Путинской войне против Украины исполнилось два года. Мало кто ждал, что она продлится так долго: недавно мы узнали, что и президент Зеленский не рассчитывал и на год. При этом у всех комментаторов имелись различные основания считать конфликт скоротечным — но самым экзотическим выглядит мнение о том, что Россия прекратит войну из-за исчерпания своего военного потенциала. Автор этой статьи полагал в 2022 году, что Путин не решится на мобилизацию, делая ставку на «покупку» добровольцев, однако никогда не думал, что ограниченная война превосходит возможности Кремля. Даже страстно желая Украине успехов, автор считал сомнительным обнадеживать Киев рассказами о близком конце войны — потому что понимал, что конфликт является одной из важнейших компонент той чрезвычайщины, которая дает Путину возможность править страной в обстановке «чистого террора».
Исходя из сказанного, автору хотелось бы выразить некоторые сомнения в отношении тезисов статьи Павла Лузина, предсказывающего российским армии и ВПК тяжелый 2024-й год, наступивший после «периода устойчивой организационной деградации». Они обусловлены компетенциями автора как экономиста, хотя он редко обращался к изучению российской оборонной промышленности — последний опыт такого рода относился еще к довоенному времени и приводил к выводу о том, что Россия может обеспечивать довольно масштабное производство стандартной военной продукции, но неспособна ни модернизировать ее, ни даже выпускать новейшие образцы в массовом количестве. Война с Украиной подтвердила такие выводы: мы не увидели на фронте ни «Армат», ни Су-57, но при этом не сбылись и предсказания многих экспертов, которые обещали российской армии то снарядный, то ракетный голод еще полтора года назад (к сожалению, до последнего времени интенсивность обстрелов Украины только растет).
Очевидно, что не следует верить официальным российским данным о стремительном росте числа военнослужащих-контрактников — скорее всего, нынешняя фронтовая группировка не превышает существенно по численности действовавшую против Украины на первом этапе войны. При этом мы видим, что даже планируемые военные расходы выросли с 3,51 трлн рублей в 2022 г. до 4,98 трлн в 2023-м и должны достичь 10,79 трлн в 2024-м. Вероятнее всего, эти цифры не дают полного представления о тратах: так, в 2022 г. было реально израсходовано 4,68 трлн рублей, а только за первое полугодие прошлого года — 5,59 трлн, или 112% от годового плана, и сложно поверить в то, что с июля по декабрь военные сидели на голодном пайке. Если исходить из численности действующей армии в 617 тыс. человек, то на денежное довольствие и компенсации за смерть и ранения власти тратят до 1,9 трлн рублей в год, на снабжение продуктами и обмундированием — еще около 400 млрд. Соответственно, не менее 6−7 трлн рублей идут на нужды собственно ВПК, хотя в 2010—2020 гг. затраты составляли приблизительно в три раза меньше. Такой рост инвестиций не мог не привести к росту выпуска всей военной продукции.
Согласно официальным данным, «по технике связи, по средствам поражения [ракетам], радиоэлектронной борьбы и разведки зафиксирован более чем пятикратный рост; по бронетанковому вооружению — в три раза, по авиационной технике, по беспилотным летательным аппаратам — в два раза». За последние полтора года число предприятий ВПК выросло почти на четверть (на 360 единиц), а численность персонала — на полмиллиона человек (520 тысяч). Многие предприятия перешли на двух и трехсменный режим работы. И хотя западные эксперты говорят о росте числа произведенных танков со 100 до около 200 в год, мои источники называют цифру не менее 40 единиц в месяц. Если при этом соглашаться с мнением о том, что не менее трети прироста ВВП России в 2023 году обеспечила военная промышленность, это означает, что она увеличила производство на 60−80% за два года (до войны на отрасль приходилось около 4−4,5% ВВП). Некоторые исследователи говорят о том, что ее доля может вырасти до 8% в 2024 г.
Конечно, обращение российских властей к Ирану или КНДР для закупки вооружений не свидетельствует о больших достижениях оборонки, но стоит иметь в виду, что власти намерены локализовать некоторые производства (в 2024 году завод по производству беспилотников по иранской лицензии в «Алабуге» выпустит несколько тысяч аппаратов, в то время как Киев призывает Европу создавать единую оборонную промышленность, но только в 2025 году надеется закончить строительство собственного завода по производству лицензионных «Байраткаров»). По интенсивности использования снарядов российская армия сегодня превосходит украинскую в 2−3 раза, а ракет, которых у нее «почти не осталось», отправляет в Украину порой по сотне в день.
