Стороннего наблюдателя может удивить произошедшая с сознанием россиян метаморфоза, и то, как быстро общество, ориентированное на демократические преобразования в 90-х, превратилось в общество, тотально поддерживающее авторитарную политику Путина. Куда пропали те, кто 25 лет назад — в августе 1991 года — выходил отстаивать идеи свободы на митинги против ГКЧП в Москве, Ленинграде (несколькими неделями позднее переименованном в Санкт-Петербург), Новосибирске, Тюмени, Нижнем Новгороде и других российских городах?
С политиками или околополитическими фигурами все более-менее понятно: ушли в оппозицию, переметнулись на сторону «зла», уехали из страны, превратились в системных ручных «либералов». Сложнее обстоит дело с россиянином «массовым» — в чем причина его внезапного разочарования в демократических идеалах? Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, кроется в том, что само утверждение о наличии значительного числа демократически (и уж тем более либерально) настроенных в 90-х годах россиян, неверно.
Действительно, в 90-е годы, судя по замерам социальных настроений того времени, преобладали установки на налаживание отношений с Западом и даже интеграцию России в западный мир, на развитие страны по той или иной западной модели, а идеальная будущая Россия представлялась государством с рыночной экономикой, демократическим устройством и соблюдением прав человека. Но эти настроения свидетельствовали скорее о желании изменений, а не о самоценности (и понимании) демократических принципов. Демократия не была для большинства россиян целью, а воспринималась как своего рода синоним западного благополучия. Поэтому неудивительно, что любой способ достижения изменений (читай — улучшения качества жизни) оказывался приемлемым, а демократические мечтания вслед за политической волей трансформировались в антизападничество, желание вернуться к государственному планированию и распределению в экономике и отгородиться от «враждебного» внешнего мира.
В случае России спонсором внезапного обогащения россиян стал мировой рынок, а точнее — динамика цен на энергоресурсы. Но так как период высоких цен пришелся на первые два президентских срока Путина, то в массовом сознании произошло формирование ложной причинно-следственной связи, и случившийся экономический скачок стал восприниматься как исключительно его заслуга. То есть именно Путин, по мнению многих граждан России, удовлетворил существовавший в 90-е запрос на изменения. Какими способами — демократическими или же нет — неважно. В этих условиях события 19−21 августа 1991 года — попытка государственного переворота и готовность тысяч людей выйти на улицы для защиты демократии (конечно, в том смысле, в котором они ее понимали) — оказались невостребованными для формирования политической идентичности постсоветских россиян и были исключены из публичного дискурса. Об этом свидетельствуют данные «Левада-центра», согласно которым еще в 2001 году россияне считали путч ключевым событием 1991 года, а сегодня — это самый непопулярный ответ.
Следует, однако, подробнее остановиться на тех, кто в 90-е годы так или иначе относил себя к демократам или «западникам», а сегодня оказался в числе пресловутого путинского большинства. Среди них ясно различаются три группы:
Пассивные ведомые (приспособленцы)
Это самая многочисленная и наименее определившаяся в своих взглядах категория, характеризующаяся «мимикрией» под «большинство». Почувствовав веяние перестроечного времени, они на поверхностном уровне восприняли демократические лозунги и прозападные настроения. Сменился дискурс, прокремлевская пресса начала активно внедрять образ «Запада-врага» и необходимость развиваться каким-то особым, отличным от Запада, путем — поменялись и их взгляды. Эта модель социальной адаптации, направленная на примыкание к «большинству», — прямое наследие советской эпохи, в которой повсеместно присутствовал страх, что отличное от официально одобряемого мнение, может заинтересовать власти и привести в конечном итоге к плачевным последствиям.
Сегодняшняя пропаганда активно использует этот глубоко укоренившийся в массовом сознании поведенческий паттерн, применяя прием апелляции к большинству, к стадному инстинкту, — который среди «семи грехов пропаганды» Клайда Миллера известен под названием «Запрыгивай на телегу» (Bandwagon). СМИ всячески подчеркивают массовость поддержки нынешней власти, а мнение несогласных объясняют работой на интересы иностранных государств. Поэтому неудивительно, что к находящимся в опале «несогласным» примыкать массового желания не возникает.
