Обвал цен на нефть, начавшийся 9 марта, немедленно породил разговоры о новых экзистенциальных угрозах для российской экономики, все еще сильно зависимой от углеводородов. Наблюдатели сразу же вспомнили о привычной для России цепочке экономических процессов: падение цен на нефть — ослабление рубля/снижение экспорта — рост инфляции — сокращение реальных доходов населения и ВВП/прожигание резервов. Удивительно, однако, что на этот раз Россия фактически сама спровоцировала обвал нефтяных котировок, отказавшись от дальнейшего сокращения добычи нефти в рамках ОПЕК+. А президент России Владимир Путин не похож на человека, готового совершить экономический «суицид».
За полторы недели нефтяного пике рубль значительно потерял в стоимости, но не столь много, как потеряла нефть. С 6 по 19 марта цена Brent обвалилась на 41,5% (до $ 26 за баррель), а рубль ослабел к доллару на 15%, пробив психологическую отметку в 80 руб./доллар (максимум с начала 2016 года).
В ближайшие недели российский рынок останется волатильным, и неизвестно, на какой отметке будут находиться цены на нефть и курс рубля в момент выхода этой статьи. И тем не менее можно констатировать, что система защиты от внешних шоков, которую российские власти возводили все последние годы, сработала достаточно эффективно.
Ответственный за макростабильность финансово-экономический блок (Центробанк, Минфин) был полностью готов к событиям на рынке. Уже утром 9 марта Министерство финансов выпустило два обстоятельных сообщения о предстоящем со следующего месяца начале валютных интервенций по продаже иностранной валюты из Фонда национального благосостояния (ФНБ) и покупке рублей в соответствии с бюджетным правилом (продажа валюты из резервов начинается, если цена российской нефти Urals в 2020 году опускается ниже $ 42), а также о приостановке аукционов по размещению госдолга в период волатильности. Банк России, не дожидаясь Минфина, начал продавать валюту из собственных резервов, чтобы поддержать рубль: около $ 50 млн в день, что является относительно малой суммой в масштабах рынка, но оказывает психологический эффект.
17 марта правительство и Банк России выступили с беспрецедентным совместным заявлением, в котором заверили, что принимают оперативные меры против кризиса и будут делать все для обеспечения экономической устойчивости и финансовой стабильности. Центробанк также завел на своем сайте обновляемую страницу с принимаемыми им стабилизационными мерами — и это, несомненно, большой плюс с точки зрения антикризисных коммуникаций.
На сколько лет России хватит резервов
Минфин попытался успокоить рынок, заверив, что даже при перманентных ценах на нефть на уровне $ 25−30 за баррель в ценах 2017 года ($ 27−32 в ценах 2020 года) накопленных валютных резервов ему хватит на 6−10 лет для финансирования всех запланированных бюджетных обязательств. В предыдущий цикл низких цен на нефть правительство сжигало резервы в течение трех лет (2015−2017 гг.), после чего изменило бюджетное правило и начало опять наращивать валютные сбережения благодаря подросшим нефтяным ценам.
Озвученные Минфином цифры удивили экономистов. Bloomberg написал, что их оценка ближе к шести годам, а не к 10, а экономист S&P Global Ratings Карен Вартапетов заявил агентству, что при цене нефти в $ 35 за баррель российский бюджет сможет продержаться на сбережениях только три года. Министр финансов Антон Силуанов 14 марта сказал, что при ценах около $ 30 за баррель бюджету хватит ресурсов минимум на шесть лет.
После этого, правда, нефтяные котировки продолжили падение, опустившись на минимуме до $ 25. Российская нефть Urals, торгующаяся со скидкой к Brent, 18 марта подешевела до $ 19 за баррель — минимального уровня с 2002 года. Если бы цена Urals оставалась столь низкой постоянно, валютных резервов Минфину России хватило бы только на три-четыре года, следует из его данных.
