Когда Путин три месяца назад предложил «продумать подходы к модернизации нашей фискальной системы, к более справедливому распределению налогового бремени в сторону тех, у кого более высокие личные и корпоративные доходы», мало у кого возникли сомнения в том, что речь идет не только о перераспределении налогового бремени, но и о его росте, тем более, что президент добавил: «нужно, безусловно, закрыть всяческие лазейки, которые используются некоторыми компаниями для ухода от налогов или занижения своих налоговых платежей». Практически сразу же после путинской речи обозначились и контуры «реформы»: введение прогрессивной шкалы подоходного налога (НДФЛ) и разовое повышение налога на прибыль с 20% до 25%, а эксперты предположили, что она принесет федеральному бюджету около 2,5 трлн рублей в год.
Озвученные в конце мая «уточненные» параметры нововведения позволяют говорить о том, что реформа выглядит несколько более масштабной и затрагивает практически всех хозяйствующих субъектов — причем речь не вполне идет о «тех, у кого более высокие доходы». Прогрессивной и гибкой становится только шкала подоходного налога: оставаясь неизменной для подавляющего большинства граждан с доходами до 200 тыс. рублей в месяц (и даже снижаясь до 7% для малоимущих многодетных семей), она будет повышена c 13% до 15% на доходы от 200 до 416 тыс. рублей в месяц, до 18% — на доходы от 417 тыс. до 1,66 млн рублей в месяц, до 20% — на суммы от 1,67 до 4,17 млн, и до 22% на превышающие этот порог суммы. Однако налог на прибыль вырастет до 25% с нынешних 20% для любых коммерческих компаний без всякой коррекции на ее размер и, кроме того, для малого бизнеса с доходом от 60 млн рублей в год вернут НДС, а планку упрощенной системы налогообложения поднимут с 265 млн до 400 млн рублей. Для производителей железной руды, фосфорных и калийных удобрений повышается ставка налога на добычу полезных ископаемых — от 15% до 2,5 раз, а для полноты картины увеличиваются и налоги на продажу объектов недвижимости. В итоге, в чем и не стоило сомневаться, задача повышения налогов явно превалирует над задумкой об их диверсификации и смещении «центра тяжести» на более успешных.
Минфин, якобы подготовивший все эти предложения с учетом пожеланий депутатов Государственной Думы, оценил выигрыш бюджета в невероятные 17 трлн рублей — уточнив, что эта цифра рассчитана исходя из предположения, что устанавливаемые с 2025 года ставки останутся неизменными на протяжении всего очередного президентского срока Путина и пообещав, что в ближайшие годы изменений в налоговое законодательство больше вноситься не будет.
Разумеется, основным вопросом, который начал обсуждаться с момента первого заявления Путина о повышении налогов, стал вопрос о том, насколько реалистичной является поставленная цель, удастся ли собрать возросшие налоги и помогут ли они решить главную задачу пятого срока — сохранять экономическую устойчивость в стране в условиях нескончаемой «спецоперации». Хотя в экспертной среде на этот счет выдвигались довольно полярные мнения, рискну утверждать, что никакой проблемы тут нет.
Сомневаться в реализуемости реформы нет особых причин. Основная доля дополнительных поступлений (ровно две трети, если быть точным) придется на увеличенный налог на прибыль — эти деньги (1,6 трлн рублей в 2025 году) предприниматели заплатят без особых проблем. На фоне поворота России к военной экономике прибыли бизнеса заметно выросли. Если в 2018—2019 гг. сальдированный финансовый результат (прибыль минус убыток) организаций (без субъектов малого предпринимательства, банков, страховых организаций и государственных учреждений) составлял в среднем 14,6 трлн рублей, то в 2023 году он вырос более чем вдвое по сравнению с допандемийным временем — до 33,3 трлн рублей. В процентах к ВВП эта сумма (в которую не включена, например, рекордная прибыль банковского сектора в 3,3 трлн рублей) почти вдвое превышает соответствующий показатель в США (19,6% в России против 10,4% в США), поэтому повышение налога выглядит скорее запоздалой, чем порождающей какие-либо проблемы мерой. На дополнительные доходы от роста НДФЛ — который гипотетически мог бы вызвать социальное недовольство — придется менее 20% налоговой прибавки, а само повышение затронет всего 3−4% россиян, так как нижняя планка коррекции установлена на очень высоком уровне — 200 тыс. рублей в месяц (по итогам прошлого года такой средней зарплаты не фиксировалось даже в Москве). Учитывая, что россияне не слишком любят состоятельных граждан, никакого протеста эта мера также не спровоцирует, а предположения о серьезном уходе от налогообложения сомнительны — в отличие от 1990-х гг., государство сейчас установило над денежными потоками неплохой контроль, а граждане плотно подсели на ипотеку и потребительские кредиты, что предполагает довольно высокую прозрачность их доходов (конечно, эти низкие оценки числа людей, на которых повлияет налоговая реформа, довольно лукавы, так как пострадают и владельцы небольших компаний, и собственники недвижимости — но власти хорошо понимают, что радикализма допускать не стоит, и потому отказались от повышения налогов на самозанятых и индивидуальных предпринимателей).
