — не подверженный риску банковского краха или других потрясений. В прошлом году доля строительства в ВВП составила около 10%, а в этом году, скорее всего, будет такой же или даже большей, в зависимости от того, насколько военные расходы будут способствовать росту строительной активности, увеличивая спрос на жилье в России.
Нынешний всплеск интереса к приобретению жилья совпадает с опасениями относительно очередного повышения процентных ставок, поскольку Банк России беспокоится об инфляции и курсе рубля, что сделает недоступным жилье, которое уже сегодня стоит гораздо дороже, чем несколько лет назад. Данные о том, что все большее число россиян прибегают к смешанным структурам кредитования — берут ипотеку наряду с личными коммерческими кредитами, — а также опасения регуляторов по поводу предварительной продажи квартир для финансирования достройки зданий также вызывают вопросы о том, кто останется в выигрыше, когда процентные ставки вновь вырастут, не говоря уже о том, что решив обставить новое жилище, человек, скорее всего, предпочтет купить импортную технику.
Ловушка автаркии
Проблема управления инфляцией — ключевая проблема сегодня. За лето рубль ослаб примерно до уровня 100 рублей за доллар США. Это не только результат потери экспорта газа в Европу или снижения цен на экспортируемую нефть, но и эффект, который оказывает стимулирование экономики на импорт. До вторжения в Украину до 75% денежной стоимости потребительских товаров, используемых российскими домохозяйствами, приходилось на импорт. Ослабление рубля быстро приводит к росту цен на потребительские товары, а также к росту цен для российских промышленных предприятий, которые часто полагаются на импортные комплектующие или оборудование. Более высокая инфляция вынуждает Центробанк повышать процентные ставки, выжимая все возможное из мнимого «бума», который привел российскую экономику к восстановлению, пока экономика не вернется к равновесию с более низким спросом и более низкими инвестициями.
«Военное кейнсианство» требует скоординированной структуры фискальной и монетарной политики, которой в настоящее время не существует, поскольку экономическому блоку правительства приходится учитывать конкурирующие политические императивы. Некоторые отрасли могут быть обособлены и защищены лучше, чем другие, замещая спрос на российский экспорт внутренними расходами. Например, спрос на сталь в первом полугодии вырос на 8% в годовом исчислении, что дает некоторую передышку от частых скидок, объявляемых импортерами с момента начала полномасштабного вторжения в Украину. Угольная отрасль также выиграла от увеличения внутреннего потребления для производства электроэнергии. Однако большинству секторов экономики не удается извлечь преимущества из происходящего. Тот факт, что инфляция снизилась настолько, насколько она снизилась, если верить официальным данным, говорит о том, что потребление домохозяйств слабее, чем кажется на первый взгляд, особенно в неформальной экономике.
Эти формы потребления в наибольшей степени зависят от поддержки политики, расходов, которые должны конкурировать с растущими потребностями войны, или зависят от всплесков импорта, ослабляющего рубль. С июня подрядчики, занимающиеся строительством дорог, добиваются от правительства отсрочки выполнения требований по закупкам, согласно которым компании, использующие отечественное оборудование менее чем для 30% своих нужд, не будут иметь права на получение государственных контрактов с начала 2025 года. Эти аргументы очень напоминают предыдущие попытки добиться импортозамещения в судостроении и других стратегических отраслях, предпринятые до начала пандемии COVID-19. Сочетание предпочтений российских элит и санкций требует более высокого уровня автаркии, чтобы избежать ловушек этих компромиссов, но достижение подобной автаркии невозможно без сочетания значительного снижения уровня жизни, высокой инфляции и прямого принуждения.
Дефицит бюджета в России не является строго «кейнсианским» только потому, что государство берет в долг и тратит больше. Отсутствует последовательная стратегия или политический аппарат, эффективно расширяющий возможности экономики по производству товаров легкой промышленности и потребительских товаров внутри страны, не хватает рабочей силы, капиталоемкие инвестиции в производство по-прежнему зависят от импорта, а у бизнеса нет оснований верить в долгосрочный потенциал роста экономики. Даже если российская экономика «вернется к тренду» в 2024 году, ее ежегодный рост составит менее 2%, а перед вторжением Банк России рассматривал возможность пересмотра собственных предположений об уровне безработицы, необходимом для подавления инфляции.
Чем больше экономическая активность зависит от расходов на войну, тем сильнее будет удар, когда закончится война или будет свернута мобилизация, в том случае, если эти расходы не будут поддерживаться и трансформироваться. Нет никаких свидетельств того, что это возможно, учитывая, что политическая система неизменно предпочитает использовать экономическую зависимость или прекарность занятости в качестве инструмента дисциплинирования населения и части режима. Вместо этого сегодняшний дефицит создает искусственное гиперстимулирование для импорта и перераспределения ресурсов в пользу целей, которые не приводят к устойчивому росту, а вызывают краткосрочный всплеск активности, который выглядит «положительным» с точки зрения учета ВВП, а затем становится исключительно тормозом для потребления и инвестиций.
