За несколько первых недель 2025 года привычная картина мира сгинула так же быстро и бесследно, как и бывшие еще недавно ее гарантами Джо Байден и Камала Харрис. Президент США Дональд Трамп поставил под сомнение все, что до последнего времени составляло «символ веры» западного мира: от мультикультурализма и «инклюзивности» до продвижения глобализации и защиты демократий от посягательств диктаторов. На смену громоздкой и постоянно усложнявшейся совокупности ценностей приходит компактный набор интересов, которыми, вполне вероятно, и станет определяться международная политика ближайших десятилетий. Если исходить из такого предположения, то самым важным для западного мира неизбежно станет вопрос о том, кто является его главным врагом и на противостоянии кому следовало бы сосредоточиться в ближайшие годы.
Долгое время — как минимум последние двадцать лет — на этот вопрос принято было давать стандартный ответ: Китай. Сохраняя коммунистический строй в качестве основы политической системы и не поддерживая западные представления о правах человека и демократических нормах, эта страна тем не менее смогла принять рыночные экономические механизмы и стать крупнейшим в мире производителем промышленных товаров, а также лидером по объему экспорта (который вырос в 14 раз с 2000-го по 2022 год) и профицита торгового баланса (достигшего в прошлом году $ 992 млрд). Хозяйственные успехи КНР уже к середине 2010-х гг. спровоцировали значительные отрицательные сальдо в торговле с ним у всех западных стран (суммарный показатель США, ЕС, Великобритании и Канады за тот же срок вырос в 6,1 раза, достигнув $ 730 млрд в год) и превратили Китай в крупнейшего кредитора западного мира (сейчас Народный банк КНР имеет на балансе ценные бумаги правительств США на $ 759 млрд и европейских стран на сопоставимую сумму). При этом Китай уже давно выглядит главной ревизионистской державой, выступая за многополярность и пытаясь равняться с США в военном отношении, увеличив оборонный бюджет более чем в десять раз за последние два десятилетия и начав претендовать на контроль над океанскими акваториями (что, как говорят многие стратеги, повышает риск столкновения с США). На этом фоне в Вашингтоне и Брюсселе уже давно идет дискуссия о пагубности сближения Китая и России. Адепты этой идеи утверждают: следует сделать все возможное, чтобы оторвать Россию от Китая и вернуть ее «в орбиту» западного мира.
Параллельно этой дискуссии Россия только укреплялась в решительности «поворота на Восток», становясь агрессивнее и решительнее. За годы, которые на Западе прошли под разговоры об угрозе китайского вторжения на Тайвань, Россия отторгла два региона у Грузии в 2008 году, оккупировала и аннексировала Крым в 2014 году, развязала «гражданскую войну» в Донбассе в 2014—2015 гг. и, наконец, осуществила полномасштабную агрессию против Украины в 2022 году, заявляя прямо о намерении изменить ее международно признанные границы. Владимир Путин и другие кремлевские вожди открыто называют боевые действия в Украине войной между Россией и Западом, периодически угрожая применением в отношении своего противника ядерного оружия.
Все это порождает вопрос, который пока еще никто прямо не ставил: кто сейчас больше привержен соблюдению норм международного права — Китай, которого подозревают в желании захватить Тайвань (хотя не только сам Пекин, но и ни одна из крупных стран мира не называет его суверенным государством, считая частью Китая [с 2016 года девять государств из 14, ранее поддерживавших дипотношения с островом, отказались от них]), или Россия, менее чем за одно десятилетие трижды вторгавшаяся в пределы государства, с которым сама подписывала договоры о границах, дружбе и сотрудничестве (и отторгала от него части его суверенной территории)? Варианты ответа на этот вопрос (которых не так много) позволяют по-новому оценить рассуждения о том, стоит ли Западу продолжать ублажать Москву в тщетных ожиданиях разрыва ее «связки» с Китаем. Причем подобные рассуждения в той или иной мере можно встретить даже сегодня (тут можно привести примеры выступлений министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского и госсекретаря США Марко Рубио). Однако с перспективы сегодняшнего дня кажется, что действия России являются более опасными, чем действия Китая.
