История
Культура и образование
Общество

Мусульманское пространство Томска и его акторы

Дмитрий Опарин об особенностях мусульманского пространства крупных городов Сибири

Read in english
Фото: Scanpix

В постсоветский период произошли существенные демографические изменения в Сибири, вызванные в значительной̆ степени миграцией̆. Если на Дальнем Востоке наблюдалась и до сих пор наблюдается масштабная миграционная убыль населения, то в нефтегазовых регионах Западной̆ Сибири (Тюменская область, включающая Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа), напротив, численность приезжего населения растет. Например, население Ямало-Ненецкого автономного округа (ЯНАО) выросло с 481 398 человек в 1989 году до 541 479 в 2019 году. Численность населения Чукотки в 1989 году составляла 157 528 человек, к 2019 году она сократилась до 49 463 человек. Согласно данным правительства ЯНАО, численность представителей̆ народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии в совокупности составляла на 2010 год около 35 тысяч человек, или 7% населения. Представительство данной группы, по данным переписи, выросло в 1,4 раза (с 25 тысяч человек в 2002 году). Население Ханты-Мансийского автономного округа (ХНАО) выросло с 1 268 439 человек в 1989 году до 1 663 795 в 2019 году. Согласно данным переписи 2010 года, численность представителей народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии здесь также составляла около 7%. С севером Западной Сибири в стране за мигрантов могут соревноваться Москва, Санкт-Петербург и Краснодарский край. Некоторые исследователи даже говорят о том, что север Западной Сибири можно выделить как третий мусульманский регион страны, после Поволжья и Северного Кавказа. Согласно данным Марлен Ларюэль и Софи Оманн, в российской Арктике сейчас насчитывается 59 официально зарегистрированных мечетей и молельных домов, из которых 35 находятся в ЯНАО и ХМАО.

Особенности миграции в Томск

Исследование, представленное в этом тексте, посвящено мусульманскому пространству относительно крупного города юга Западной Сибири — Томску. Миграционные процессы, а также современный религиозный ландшафт крупных исторических сибирских центров, таких как Томск, Омск, Красноярск, Новосибирск или Иркутск, отличаются от ситуации в арктическом регионе. Однако миграционные процессы в вышеупомянутых городах зачастую не менее интенсивные, хотя и менее заметные, чем в полярном регионе. Обусловлено это, в первую очередь, многочисленным местным населением.

Томск (население 575 тысяч на 2019 год) является старейшим сибирским университетским центром, столицей малозаселенной огромной лесной области, фактически единственным крупным городом региона. Он не входит в число важнейших миграционных магнитов России и даже Сибири. В 260 км на запад находится третий город России по численности населения и крупнейший город Сибири — Новосибирск, а еще западнее — быстро развивающаяся нефтегазовая Тюменская область. Однако Томск имеет ряд особенностей, которые отличают его в глазах трудовых мигрантов от других более крупных и, казалось бы, более перспективных с точки зрения миграции городов России. Практически все информанты отзывались о Томске, как о спокойном, интеллигентом и комфортном городе. Многие из мигрантов говорили о том, что здесь лояльная полиция, легче получить документы, а разрешение на работу стоит намного дешевле, чем на Севере или в Москве.

Предоставить актуальную и надежную современную этническую статистику по Томску или хотя бы по Томской области невозможно. Цифры последней переписи 2010 года уже устарели. Более того, эти данные не учитывают незадокументированных мигрантов, в них не зафиксировано различие между трудовыми мигрантами и иностранными студентами, они не отражают всю сложность миграционной мобильности, когда человек уезжает в Россию, затем возвращается через несколько месяцев, а потом снова отправляется в миграцию, но выбирает уже другой город, из которого на некоторое время опять приезжает на работу в Томск. В настоящее время наиболее многочисленными этническими группами с миграционным бэкграундом в Томске являются узбеки (около 6 тысяч, учитывая студентов), кыргызы (примерно столько же) и таджики (около 3 тысяч, учитывая студентов). Среди кавказских народов в Томской области до сих пор выделяются азербайджанцы (4 тысячи. Здесь и далее данные 2010 года), чеченцы (547), аварцы (315, большая часть из которых выходцы из сельских районов северного Азербайджана, а не Дагестана) и ингуши (224).

Особенность миграции в Сибирь, как в небольшие богатые города и поселки нефтегазовой Арктики, так и в относительно многонаселенный Томск, заключается в том, что она саморегулируемая. В послевоенное время из Средней Азии и с Кавказа в Томск ехали в первую очередь студенты. Некоторые остались в городе и в настоящее время являются старейшинами национальных диаспор. Некоторые ехали в Томск и Томскую область на строительные, лесообрабатывающие и сельскохозяйственные работы. Чаще всего это была сезонная работа, осенью люди возвращались домой. Кто-то проходил срочную службу в Томской области. Советская и ранняя постсоветская армейская, учебная и сезонная миграции в Томск заложили фундамент для последующей эскалации миграции в конце 1990-х и в особенности в 2000-е гг.

