Нынешняя российская власть по природе своей болтлива. Два раза в год Владимир Путин безостановочно разговаривает в течение нескольких часов. В ходе «прямой линии» с народом (сейчас это мероприятие проводится весной либо летом) президент РФ принимает жалобы от населения. По итогам принимает меры, исправляя недостатки и недоработки региональных чиновников. В ходе большой пресс-конференции в самом конце года президент беседует с российскими и зарубежными журналистами на любые темы. Ну, и кроме того, участвует в различных экономических форумах, встречается с рабочими на предприятиях, с волонтерами, с членами Общероссийского народного фронта, с зарубежными экспертами в рамках «Валдайского клуба». В общем, Путин говорит охотно и много.
Российская власть болтлива, но при этом (не будем забывать, что президент, российскую власть персонифицирующий, — выходец из спецслужб) болтливость эта на самом деле — особая форма скрытности. Не только Путин, но и другие первые лица говорят предельно обтекаемо и бессодержательно, их цель — не вести диалог, а скрыть подлинные намерения и планы.
Однако как раз 2019 год в этом смысле стал исключением. На самом деле власть еще в январе довольно честно рассказала стране, что собирается с ней делать. Правда, разобраться с этим и прочитать год как связный текст получается только теперь — когда год кончился.
Два документа
2018 год для Путина и его команды оказался не самым удачным. Повышение пенсионного возраста разозлило страну. Государственная пропагандистская машина начала пробуксовывать — жители России перестали вдруг интересоваться рассказами про украинские ужасы, обратив внимание на собственное положение, не то чтобы слишком уж завидное. Случились протесты, произошли обидные для Кремля провалы на осенних выборах губернаторов в нескольких регионах, пошатнулся рейтинг президента.
Тут надо понимать, что для путинского окружения рейтинг президента — это буквально фетиш. Рейтинг — главный показатель собственной успешности, главный аргумент в любых политических спорах. Даже незначительные его колебания вгоняют Кремль в настоящую панику. Летом 2019 года случилась довольно смешная история: социологи из предельно лояльного власти ВЦИОМа зафиксировали существенное снижения рейтинга доверия Путину. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков прямо дал понять, что этот результат неприемлем. И социологи без всякого стеснения поменяли методику. Так, чтобы рейтинг с гарантией скакнул к заоблачным высотам.
Но это было летом, а пока вернемся в зиму. В феврале Путин выступил с ежегодным Посланием Федеральному собранию. Большая часть его речи была посвящена социально-экономическим проблемам. Про свою любимую внешнюю политику президент почти забыл, про обожаемые новейшие ракеты говорил совсем немного. Зато много обещал. Обещал поддержку многодетным, малоимущим, обещал рост благосостояния, и особое внимание уделил ситуации в регионах.
Глава российского спортивного телеканала «Матч-ТВ» Тина Канделаки успела не без восторга написать в своем телеграм-канале: «По сравнению с предыдущим посланием это прям смена курса. От милитаризации к национал-социализму». Ей, конечно, быстро объяснили, что иногда лучше молчать, и запись исчезла почти молниеносно. Но мысль тут выражена на самом деле не такая уж и глупая. Вопреки, конечно, желанию самой Канделаки.
Неважно, выполнимы ли в принципе эти обещания. Важно разобраться с целевой аудиторией Послания. Путин обращался не к представителям элиты, собравшимся в Гостином дворе, не к губернаторам и министрам. Он напрямую говорил с теми, кто долгие годы составлял «путинское большинство», то есть обращался он к не самым обеспеченным людям, живущим вне столичных мегаполисов, у которых нет времени, средств и возможностей, чтобы интересоваться политикой.
Он предложил этим своим сторонникам, обидевшимся на пенсионную реформу, любовь по старой схеме. Президент народу — подачки, народ президенту — любовь. Политика — за скобками, политика — для врагов.
А еще даже до Послания, сразу после новогодних каникул, Дума начала обсуждать так называемый «закон о неуважении к власти», то есть поправки в КоАП, предусматривающие довольно серьезные штрафы за критику властей в соцсетях. Собственно, из этих двух документов и складывается главный для власти текст 2019 года, основная мысль которого: тем, кто согласен нас поддержать, не задавая лишних вопросов, мы готовы обещать многое. А те, кто не согласен, — пусть пеняют на себя.
