У российской власти всегда непросто складывались отношения со своими гражданами. Очевидно, что представители политической элиты не умеют разговаривать с живым человеком. В их представлениях не существует гражданина как отдельной единицы со своими интересами и потребностями. Человек для них — лишь составная часть российского народа, желаемому образу которого уделяется так много внимания в официальных выступлениях публичных лиц. И если политик апеллирует к характеристикам отдельного гражданина, то все они, как правило, касаются его способности быть частью этой массы, не выделяясь из нее.
Практически ни одно ежегодное послание президента Федеральному Собранию не обходится без перечисления важнейших качеств российских граждан, которые всегда «отстаивают и защищают национальные интересы, суверенитет и независимый курс страны», объединяются вокруг патриотических ценностей, ценят сплоченность и единство, заботятся об общественных интересах. И хотя президент допускает, что граждане могут быть «не всем довольны» и «не все их устраивает», они, тем не менее, «понимают причины» и несмотря ни на что «готовы к объединению ради России». При этом они не оскорбляют чувства других людей и национальные традиции, «жонглируя красивыми словами и прикрываясь рассуждениями о свободе».
Таким образом, через официальный дискурс в публичное пространство транслируется определенный образ российского народа, уникальность которого состоит в том, что он должен преимущественно молчать и лишь сильнее объединяться вокруг лидера, что бы ни происходило вокруг. Те же, кто выходит за рамки характеристик мифического «мы», тут же дискурсивно маркируется властью как опасный «другой», причем не важно, по какому критерию — сексуальной ориентации, политических или религиозных взглядов
Поиски «другого» и сопоставление себя с ним — это естественный социальный процесс, поскольку он лежит в основе конструирования идентичности любой социальной группы. Однако большинство современных обществ считают наличие «другого» нормальным и даже полезным явлением, обеспечивающим разнообразие, а значит, и развитие. В таких обществах стремятся взаимодействовать с «другим».
В российской истории 90-е годы были единственным периодом роста «доброжелательного интереса к другому», когда «идеологические противники превращались в друзей». Но уже в начале 2000-х в официальный дискурс стало возвращаться характерное для советского периода представление о российском социуме как «аморфно-массовидной общности», в которой личность перестает иметь ценность, а главным становится, как отмечал социолог Борис Дубин, не развитие и процветание, а то, что «мы все вместе». Это качество предстает одной из черт особости России.
С 2012 года формируемая в предыдущее десятилетие претензия российской элиты на безусловную сплоченность народа усиливается и приобретает довольно агрессивный характер. Это вылилось в интенсивный поиск внутренних «других» и их дискурсивную демонизацию.
Политики используют простые, но действенные приемы: навешивание на определенные группы негативных ярлыков и репрезентация их действий в риторике угроз. При этом критерии выбора «другого» используются самые разные: нравственность/безнравственность, сексуальная ориентация, религиозные и политические воззрения, патриотичность/непатриотичность
Так, например, граждан, участвующих в митингах, в официальном дискурсе обозначают как «бузотеры», «подогретая молодежь», экстремисты, «те, кто пиарится на чужом горе», диверсанты. В лучшем случае они репрезентируются как мешающие нормальной жизнедеятельности, препятствующие привычному течению повседневности. Но гораздо чаще о них говорят как об агрессивных лицах, обостряющих ситуацию и создающих опасность. Их противопоставляют «нашим гражданам», которые просто живут и не беспокоят власть своими претензиями.
Данный прием используется довольно часто. Например, в октябре 2017 года на заседании Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Николай Сванидзе поднял вопрос нарушений органами власти прав граждан при осуществлении публичных мероприятий. В ответ на это Владимир Путин заговорил не о мерах, необходимых для предотвращения таких нарушений, а о том, что «некоторые группы протестующих или организаторы вот этих мероприятий, они специально сами сейчас обостряют ситуацию, для того чтобы привлечь внимание». При этом сначала он говорил «о некоторых группах», а в заключительной части своего ответа уже вообще любое публичное мероприятие с критикой власти обозначил как агрессивное, мешающее жизнедеятельности мегаполисов. Эти же характеристики подспудно приписываются и всем, кто участвует в митингах.
Очень ярко данный прием проявился при принятии поправок в УК РФ об оскорблении чувств верующих. Один из депутатов Госдумы — Михаил Маркелов — аргументировал их введение следующим образом:
«закон не носит репрессивный характер. Закон защищает чувства граждан от посягательств тех людей, которые каким-либо образом враждебно высказывают свое отношение к религиозным чувствам наших граждан».
Люди верующие здесь называются гражданами, причем подчеркивается, что они «наши». А тех, кто задевает эти чувства, Маркелов обозначает как «те люди». Таким образом, дискурсивно «те люди» исключаются из числа граждан, несмотря на свою официальную гражданскую принадлежность.
В 2013 году таким же образом ярлык «другого» был навешан на людей гомосексуальной ориентации. Хотя президент Путин напрямую всегда подчеркивал, что «люди нетрадиционной ориентации у нас нигде не дискриминируются», в то же время любой разговор о «геях» помещался в контекст нарратива необходимости защиты детей от сексуальных злоупотреблений и в целом обеспечения будущего для российского общества и сохранения «культурного кода страны». На предложение подкорректировать вводящий запрет на пропаганду гомосексуализма закон, чтобы остановить волну агрессии, которую он запустил, Путин ответил:
«у русского народа есть свой культурный код, своя традиция. Мы не лезем, не суем нос в их (т.е. Европы — прим. автора) жизнь и просим с таким же уважением относиться к нашим традициям и к нашей культуре. Моя личная позиция заключается в том, что общество должно поберечь своих детей хотя бы для того, чтобы иметь возможность размножаться (…) мы хотим, чтобы русские и другие народы Российской Федерации развивались и имели историческую перспективу. И все, что нам мешает в этом плане, мы должны „зачистить“. Но должны сделать это современными, гуманными способами».
Исходя из такого контекста, получается: если человек обладает гомосексуальной ориентацией, то он не относится к «нашим традициям», «нашей культуре» и «мешает развиваться» российскому народу. Тем самым еще одна группа граждан символически исключается из числа «наших».
Можно привести еще множество групп российских граждан и отдельных лиц, которых власть маркировала как «чужих». Для действующей власти такая стратегия, безусловно, выгодна, поскольку позволяет обеспечить полную бессловесность народа. Однако российское общество уже платит за это очень высокую цену. Постоянные поиски «чужого среди своих» проводят разделяющие границы внутри общества, поощряя ненависть и нетерпимость людей по отношению друг к другу, и еще более раскалывая его изнутри.
Такая политика противопоставления закрывает каналы коммуникации между социальными группами и между властью и населением, лишая общество хоть какого-то поля для диалога. В результате, российское общество, в котором и так слаба традиция ведения дискуссий и уважения другого мнения, лишается даже шанса научиться этому. А власть привыкает к некоему мифическому образу единого народа, совокупности одинаково думающих людей — что в действительности невозможно, да и вредно для развития общества. История уже не раз это доказывала, но власть предержащие никак не могут усвоить этот урок.