При этом мы не можем доподлинно знать, насколько искренне «приспособленцы» поддерживают режим — голосуют они как им навязано, да и на вопросы социологов отвечают по заранее известным лекалам, определяющим приемлемость тех или иных ответов. Одно известно наверняка — если завтра пропагандистская машина Кремля даст сбой и станет слышен голос недовольных, оказавшихся не кучкой «иностранных агентов», а ощутимой массой экономически ущемленных россиян, то уже послезавтра «пассивные ведомые» могут перейти на их сторону и опять вспомнить о настроениях, доминировавших в 90-е годы. Эту возможность ярко продемонстрировал руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра» Алексей Левинсон, рассказывая о свой встрече с фокус-группой времен перестройки. По его словам, при первой встрече (в раннедемократическую пору) в фокус-группе были люди демократических воззрений, которые включились в рыночные отношения и с надеждой смотрели на будущее страны. Спустя годы, встретившись все с теми же людьми, Левинсон обнаружил разительные перемены — на смену демократическим настроениям пришла великодержавная риторика, а место самоуважения заняла ругань в адрес «врагов». История вполне стандартная, но с очень яркой и показательной концовкой. На выраженное Левинсоном удивление, один представитель «обращенных державников» ответил следующее: «Ну, понимаете, время-то теперь другое. Но то время вернется же, и вот тогда мы опять будем думать по-старому». В этой фразе, пожалуй, содержится все, что наблюдателю за происходящим в России стоит знать о путинском «большинстве».
Внутренние эмигранты
В отличие от предыдущей категории, внутренние эмигранты относятся к происходящему сегодня в стране с большей долей скепсиса. Они — потенциальные оппозиционеры, выбравшие по тем или иным причинам стратегию ухода от активной политической жизни. Многие авторы (например, Померанц в «Записках гадкого утенка» или Кохен в «Symbolic Construction of Community») характеризуют внутреннего эмигранта как человека, который не согласен с политикой и действиями государства, но на публике носит «маску солидарности» с большинством. Такое определение, на мой взгляд, актуально для авторитарных государств с хорошо отлаженным репрессивным механизмом — таких как сталинский СССР или нацистская Германия. В сегодняшней России достаточно не затрагивать определенный круг тем (не переходить черту, как говорят редакторы некоторых изданий) — демонстрации абсолютной лояльности пока не требуется. Поэтому внутренний эмигрант путинской России отличается от советского: он не притворяется любителем режима, он просто подчеркивает свою аполитичность и желание заниматься устройством собственной жизни, а не делами государства. Среди этой категории особенно распространена убежденность в том, что «политика — дело грязное», «воруют все», «врут все», «изменить своими силами ничего не получится, поэтому надо сосредоточиться на личном благополучии» (73% уверены, что не могу повлиять на ситуацию в государстве, в то время как ответственными за происходящее в семье считают себя 99%). Часто эти люди перестают следить за новостями, предпочитают избегать политических тем в семье и с друзьями, т.к. это лишь усиливает их внутреннее недовольство, но открыто выразить протест они не готовы. В итоге их публичное молчание играет на руку Кремлю, усиливая видимость единодушия граждан.
Разочаровавшиеся
Разочаровавшиеся в демократии и либерализме стали жертвой собственных завышенных ожиданий и подмены смыслов. Казалось, что сделав ставку на западный вектор развития, все волшебным образом станет хорошо. А на деле произошла череда банковских кризисов, значительная часть населения России месяцами не получала зарплат, а в 1998 году разразился один из самых тяжелых экономических кризисов. Все это «разочаровавшиеся» ошибочно отнесли к следствиям демократии и либеральных свобод (хотя наблюдателю, конечно, ясно, что тогда существовал лишь декларируемый вектор, но никакой либеральной демократии построено не было). Затем с помощью послушных СМИ, политологов и публичных лиц, Путину удалось окончательно дискредитировать либеральный дискурс, привязав к нему самые негативные ассоциации из 90-х — разгул преступности, анархия, обнищание населения
В отличие от «приспособленцев» и «внутренних эмигрантов», «разочаровавшиеся» — это и есть активный путинский электорат, уверовавший во все пропагандистские мифы. Но неизвестно, насколько их вера окажется прочна, если последует очередной экономический коллапс. Представляется, что их лояльность обеспечена гарантиями минимальной стабильности, поддерживать которую стоит денег. А денег у Кремля становится все меньше…