Это полностью переворачивает традиционную картину мира в координатах «врагов» и «друзей». Более отвечающий новым реалиям подход требует не «отрывания» России от Китая и вовлечения ее в коллективный Запад, частью которого она столетиями являлась, а, напротив, «изолирования» Китаем России и общемировых усилий по принуждению ее к миру. Иначе говоря, речь идет о воссоздании биполярного мира, центрами которого в будущем становятся Вашингтон и Пекин, способные поддерживать порядок, влияя на своих сателлитов и младших партнеров. Такая система, в течение сорока лет существовавшая в ХХ веке, помогла избежать крупных конфликтов по линии непосредственного соприкосновения двух противостоявших блоков и вынесла основные «горячие точки» на глобальную периферию. В XXI веке ситуация может оказаться даже менее проблемной, так как Китай не является пропагандистом идеологии, нацеленной на преобразование мира, обладает рыночной экономикой и связан с западными странами куда более прочными экономическими отношениями, чем когда-то СССР.
Сегодня Россия критически (и непропорционально) зависит от Китая. Доля КНР в российской внешней торговле выросла с 17,9% в 2021 году до 36,9% в 2024-м. Россия отправляет в Китай 42% экспортируемого природного газа, 48% угля и до 50% нефти. Китайские автомобили в прошлом году заняли в России 60% рынка, а доля китайских ноутбуков и смартфонов достигла 82% и 87% соответственно. В последний год китайский юань стал единственной валютой, которую Минфин России закупает в резервные фонды. Примеры зависимости можно продолжать. При этом следует отметить, что сама Россия не имеет на Китай значимых рычагов влияния: даже главные экспортные товары (нефть и газ) покрывают не более 20 и 30% китайского импорта этих ресурсов. В остальных сферах сотрудничество с Россией является для Китая попросту несущественным. При этом масштаб отношений КНР с Западом куда более внушителен: даже несмотря на то, что в прошлом году товарооборот между Россией и Китаем достиг рекордных $ 245 млрд, он пока остается в шесть раз меньше, чем совокупный товарооборот Китая с США, ЕС и Великобританией. Если же оценивать объем накопленных Китаем и Россией прямых инвестиций в экономиках друг друга, то он не превысит $ 15 млрд против более чем $ 600 млрд, взаимно проинвестированных Китаем, с одной стороны, и США, ЕС и Великобританией, с другой. Поэтому экономические уступки или выгодные предложения со стороны Запада могут серьезно изменить отношение Китая к России — а если они дополнятся, например, прессингом для «поиска мира» в отношении президента Тайваня, сопоставимым с ныне оказываемым на президента Украины, то сближение КНР с западными странами может пойти небывалыми темпами.
В последние дни мы слышали эпатажные рассуждения о том, что если США окончательно повернутся лицом к России, то Европа должна сделать то же самое в отношении Китая. Но подобная схема только расколет западный мир и ничего не даст для сдерживания агрессивных устремлений России. Как и в Москве, в Пекине готовы и хотят говорить только с Вашингтоном, и Европе правильнее было бы искать либо варианты совместных с США действий, либо оставаться несколько в стороне, в тени Вашингтона. Между тем масштабная смена курса западного мира в сторону более конструктивных экономических взаимоотношений с КНР представлялась бы разумным долгосрочным сценарием.
Во-первых, экономически Китай и страны Запада лучше дополняют друг друга, чем кажется на первый взгляд. Пока США и ЕС остаются эмитентами мировых резервных валют, аккумулирование их долга Китаем не является серьезной угрозой: в 2020—2021 гг. кредитование правительства в США в значительной мере осуществлялось Федеральной резервной системой (ФРС), и если тогда ей удалось нарастить объем облигаций на своем балансе на $ 3,4 трлн, выкупить у Китая облигации на $ 760 млрд не составит никакого труда. Китай крайне успешен в выпуске пусть и высокотехнологической, но массовой продукции, тогда как Запад до сих пор уверенно лидирует в ноу-хау, операционных системах, социальных сетях и технологических платформах (автор этой статьи называет такое «разделение труда» «параллельными глобализациями», напрямую не угрожающими друг другу). Наконец, небывалое доминирование американских компаний на мировом фондовом рынке (превысившее уровень в 50% впервые в истории) также не подпитывает опасений о потенциальном лидерстве Китая. Истеричность Дональда Трампа на тему китайского импорта выглядит слишком похожей на его зацикленность на форме одежды президента Украины Владимира Зеленского.