Российская экономика — по крайней мере, в ее нынешнем состоянии — практически не заметит очередного путинского «налогового маневра». Немного сложнее обстоит дело с самим бюджетом, в котором на дополнительные доходы есть много претендентов: с одной стороны, это, разумеется, военные, которым потребуется все больше денег как на производство вооружений, так и на зарплату служивым; с другой стороны, это разного рода получатели социальных пособий, которым Путин пообещал резкое и радикальное повышение доходов (один лишь минимальный размер оплаты труда вырастет более чем в 2,1 раза к 2030 году). Оценки, дававшиеся «по горячим следам» в начале марта, определяли цену новых обещаний Кремля в 1,8−2 трлн рублей в год, хотя основные траты будут, скорее всего, сдвинуты на вторую половину путинского срока. Это означает, что размер бюджетного дефицита, который, скорее всего, сократится уже в этом году с 3 с небольшим трлн рублей в среднем для 2022−2023 гг. до около одного трлн рублей и будет сведен к нулю в 2025 году, в последующие периоды снова начнет неизбежно увеличиваться.
Поэтому следует рассматривать принятые решения и предложенный вариант налоговой реформы как свидетельство неслучившейся в верхах попытки переосмысления важнейшей экономической догмы путинизма — стремления «жить по средствам». С первых лет своего правления Путин был озабочен проблемами сохранения фискального баланса, выплаты государственного долга, а позже — и накоплением резервных фондов, что в целом соответствовало экономической логике правительств большинства незападных стран, доминировавшей сразу после «азиатского» финансового кризиса. Между 1 января 2000 года и началом 2008 года золотовалютные резервы выросли с $ 12,5 млрд до $ 478,8 млрд, а в Стабилизационном фонде, созданном в 2004 году, было накоплено $ 156,8 млрд. Бюджетный дефицит казался чем-то ужасным (в 2000—2013 гг. средний профицит федерального бюджета России составлял 0,39% ВВП — против, например, среднего дефицита в 3,6% ВВП в США за те же годы). С началом полномасштабной войны, арестом значительной части резервов Банка России и ростом хозяйственной автаркии возник соблазн перейти к расширенному долговому финансированию государственных расходов — тем более что итоги 2022−2023 гг. показали неплохую восприимчивость экономики к вбрасываемым Кремлем деньгам: хозяйственный рост обеспечивал существенное повышение и собираемых налогов (в 2023 году ненефтегазовые поступления выросли на 25%, а в январе-апреле 2024 года — на 36,7% по отношению к тому же периоду прошлого года), и реальных располагаемых доходов населения, которые Путин считает одной из основ своего политического бессмертия (в 2023 году они выросли на 5,4%, а реальные зарплаты — на 7,8%). При этом данный рост не был конвертирован в увеличение потребления — почти половина номинального прироста доходов граждан легла на их банковские счета, на которых сейчас находится почти 47 трлн рублей, что достаточно для того, чтобы покрыть дефицит бюджета-2023 более чем 13 раз (в США аналогичная пропорция остается ниже 10 раз). Кроме того, у Кремля существуют и другие варианты покрытия дефицита — от закамуфлированной эмиссии до траты денег из ФНБ, но, судя по принятым решениям, ни одно из них Путина не устроило, и от искусственно быстрого роста экономики за счет увеличения внутренних заимствований решено было отказаться.
О причинах этого можно только гадать — но, скорее всего, Силуанов и Набиуллина (а также, вероятно, другие представители «экономического блока» в правительстве) не стали убеждать Путина изменить его прежней парадигме. Это приведет к тому, что экономический рост с 2025 года окажется более медленным, чем он был в 2023 году и будет по итогам 2024-го, так как объем «вертолетных денег», который в значительной мере обеспечивался дефицитным финансированием бюджета в период начала полномасштабной войны, снизится. Насколько бы безопасным ни было повышение налогов, оно тем не менее сократит текущий спрос как предприятий, так и граждан, повысив значение государственного заказа, выплат военным, пенсий и пособий в обеспечении спроса. Не исключено, что соратники президента инициировали повышение налогов или как минимум согласились с ним еще и потому, что надеются снятием «денежного навеса» противостоять инфляции, победить которую «конвенциональными» методами у них пока не получается (по итогам апреля она в очередной раз ускорилась и превысила 8% за последние 12 месяцев, а Банк России серьезно задумался о новом повышении ставки). Возможно, есть и иные обстоятельства, но факт остается фактом: много раз предлагавшаяся в России (и активно используемая в Китае) кредитная накачка экономики не состоялась.
Таким образом, значение анонсированной реформы не стоит переоценивать. Она мало что изменит в финансировании войны, так как не в состоянии радикально повысить объем военных расходов (даже если весь прирост поступлений будет направлен на нужды войны, их объём вырастет не более чем на 20%). Она не вызовет излишнего фискального давления ни на граждан, ни на предпринимателей, так как в первом случае коснется немногих, а во втором — лишь частично скорректирует стремительно растущие прибыли. Она, наконец, не меняет общего ориентира путинской экономической модели на довольно низкую долю перераспределяемых государством средств (доходы федерального бюджета в 2025 году не превысят 18,5% ВВП, а консолидированного — 23%, что соответственно на два процентных пункта выше и на четыре пункта ниже показателя США, и намного ниже тех уровней, которые мы наблюдаем в странах, например, Центральной Европы) и на поддержание сбалансированности бюджета. Поэтому я не стоит поддаваться ажиотажу, который поднимается в России по этому поводу: путинская стабильность, конечно, переменчива, но все же в финансовой сфере она заметна более, чем где бы то ни было. Скорее удивляет то, насколько фискальные изменения отставали и отстают в России от продолжающейся политической радикализации.