К расчетам Минфина действительно есть вопросы. Валютные резервы Минфина — средства ФНБ — сейчас составляют более $ 150 млрд, или 11−12 трлн в пересчете на рубли по текущим курсам (около 10% ВВП). В рублевом выражении ФНБ тем больше, чем слабее рубль (с этой точки зрения, Минфину выгодно ослабление рубля до тех пор, пока оно не переносится в существенную инфляцию). В ближайшее время часть средств Фонда пойдет на согласованный в феврале выкуп Сбербанка у ЦБ — это ориентировочно 2,2−2,3 трлн руб. Однако около 1,3 трлн руб., по договоренности между правительством и ЦБ, вернутся затем в бюджет и станут источником обеспечения бюджетных расходов, то есть чистые траты ФНБ на Сбербанк составят около 1 трлн руб. Впоследствии дивидендный поток от Сбербанка (ориентировочно в течение 4−5 лет) позволит ФНБ полностью окупить инвестицию в этот актив.
Помимо Сбербанка, Минфин вряд ли сможет позволить себе какие-либо другие инвестиции из ФНБ, хотя еще в феврале министр Силуанов говорил, что власти не отказываются от плана инвестировать из ФНБ 300 млрд руб. в этом году на внутренние проекты. При длительных низких ценах на нефть ресурсы ФНБ придется направлять исключительно на покрытие выпадающих доходов федерального бюджета (и, возможно, дефицита бюджета Пенсионного фонда — такая опция предусмотрена российским Бюджетным кодексом).
Под выпадающими доходами в данном случае понимаются доходы от добычи и экспорта углеводородного сырья, недополученные из-за того, что текущая цена Urals находится ниже отметки в $ 42,4 за баррель в 2020 году (значение каждый год индексируется на 2%). По бюджетному правилу, на сумму таких недополученных доходов должны были бы сократиться общие расходы бюджета, если бы их не компенсировали сбережения ФНБ.
О каких бюджетных рисках умалчивают власти
Расхождения в оценках сроков, на которые хватит ресурсов ФНБ для финансирования всех запланированных расходов, отчасти связаны с тем, что Минфин стал учитывать в своих расчетах поступления от так называемого демпферного механизма, введенного в 2019 году. Эти поступления тем выше, чем ниже цена на нефть. Механизм обязывает нефтяные компании доплачивать в бюджет, если внутрироссийские цены на моторное топливо выше экспортных, то есть при низких международных ценах на нефть. Таким способом нефтяники поделятся с бюджетом частью сверхприбыли от продаж топлива на внутреннем рынке.
По оценкам Минфина, ежегодные доходы бюджета от «демпфера» будут составлять $ 700−900 млн (0,6−0,8 трлн руб.) при нефти в $ 25−30 за баррель в ценах 2017 года. Расходование ФНБ можно будет сократить на величину этих поступлений от нефтекомпаний. Однако, на мой взгляд, поступление этих денег в казну нельзя гарантировать на 100%, поскольку существует риск пересмотра этих договоренностей по инициативе нефтяного лобби.
Другая проблема с расчетами Минфина в том, что под «нефтегазовыми» доходами он на самом деле понимает далеко не все поступления бюджета от нефтегазовых компаний. В нефтегазовые доходы в соответствии с Бюджетным кодексом включаются только поступления, напрямую зависящие от цен на нефть (такие как, например, экспортные пошлины, где взаимосвязь с ценой прописана в формуле платежа). А сборы налога на прибыль в нефтегазовой отрасли или дивиденды в бюджет от государственных нефтяных и газовых производителей не считаются «нефтегазовыми» доходами для целей Минфина.
Агентство РБК подсчитывало, что в 2018 году расширенные нефтегазовые доходы бюджетной системы составили около 11 трлн руб. — на 2 трлн руб. больше, чем «нефтегазовые доходы» в понимании Минфина. Вывод из этого очевиден: обвал цен на нефть может привести к сокращению и других бюджетных доходов, которые Минфин не относит к нефтегазовым. Этот тезис 16 марта подтвердило Moody’s Investors Service, написавшее в обзоре о риске существенного сокращения прибылей российских нефтегазовых компаний и, соответственно, снижения поступлений налога на прибыль от них.
Наконец, российский бюджет из-за низких цен на нефть может недосчитаться доходов совсем другой категории — тех, что напрямую зависят от темпов роста экономики. Бывший министр финансов, глава Счетной палаты Алексей Кудрин на днях предупредил, что экономический рост в России может сократиться почти до нуля при сохранении цен на нефть около $ 35 за баррель. Некоторые экономисты и вовсе прогнозируют рецессию. От роста ВВП зависят поступления внутреннего налога на добавленную стоимость (НДС) — главной «дойной коровы» российского бюджета. В 2015 году, когда в российской экономике последний раз была рецессия (ВВП упал на 2,5%), сбор внутреннего НДС в реальном выражении (в постоянных ценах 2018 года) сократился примерно на 2,9%, следует из расчетов автора.