В отличие, например, от Москвы, Сибирь, даже ее нефтегазовые регионы, не является очевидной миграционной локацией. Именно поэтому родственные связи, а также знакомства являлись решающим импульсом для иммиграции в Томск. На миграционные процессы оказывает значительное влияние происхождение мигрантской элиты — глав диаспор, директоров пилорам, строительных компаний, ресторанов национальной кухни, имамов мечетей. К местной национальной элите в поисках работы обращаются их односельчане, родственники и знакомые.

Некоторые из томских мигрантов имеют московский опыт, кто-то чередует Томск и Москву — например, работает летом на строительстве в Томске, а когда заканчивается строительный сезон на зиму уезжает в Москву делать ремонт в частных квартирах. Практически каждый из моих информантов рассказывал о намерении не ездить больше в миграцию, пытался устроиться на работу у себя на родине, но многие сталкивались с негативным профессиональным опытом там и возвращались к миграционному образу жизни.

Миграция никогда не является индивидуальным проектом. Выбор региона для отъезда на заработки определяется связями индивида — родственными и дружескими. Степень успешности зависит от социального капитала, а желание отъезда домой очень часто мотивировано тоской по родственникам. Мигрант уезжает, возвращается, опять уезжает или меняет место жительства в России, а также функционирует в миграции не как индивид, а как звено социальной сети, сформированной еще до миграции и усложненной в ходе миграции. Длительность пребывания в том или ином месте в миграции зависит не столько от уровня зарплаты, сколько от скорости и легкости создания социального капитала — связей. А в Томске, небольшом и социально комфортном городе, такие связи оказывается установить легко и быстро.

Мусульманское пространство Томска и его акторы

До основания города в 1604 году, эти земли были населены сибирскими татарами. До 1990-х гг. татары составляли большинство мусульманского населения Томска. Татарское демографическое доминирование в мусульманском пространстве сибирских урбанизированных центров и городов европейской части России, за исключением Северного Кавказа, характерно для позднего имперского и советского периодов. В 1990-е и в 2000-е гг. с интенсификацией миграции из бывших советских республик Средней Азии и внутренних республик Северного Кавказа мусульманское пространство России радикально изменилось. Имамами большей части мечетей являются татары, и в целом в российской мусульманской элите доминируют татары, однако на намаз приходят в основном выходцы их Средней Азии и Северного Кавказа.

В 1990-е гг. в Томске сложилась уникальная для России ситуация. Имамами в двух дореволюционных мечетях города служат выходец из Таджикистана и приезжий из Кыргызстана. Такое положение дел в мусульманской среде еще более любопытно для города с многочисленным местным татарским населением.

Люди посещают обе мечети, активные прихожане поддерживают отношения с обоими имамами. Однако есть и те, которые предпочитают одну мечеть другой. Некоторые кыргызы и таджики объясняют свой выбор земляческими симпатиями, для отдельных групп мусульман выбор той или иной мечети сложился исторически. Например, почти вся аварская община ходит в Белую мечеть (мечети называются по цвету строений), где имамом служит кыргыз. Аварцы из Дагестана и Северного Азербайджана начали посещать Белую мечеть еще в 1990-е гг., когда Красная мечеть находилась в руинированном состоянии и моления проходили в соседнем здании медресе.

Северокавказские религиозные общины оказываются самыми консолидированными и крепкими, как и в любом другом российском городе. Так, чеченцы и ингуши формируют в Томске отдельную суфийскую общину зикристов кадирийского тариката вирда Кунта Хаджи. Они собираются в доме, построенном специально для проведения зикра на окраине города (зикр-и-джахр — это поминание и прославление Аллаха с произнесением вслух определенных формул или его имени). Аварцы из Азербайджана и Дагестана организовали собственную молельную (худжра) на втором этаже мебельного цеха, принадлежащего одному из их земляков. Обе кавказские группы имеют своих имамов. Однако как аварцы, так и вайнахи на джума-намаз (коллективная пятничная молитва) собираются в одной из официальных мечетей города.

Ни в одном российском городе мусульманское пространство не ограничивается мечетями. Отдельные мусульмане (а не институции или имамы мечетей, которые действуют от лица муфтиятов) конструируют новое исламское пространство, в значительной степени создаваемое и потребляемое относительно недавними мигрантами из Средней Азии и Кавказа. Создается как видимая и открытая для всех мусульманская инфраструктура (например, халяльные продуктовые магазины и кафе, торговые точки, где продаются мусульманские благовония и одежда), так и скрытая инфраструктура, пользователями которой могут стать только инкорпорированные в то или иное локальное сообщество люди. Это рассредоточенные по всему городу неофициальные молельные комнаты, кавказские суфийские молитвенные дома, подсобное помещение одной томской аптеки, где регулярно проходят бесплатные медицинские консультации преимущественно для единоверцев, молельная в общежитии строителей, построенная директором строительной фирмы из Бухары для своих земляков и т. д. Мусульманское пространство города состоит не только из отдельных локаций, но и из разнообразного спектра возможностей, открытых для мусульман. К таким возможностям относится не только совершение намаза вне мечети (хотя намаз в мечети для любого мусульманина предпочтителен), но и, например, возможность обратиться к знающему земляку за религиозным советом или с просьбой сделать дуа (прочитать молитву за себя или за другого человека), провести никах (обряд бракосочетания).