Здесь все — и курс на деполитизацию, и демонстративный развод с политически активными жителями больших городов, решившими вдруг непонятно с чего, что у них есть политические права. Власть решила противопоставить выдуманный «народ» без внятных характеристик очнувшемуся гражданскому обществу.
Уместно вспомнить, что за несколько дней до Послания отставной идеолог Кремля Владислав Сурков опубликовал статью «Долгое государство Путина», в которой противопоставил западному (и якобы чуждому России, естественно) концепту «глубинного государства» идею «глубинного народа». Глубинный народ у Суркова неопределим, единственное внятное его свойство — любовь к власти. А у власти — у этой, конкретной, путинской власти — есть удивительный, мистический дар: угадывать сущностные нужды глубинного народа и удовлетворять их. Сурков, утративший влияние, решал, разумеется, собственные задачи — просто пытался напомнить о себе главному начальнику посредством незамысловатой лести. Но человек он опытный, сокровенные мысли начальства угадал точно, и нашел слова, чтобы их сформулировать.
А дальше все пошло по написанному.
Две кампании
Самое яркое политическое событие в России-2019 — это, конечно, «московское дело». Постановочные суды и реальные сроки для случайных прохожих, пойманных полицейскими на летних столичных улицах. Оно затмило все и на его фоне как-то забылось, что первый, предупредительный, скажем так, удар полицейской дубинкой был нанесен в Петербурге.
Сразу после серии провалов на губернаторских выборах осенью 2018 года Путин сменил нескольких особенно непопулярных глав регионов, в которых выборы были намечены на 2019 год. Среди прочих ушел в отставку глава Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко. Вместо него город возглавил давний знакомый Путина Александр Беглов. Решение не выглядело очевидным, и принималось, видимо, от безысходности. На встрече с новым временно исполняющим обязанности губернатора Путин даже оговорился, что вопрос с его участием в выборах будет решаться позже.
Петербург держится за имидж города интеллигенции, «культурной столицы». Там традиционно сильны протестные настроения. Назначение Беглова с самого начала выглядело издевкой: первым делом он заявил, что сделает Питер лидером по «патриотическому воспитанию молодежи» (других проблем во втором по величине мегаполисе страны врио, вероятно, не обнаружил). Затем провалил работу по уборке снега на улицах, спровоцировав скандал федерального масштаба. Занялся самопиаром с какой-то сельской лихостью и сельской же незамысловатостью.
И чем нелепее он выглядел в роли главы города, тем яснее становилось, что Путин с выбором определился, и решение во чтобы то ни стало продавить победу Беглова на выборах уже принято. Пик противостояния политически активных горожан с врио пришелся на 1 мая (в России это праздничный день): в ходе разрешенной демонстрации полицейские разогнали колонну сторонников несистемной оппозиции; нескольких человек, включая организаторов шествия, попытавшихся выяснить у полицейского начальника, что, собственно, происходит, довольно жестоко избили. И потом оштрафовали.
Летом похожие события случились и в Москве, но в куда более серьезном масштабе. Независимых кандидатов грубо отсекли от выборов в городскую думу. Попытки протестовать пресекались с невиданной ранее жестокостью. В дни мирных акций в поддержку независимых кандидатов город наводняли полицейскими и ОМОНом. Людей на улицах избивали и задерживали. В полицейских участках не хватало помещений, чтобы затолкать туда всех, кого удалось на улицах поймать. Из этого и выросло «московское дело» — серия судов над случайным образом назначенными жертвами по нелепым обвинениям. За бросок бумажного стаканчика или пустой пластиковой бутылки в сторону полицейских. За выход из метро в разгар полицейской спецоперации (Константин Котов, оказавшийся в неправильное время в неправильном месте, уже осужден и отправлен в колонию). За то, что полицейский, споткнувшись о сбитого с ног человека, который просто разговаривал по телефону, слегка повредил плечо (Павла Устинова, которого «Российская газета» объявила «профессиональным провокатором», чуть ли не изувечившим бойца Росгвардии, после шумной общественной кампании поддержки осудили все-таки условно).