Выпадающие доходы появятся еще и потому, что российское правительство объявило антикризисный пакет по борьбе с коронавирусом, частью которого являются, например, отсрочки по налоговым платежам пострадавших отраслей, а также малых предприятий. Правда, из-за падения нефтегазовых доходов власти сильно ограничены в возможности фискального стимулирования экономики. Минфин в своих расчетах учитывал только потери непосредственно от падения цены на нефть, а потери от замедления экономического роста и антикризисной поддержки отраслей не учитывал.
Все эти рассуждения не оставляют сомнений в том, что оценка Минфина, по крайней мере в верхней части заявленного диапазона в 6−10 лет, является завышенной. Более реалистичной выглядела бы оценка в 4−5 лет, на которые Минфину хватит резервов при сохранении средних цен на нефть в районе $ 30 за баррель. Это мнение разделяют и экономисты государственного «Газпромбанка», и аналитики частного инвестбанка «Ренессанс Капитал».
Но пять лет — это все равно очень большой срок. Мало кто ожидает, что впереди нас ждет несколько лет устойчиво низких цен на нефть. Большинство верит, что цены восстановятся хотя бы до $ 40−45 за баррель до конца года, а при таких котировках выпадающие доходы России будут сведены к минимуму. Если посмотреть на данные британской компании BP по ценам на нефть с 1861 года, последний многолетний цикл очень низких цен на нефть ($ 20−35) пришелся на период 1992—1999 гг.
На сколько упадет экономический рост
Если с российским бюджетом все будет в порядке, этого нельзя сказать о реальных доходах российского населения, которые, вероятно, опять сократятся. За основу самого пессимистического сценария можно взять так называемый рисковый сценарий Банка России, составленный в сентябре 2019 года. Центробанк рассчитал тогда, что при средних ценах на нефть в $ 25 за баррель в 2020 году российский ВВП сократится на 1,5−2%. Реальные располагаемые доходы и, соответственно, внутреннее потребление россиян уменьшатся — прежде всего, из-за скачка потребительской инфляции, но также из-за прочих эффектов: например, компании наверняка отложат повышение зарплат в период неопределенности. При этом и до обвала цен на нефть потребление в России уже сократилось — из-за вступления в силу в октябре 2019 года новых правил выдачи потребительских кредитов. Центробанк законодательно ограничил предоставление кредитов тем заемщикам, которые тратят больше 50% своего дохода на обслуживание имеющихся займов.
Российские власти часто говорят о задаче уйти от чрезмерной сырьевой зависимости экономики, но такие эпизоды, как обвал цен на нефть, в очередной раз показывают, что многое в российской экономике по-прежнему определяется конъюнктурой нефтяного рынка. В 2019 году 57% российского экспорта пришлось на нефть, нефтепродукты и природный газ. Если предположить, что физические объемы поставок нефти и нефтепродуктов за рубеж в 2020 году будут такими же, как в 2019 году, а средняя цена нефти снизится, скажем, до $ 30 за баррель, экспортные доходы сократятся со $ 188 млрд до $ 89 млрд, то есть почти на $ 100 млрд. Но, скорее всего, и физические объемы поставок нефти сократятся, поскольку спрос в мире на нее снижается, а Саудовская Аравия отвоевывает долю рынка у России, предлагая свою нефть со скидкой к Urals.
Разбросы в прогнозах аналитиков пока очень велики и объясняются по большому счету разницей в допущениях о цене нефти. Например, Fitch Ratings считает, что ВВП России в 2020 году вырастет на 1%, а Bank of America ожидает нулевого роста или сокращения ВВП на 1%.
Российское правительство пока только признало, что рост экономики в этом году точно будет ниже официального прогноза (1,9%). Это значит, что цель президента Владимира Путина, поставленная им после очередной победы на выборах в 2018 году, — вывести российскую экономику на темпы роста выше 3%, — снова отдаляется, становясь все более призрачной. В конце 2018 года правительство планировало ускорить экономику до 3,1% к 2020 году, но теперь, судя по всему, рост окажется в лучшем случае на уровне 0,5−1%. С 2014 года, когда Россия перешла к конфронтации с Западом, среднегодовые темпы роста экономики не превышают 0,8%.