Процесс диверсификации городского мусульманского пространства идет во многом благодаря религиозным лидерам с миграционным бэкграундом, которые по-разному меняют локальный мусульманский ландшафт или выстраивают заново мусульманскую микросреду вокруг себя. Они считаются в той или иной степени лидерами локальных микросообществ, пользуются у местных верующих уважением и обладают устойчивым религиозным авторитетом в своей среде. Их религиозный авторитет формируется в тесной связи с их авторитетом профессиональным, финансовым, миграционным, социальным, медицинским и каким-либо другим.

Общие черты мусульманских пространств крупных городов Сибири

В августе-сентябре 2019 года я проводил полевые исследования еще в одном крупном сибирском городе — Иркутске (население 623 тысячи на 2019 год). В каждом регионе есть своя специфика, однако это недавнее поле позволило мне отчетливее разглядеть процессы и явления, общие для мусульманского пространства и миграционной ситуации в больших сибирских центрах. Очевидна мозаичность мусульманского пространства как Томска, так и Иркутска. В одной мечети на обязательный для мусульманина пятничный намаз собираются представители различных этнических и религиозных сообществ города. Какие-то из таких групп являются консолидированными и представители таких объединений чаще всего знают друг друга лично. Это касается, в первую очередь, чеченских и ингушских зикристов, а также выходцев из Дагестана и аварцев из северного Азербайджана. Консолидированность и относительная дистанцированность от остальной городской мусульманской жизни — характерные черты кавказских суфийских джамаатов за пределами Чечни, Дагестана и Ингушетии. Вайнахская и аварская общины имеют своих имамов (в случае с чеченцами и ингушами лидеры локальной группы мюридов называются туркхом и тамадой), свои сложные иерархичные отношения. Несмотря на то, что мюриды дисциплинировано посещают ту или иную мечеть на пятничный намаз, их повседневные религиозные практики концентрируются вокруг их собственных мусульманских лидеров в их периферийных молельных залах.

Отдельно стоит сказать о таджиках в сибирских мечетях. Они составляют большинство прихожан, значительно превосходя практикующих кыргызов и узбеков. Зачастую таджики (как выходцы из самого Таджикистана, так и таджикоязычные выходцы из определенных регионов Узбекистана) являются помощниками имамов — они читают проповедь на арабском, проводят намазы. К ним обращаются остальные мусульмане за помощью — религиозным советом, прочитать Коран в случае неудачи или плохого самочувствия, одержимости или в связи с радостным событием на мавлидах (собрания на квартирах или в домах для чтения Корана в связи с выздоровлением, рождением ребенка или другим важным событием). Своих религиозных лидеров имеют и кыргызы, а также памирцы, узбеки (реже), азербайджанцы-шииты.

В сибирских городах выстраивается сложный баланс между официальными имамами и этническими религиозными авторитетами. Последние играют ключевую роль в формировании и поддержании гетерогенного мусульманского локального пространства, созданного в таком виде за два-три последних десятилетия массовой миграцией с Северного Кавказа и из бывших советских республик.

Самое читаемое
  • Путин-Трамп: второй раунд
  • Фундаментальные противоречия
  • Санкции, локализация и российская автокомпонентная отрасль
  • Россия, Иран и Северная Корея: не новая «ось зла»
  • Шаткие планы России по развитию Дальнего Востока
  • Интересы Украины и российской оппозиции: сложные отношения без ложных противоречий

Независимой аналитике выживать в современных условиях все сложнее. Для нас принципиально важно, чтобы все наши тексты оставались в свободном доступе, поэтому подписка как бизнес-модель — не наш вариант. Мы не берем деньги, которые скомпрометировали бы независимость нашей редакционной политики. В этих условиях мы вынуждены просить помощи у наших читателей. Ваша поддержка позволит нам продолжать делать то, во что мы верим.

Ещё по теме
Потерянная Конституция

Джефф Хон и Алексей Уваров о разработке российской Конституции в 1990-е гг.

Память и демократия: переосмысление ключевых дат истории России

Алексей Уваров о том, как и какие памятные даты использовать для формирования демократического нарратива в будущей России

Авторитарное прошлое и демократический транзит: европейские уроки для России

Екатерина Клименко о необходимости более нюансированной дискуссии о Правосудии переходного периода в России

Поиск