Любой эксперт, делающий какой-либо прогноз, позволяет себе в значительной степени упростить влияющий на развитие событий набор факторов. Конечно, требования к достоверности прогноза отличаются в зависимости от области исследований. Когда исследователь пытается предсказать изменения общественного мнения в области международных отношений, он и его читатели должны принимать во внимание существование долгосрочных и краткосрочных трендов. Долгосрочные тренды определяются существующими мифами и моделями отношения, которые сложились за годы и десятилетия. Краткосрочные тренды в значительной степени определяются политической конъюнктурой и ее отражением в СМИ.
Краткосрочные тренды — это последствия работы инфоповодов. Например, встреча Дональда Трампа и Владимира Путина в Хельсинки «подняла» в июле положительное отношение к США на 22 процентных пункта. Но уже в сентябре вновь стало расти отрицательное отношение. Краткосрочные тренды в принципе ставят вопрос: говорят ли они об отношении общества к другой стране или замеряют что-то иное? Например, отношение к ее недавним действиям или высказываниям руководства. В таком случае нужно отделять отношение к народу страны и его образу от отношения к последним новостям вокруг этой страны.
На графике хорошо видны короткие всплески позитивного и негативного отношения, которые образуют более продолжительные временные периоды. Начало и завершение каждого периода можно обозначить конкретными историческими событиями:
- С 1997 года (начало систематических наблюдений «Левада-центра») до вторжения США в Ирак (2003 год);
- С начала иракской кампании США до Мюнхенской речи Путина (2007 год);
- С начала «перезагрузки» (2009 год) до Революции Достоинства (конец 2013-начало 2014 гг.);
- С российско-украинского конфликта 2014 года по настоящее время.
Однако и эти периоды, строго говоря, не являются долгосрочными. Их можно было бы назвать результатом стратегических информационных кампаний. В основном эксперты и исследователи международных отношений оперируют классификацией, схожей с укоренившимися в общественном мнении представлениями. Это не удивительно, ведь они изучают государственную политику, которая имеет огромное влияние на формирование публичных мнений. Однако основание долгосрочных трендов общественных отношений нужно искать не в дипломатии и геополитике, а в устройстве общественных отношений нашей страны.
Народная дипломатия
Отношение населения России к внешнему миру определяется удовлетворенностью своей жизнью, интересом к новому и другому, способностью воспринять иные формы политических отношений. Поскольку граждане в большинстве случаев не имеют возможности испытать этот опыт лично, отношение к другим странам становится тестом не только на вовлеченность и эрудированность, но и отражает представления респондентов о положении страны в мире.
Если проанализировать данные ответа на вопрос об отношении к американцам, который задавался с 2000-го по 2015 год (правда, с пропусками), то мы фиксируем два больших этапа. Первый этап продолжался с 2000-го по 2009 год, а второй — с 2009-го по 2015 год. Рискну предположить, что за прошедшие три года отношение могло отчасти вернуть старые позиции, но в целом отношение все равно хуже, чем в 2000-е годы.
Этот график отчасти соответствует динамике вопроса об отношении к США в целом, но все же показывает инертность отношения к «простым» американцам: короткий всплеск негатива в 2003 году, связанный с началом военной операции США на Ближнем Востоке, не отразился на отношении к «простым» американцам. «Пятидневная война» в Грузии в 2008 году не привела к моментальному ухудшению отношения, но заложила основание для дальнейших постепенных изменений. Инертность в отношении к американскому народу объясняется сложным комплексом факторов: к влиянию текущих политических событий примешиваются более фундаментальные причины.
Отношение к американцам нельзя считать безоговорочно негативным. Образ американцев можно охарактеризовать как портрет «рационального хозяина»: жители США якобы хотят, чтобы жили по их правилам, они действуют обдуманно и в своих интересах. Конечно, помимо этих качеств образ «нагружен» и негативными характеристиками. При этом россияне признаются, что им самим не хватает некоторой практичности, и в чем-то завидуют нашим «соперникам». Приписываемую властность можно назвать амбивалентным качеством. Несмотря на то, что тяга к власти привычно расценивается как стремление ограничить народную свободу, проявление силы кажется необходимым для утверждения воли государства. Поэтому в идеальном представлении Россия должна стремиться к тому, в чем упрекают США, — распространению своего влияния. .