Во-вторых, ревизионистские притязания Китая могут беспокоить многих, но они не основаны на длительной истории колониальных захватов и не так чтобы слишком угрожают западному миру. Даже на Тайване идея воссоединения не у всех вызывает отторжение, и если бы США и Европа стали посредниками в переговорах, которые могли бы вылиться в некий компромиссный вариант (типа автономии на 50 лет, как это было сделано в конце 1990-х с Гонконгом), они могли бы сослужить миру хорошую службу (а знаменитые тайваньские высокотехнологичные заводы не так уж сложно и релоцировать). Притязания Китая на прибрежные воды тоже не могут сравниваться с войной в Европе, унесшей уже около миллиона жизней. Конкуренция же между США и Китаем за глобальную периферию сохранится — но это естественный и регулируемый процесс, не чреватый ни мировой войной, ни большими экономическими потерями (если Пекин так хочет тратить миллиарды на помощь «четвертому миру» и заменить США в качестве глобального благотворителя, мешать ему глупо — благодарности от грантополучателей он не дождется, как не дождались ее и все остальные доноры).
В-третьих, сомнительно, что сегодня у западных стран есть действенные инструменты для сдерживания Китая. В отличие от России, он обладает полностью самодостаточной экономикой, постоянно улучшающейся системой образования, оборонным комплексом, способным не опираться на иностранные разработки. Даже пример санкций против России показывает, что борьба экономическими методами с крупной рыночной экономикой с высокой вероятностью принесет больший экономический ущерб ее врагам и не остановит агрессию, если развязавший войну лидер непоколебимо привержен соответствующей политике. Наконец, стоит отметить: политическая элита в КНР намного более разнообразна и меритократична, чем в России. Китайский бизнес обладает собственными интересами и огромными ресурсами, и вовсе не всегда зависит от государства. Уход Си Цзиньпина в 2030-е гг. наверняка оживит запросы на коллективное и сменяемое руководство — тем более что китайское население не привыкло к стагнации (которой, в отличие от России, в стране не было уже более 30 лет), и экономический кризис может быть для Пекина гораздо более опасным, чем для Москвы (а некоторые признаки его уже кажутся заметными, что беспокоит китайских лидеров).
Учитывая эти обстоятельства, Западу стоило бы взять курс на сближение с Китаем — тем более что сейчас, вероятно, вопросы демократии и прав человека отойдут на второй план (в конце концов, почему США и ЕС могут иметь тесные союзнические отношения с Саудовской Аравией, но не с КНР?). Условием сближения могло бы быть полное прекращение всех экономических контактов с Россией и ее сателлитами — странами ЕАЭС и ОДКБ (до тех пор, пока они не выйдут из этих организаций). Кроме того, следует добиваться от КНР решительного осуждения агрессии Москвы против Украины и присоединения к коалиции по поддержке Киева. В Пекине могут догадаться, что в подобной ситуации дни путинского режима будут сочтены, и в результате Китай вскоре вновь сможет пользоваться российскими ресурсами, сохранив за собой российский рынок, на который западные компании вряд ли вернутся в ближайшее время. Получить же за публичную порку Москвы нормальные отношения с Западом, «возврат Тайваня в родную гавань» и присоединение к клубу ведущих держав наверняка покажется Пекину крайне привлекательной опцией (хотя утверждать это заранее, разумеется, нельзя).
Сегодня такой поворот кажется нереалистичным, но он намного более выгоден Западу, чем «умиротворение» России и разрушение мирового порядка через явное признание возможности изменять силой международные границы.