«Московское дело» продолжается и в нем будут новые жертвы. Полицейские дубинки вбивают в головы тем, кто рискует выходить на улицы ради защиты собственных прав, совсем простую мысль: вы — враги государства. С вами можно (и нужно) поступать сколь угодно жестоко. Не ждите другого. Вы — и есть настоящие преступники. Самые опасные преступники. Претензия на самостоятельное участие в политике — это преступление.
Ах, да, Беглов, разумеется, свои выборы выиграл. Демонстративная издевка — это тоже способ коммуницировать с активной частью общества, про который власть не забывает.
Чужие в лапах хищников
Под занавес года парламент принял закон о гражданах-иностранных агентах, написанный с нарочитой невнятностью, и позволяющий объявить иностранным агентом едва ли не любого, кто хоть раз получал деньги из-за границы и имеет аккаунт в социальной сети. Невыполнение требований закона влечет за собой разорительные штрафы, есть также шанс заработать административный арест.
До этого, как раз на волне «московского дела», в Думе была создана комиссия по расследованию фактов вмешательства иностранных государств во внутренние дела РФ. Расследовали. Нашли. Нашли даже «виртуальные лагеря для подготовки организаторов массовых беспорядков» — не спрашивайте, что это. Они и сами не знают.
Важна простая последовательность идей, максимально доходчивый месседж: любая политическая активность, которая не инспирирована напрямую российской властью и ей неподконтрольна, — это враждебный по отношению к РФ акт, спланированный и профинансированный из-за рубежа. По-другому просто не может быть: честный гражданин не может не любить российскую власть.
Требование любви становится императивным, нелюбовь оказывается преступлением. Любящим — все (пока, правда, на уровне обещаний), остальным — закон. Вернее, целый набор репрессивных законов, позволяющих и пометить чужих обидным и небезопасным прозвищем, и существенно осложнить им жизнь.
«Московское дело» вынудило Кремль перетряхнуть Совет по правам человека при президенте — убрали всех, кто пытался защитить жертв силовиков, а новый глава СПЧ — верный путинец Валерий Фадеев — уже прославился, заявив, что фигуранты «дела о массовых беспорядках» не достойны амнистии в честь юбилея Победы.
Это — все та же линия. Фадеев — человек опытный, и, кстати, старинный друг Суркова, и тоже понимает, куда дует ветер. «Настоящее», «правильное» гражданское общество отделяется от неправильного. «Настоящий» правозащитник теперь защищает государство от граждан.
Политизация общества, интерес к собственным делам и собственным правам, проснувшийся у россиян в 2018 году, напугали или, выразимся мягче, расстроили Кремль. В рамках борьбы с этим своим расстройством Кремль вновь зачищает политическое поле.
И целый год, начиная с послания и «закона о неуважении к власти», государство говорит стране только одно: не лезьте в политику, и вас не будут бить. Любите нас, не задавайте вопросов, и вас, может быть, даже покормят. Но если вы хотите высказать что-то помимо признаний в любви, диалог, конечно, возможен. Но вестись он будет при помощи полицейских дубинок.
Закончить же почему-то хочется цитатой. В самом начале 2019 года сенатор Елена Мизулина, с именем которой связана целая серия диких репрессивных законов, принятых в последние годы, поделилась ценной мыслью: «Говорят, что депутаты только все запрещают, но это совершенно ложное представление. Запрет — это как раз есть то, где человек свободен, потому что он говорит: это нельзя, а все остальное — как хочешь. Что такое право? Это и есть самая большая несвобода. Я вам могу сказать, что чем больше прав у нас будет, тем менее мы свободны, потому что право, в отличие от запрета, это когда ты должен действовать, и только таким образом, как написано в законе. То есть ты должен заполнить бумажки, их куда-то отнести, сходить в суд — то есть это целая гамма действий, в результате — ты несвободен. Чтобы какой-то результат получить, тебе нужно очень много сделать. Поэтому не надо к этому стремиться, к регулированию только правами. Поэтому чем больше прав, тем больше несвободы».
Сенатор едва ли понимает, что занесло ее на территорию французских экзистенциалистов. Хоть говорит она и не очень связно, зато — доходчиво. Чем больше прав — тем больше несвободы. А мы — свободные люди в свободной стране, так зачем нам еще какие-то там права?