За всю недавнюю историю российско-американских отношений лишь один период был отмечен очевидно положительным отношением россиян к США: с конца «перестройки» до начала 1990-х годов. Это потепление, очевидно, было эмоциональной реакцией на радикальное и стремительное завершение Холодной войны. Завершение, которое воспринималось как победа над самой идеей Холодной войны и внутриполитическим застоем. По мере того как роль победителя сменялась положением проигравших, ухудшалось и отношение к Америке. Сегодня в обществе назревает новый запрос на разрядку. Политическое напряжение, начавшееся с российско-украинского конфликта, сопровождалось общим эмоциональным накалом, который не мог продолжаться долгое время. Сравнивая данные 2015 и 2017 годов, можно заметить, что тон российско-американских настроений чаще оценивается как «прохладный», чем радикально враждебный. Можно предполагать, что при условии сохранения текущей динамики и дальнейшей рутинизации конфликта будет преобладать «прохладный» тон отношений — до тех пор, пока государственная политика не поменяется радикально.
Молодые россияне
При оценке перспектив будущего России и отношений страны с внешним миром часто можно увидеть указание на отличия молодых россиян от «средних» россиян. Действительно, молодые россияне более открыты к американской культуре и чаще одобряют перспективу сотрудничества России и США.
Сравнивая данные опроса 2018 года с данными опросов десятилетней и двадцатилетней давности, можно отметить, что в более благоприятные для двусторонних отношений периоды существовала значительная разница между молодыми (18−39 лет) и респондентами старшего возраста. Разрыв между этими возрастными группами сейчас, как и тогда, составляет 10−15%. В таком случае возникает вопрос: можно ли надеяться на то, что смена поколений сформирует существенно иное отношение к США и Западу в целом? Вопрос слишком сложный, чтобы можно было дать однозначный ответ. Очевидно, что происходят качественные изменения в потреблении информации и рост вовлеченности молодежи в глобальное англоязычное информационное пространство. Глупо отрицать, что возможности общаться и получать образование для нынешних молодых людей несопоставимо выше, чем одно-два десятилетия назад. Но что это может дать отношениям двух стран в условиях, когда общество не имеет возможности влиять на курс внешней политики?
В целом по стране число россиян, знающих иностранный язык, изменилось не слишком существенно: с 10% в 1995 году до 13% в 2016 году. Но среди молодежи в возрасте от 18 до 24 лет в 2016 году хотя бы один иностранный язык знали уже 28%. Требуется все меньше времени на трансфер идей и их закрепление в отечественном дискурсе. Однако эти идеи существуют лишь в довольно узком по охвату дискурсивном пространстве. За рамки сжатого интеллектуального поля попадают лишь определенные символы этой моды, укладывающиеся в более глубокие рамки установок. Именно в молодежной среде отсутствуют значимые авторитеты и референтные лица среди общественных и политических деятелей. Авторитетов быть не может, потому что нет условий для формирования «героев» и создания публичной дискуссии между ними. Исключением могут стать, пожалуй, фигуры вроде Илона Маска — технологические визионеры. Впрочем, в России они известны главным образом как гениальные бизнесмены, которые служат примером личного успеха, а на их политические позиции обращают внимание куда меньше. По мере того как растут индивидуальные возможности потреблять информацию, нарастает разрыв между собственной позицией и политикой государства. Около 30% молодых людей (в возрасте 18−24 лет) считают, что внешняя политика России освещается в интернете объективнее, чем по телевидению. Молодежь скептична и не верит в искренность руководителей страны, но тема межгосударственных отношений России и США кажется неподвластной изменениям, поскольку в логике геополитики соперничество оказывается неизбежно, а другие подходы маргинальны и не имеют общественной поддержки.
Подводя итог: не следует ждать существенных изменений в российском общественном мнении в отношении западных стран. Хорошая новость заключается в том, что государство теряет силу как идеологическая машина, определяющая, кто «друг», а кто — «враг». Лозунги, звучащие с государственных телеканалов, кажутся в лучшем случае нелепыми, в худшем — искажающими реальность. Конфликт воспринимается россиянами как геополитический, но не ограничивает возможности для «народной» дипломатии, ведь отношение к американцам лучше, чем к их стране. Плохая новость — государство остается на ближайшее время единственным актором, сосредоточившим в своих руках все административные возможности. Политическая сфера отдана на откуп профессиональным политикам, с интересами которых россияне слабо себя ассоциируют, но которые имеют неоспоримую легитимность в вопросах формирования государственной внешней политики. В то же время риторика США и других западных стран вызывает еще меньше доверия, а общность интересов двух стран (не народов!) не кажется очевидной. А самое главное: непонятно, ради чего гражданам нужно выступать за изменения в отношениях между странами, если их личные возможности коммуникации с внешним миром не ограничены? Общественное мнение влияет на политику государства крайне слабо, особенно если гражданин не ощущает связи между своими и общими интересами.
Данная статья является частью цикла «Сценарии развития отношений между Россией, Европой и США». Серия публикаций подготовлена журналом Riddle при поддержке Школы передовых международных исследований Университета Джонса Хопкинса, Немецкого общества внешней политики (DGAP) и Фонда Роберта Боша.