Причина недооценки развития российского ВПК состоит в том, что он и сегодня составляет незначительную часть российской экономики. В СССР в отрасли создавалось более 20% ВВП даже в мирное время, не говоря о военном. Когда Лузин приводит данные о том, что в стране за последние пять лет не растет выпуск основных видов сырья для военной промышленности (в том числе стали, аммиака, целлюлозы и серной кислоты), он не учитывает ни масштабов самой военной экономики, ни состояния других отраслей народного хозяйства. Предположим, что в условиях войны выпуск танков вырос со 100 до 500 штук в год, а 152-миллиметровых снарядов — с 2 до 4,5 млн. Танк T-90 весит 45 тонн, а снаряд калибра 152 мм без взрывчатого вещества — около 40 кг, и если предположить, что еще столько же металла идет в утиль, то дополнительная потребность в стали для производства танков не превысит 35−40 тыс. т, а для производства снарядов — 150−200 тыс. т. При этом, замечу, в России резко упало внутреннее потребление стали (в 2023 году произведено приблизительно на 1 млн автомобилей меньше, чем в 2021-м) и ее экспорт (только в «недружественные» страны в первом полугодии 2023 года было поставлено на 3 млн т черных металлов меньше, чем в 2022-м, а по итогам года спад составил, вероятно, не менее 5 млн т, хотя поставки в Китай оставались относительно стабильными). При этом объем производства стали в октябре 2023 года вырос к октябрю 2012-го на 9,5%, а внутренний спрос — на 15%. Значительная часть последнего была обеспечена строительным сектором, но говорить о том, что поставки сырья сдерживают рост оборонки, я бы не рискнул. То же самое касается и аммиачной селитры: она составляет около 80% объема бризантных взрывчатых веществ и в снаряде калибра 152 мм ее содержится от 6 до 9 кг — иначе говоря, для выпуска 2 миллионов боеприпасов нужно 12−20 тыс. т данного сырья, тогда как в России в 2022 году его было произведено более 11 млн т (прирост, замечу, составил 14,6% по сравнению с 2021-м), причем основная часть пошла на производство азотных удобрений, около половины которых экспортируется). В случае дефицита сокращение экспорта на 10% дало бы сырья на 40−50 млн снарядов. Статистика перевозок еще менее информативна, т.к. даже простое сохранение объемов при существенном снижении экспорта говорит о довольно резком (от 5 до 10%) росте внутренних перевозок, в том числе и в направлении регионов, где располагаются военные заводы. Наконец, нужно иметь в виду, что уголь, руды и стройматериалы обеспечивают более 50% общего объема погрузки РЖД, так что перевозка даже десяти тысяч танков из Урала или Сибири к театру военных действий уложилась бы в пределы статистической погрешности.
При этом автор статьи совершенно не склонен панически переоценивать объемы российского производства (недавно прессу взорвали откровения эстонского министра, по словам которого Россия производит 1,5 млн артиллерийских боеприпасов в месяц), но рассказы о том, что оно вот-вот должно наконец рухнуть и что «главной проблемой для российской военной промышленности станет не дальнейшее увеличение показателей, а поддержание нынешних темпов производства, модернизации и восстановительного ремонта», тоже следует признать беспочвенными. В отличие от СССР с его плановой экономикой и дефицитом всего и вся, в современной России ВПК является серьезной движущей силой экономики и продолжение вливания в отрасль сотен миллиардов и триллионов рублей способно обеспечивать рост выпуска продукции в 25−40% в год. При этом следует отметить, что Путин, насколько можно судить, уверен в продолжении войны в ближайшие годы, и не будет сокращать финансирование BПК. Более того, огромные потери техники за прошедшие два года потребуют для их восполнения трех-шести лет после окончания боевых действий — а это означает, что перед Кремлем не маячит угроза стремительной конверсии, которая могла бы подорвать доверие к власти со стороны работников ВПК.
В начале третьего года войны положение российской армии выглядит более основательным, чем в 2022-м или в 2023 году. За это время сложились более тесные взаимодействия между подразделениями, солдаты обучились тактике боя, созданы серьезные линии обороны, которые не позволили ВСУ в 2023 году повторить наступательные успехи осени 2022-го, власти научились вербовать людей в армию без массовой мобилизации, ВПК резко нарастил выпуск продукции и готов в этом году обходиться без масштабных закупок за рубежом. Россия, судя по всему, полностью отказалась от производства самых передовых образцов вооружения, полагая что они не слишком и нужны в позиционной войне, но при этом обеспечивает достаточно оружия для бесконечного конфликта нынешней интенсивности.
Значит ли это, что Украина в 2024 году не сможет переломить ход войны? Радикальные перемены возможны, но они зависят прежде всего не от исчерпания российской военной мощи, а от позиции Запада, который должен кратно увеличить поставки оружия в Украину и обеспечить ей масштабный перевес в авиации, ПВО и сухопутных силах, равно как и от самого Киева, которому требуются еще 300−400 тысяч солдат. Если ничего из этого не будет обеспечено, Россия сможет продолжать войну — и, вероятно, даже оттеснять ВСУ с их нынешних позиций.
Дискуссия о возможностях российского ВПК подсвечивает еще один очень важный момент. Эксперты, рассуждающие об ограниченности его потенциала, так или иначе оказываются на стороне тех, кто является сторонником приоритета санкционного давления на Россию перед военной помощью Украине. Нехватка бюджетных средств, дефицит полупроводников, отсутствие оборудования или квалифицированных кадров, ограниченность материальных ресурсов — все это якобы может или изменить курс Путина, или надломить российскую экономику. Может быть, так и будет — но когда? Россия продолжает уничтожать Украину и в конце концов уничтожит, если украинские и западные политики будут надеяться на исчерпание российского потенциала (напомню: за полгода до недавних массовых ракетных атак в Киеве говорили, что у Москвы осталось в пять раз меньше ракет всех видов, чем было ею использовано с начала полномасштабного вторжения, но новую волну атак это не остановило). Сегодня упор должен быть сделан на массированную военную помощь сражающейся стране, а в этих условиях убеждать всех в слабости противника — неверная стратегия, от которой пора отказаться.
