До начала полномасштабных военных действий России в Украине отношения между «коллективным Западом» (в первую очередь, США) и Китаем достигли состояния напряженных торговых войн, острого экономического соперничества и нарастающей политической конфронтации. Однако для западного бизнеса, работающего в Китае, противостояние держав носило фоновый характер и отнюдь не подталкивало их к сокращению присутствия на китайском рынке и сворачиванию деятельности. Напротив, постковидное восстановление китайской экономики, несмотря на ее весьма сдержанные темпы, сопровождается значительным увеличением доходов транснациональных компаний, часть из которых планируют реализацию новых инвестиционных проектов и расширение присутствия в этой стране. И даже обвинения в китайском происхождении пандемии коронавируса, как и антизападная политическая риторика или различные идеологизированные новации в отношении бизнесменов, не смогли переломить эти тенденции.
Война в Украине, казалось бы, должна была внести коррективы в стратегические расчеты бизнеса, и даже не потому, что Китай отказался критиковать российское вторжение, обвинил США и НАТО в его провоцировании и осудил западные санкции против России. А хотя бы потому, что под боком у Китая есть «своя Украина» (Тайвань), для устранения независимости которой власти допускают военные средства. В вышедшей в августе 2022 года «Белой книге», периодически публикуемом бюллетене Госсовета республики, Китай не исключает силового решения тайваньского вопроса, а разведка США с уверенностью утверждает о наличии секретного приказа председателя КНР Си Цзиньпина о подготовке вооруженных сил страны к аннексии Тайваня в 2027 году. Отдельные заявления высокопоставленных китайских чиновников, как например главы МИД Цинь Ган, призывавшего некоторые страны «перестать обвинять Китай и прекратить кричать о том, что „Украина — сегодня, Тайвань — завтра“», выглядят не очень убедительными хотя бы потому, что этот министр был отстранен от должности без объявления причин через семь месяцев после назначения и после месячного отсутствия на публике. А регулярные китайские военные учения в морском и воздушном пространстве с отработкой операции по окружению Тайваня уже стали нормой жизни и не удивляют политиков. Соответственно, риски начала «специальной военной операции» по «воссоединению» Тайваня с материковой частью Китая представляются достаточно высокими.
Однако о наличии у западных корпорации «плана Б» на случай такого развития событий ничего не указывает. Напротив, на фоне все чаще звучащих призывов о необходимости «великого разъединения», «снижения рисков» и «сбалансирования отношений» торговля, например, между Китаем и США или между Китаем и Германией в 2022 году достигла рекордных значений. Тем тяжелее и затратнее будет исход западного бизнеса из Китая в случае его военного вторжения в Тайвань, о чем можно заключить из драматической картины, складывающейся вокруг попыток прекращения деятельности международных компаний в России после 24 февраля 2022 года. О процедурно-правовых сложностях и чрезмерно высокой стоимости выхода из российского рынка уже написано довольно много, и можно полностью согласиться с тем, что «происходящее в наши дни в России можно смело определить как самый масштабный грабеж иностранных инвесторов из всех известных истории».
Однако хотелось бы подчеркнуть, что помимо миллиардных долларовых убытков, вынужденной продажи активов за бесценок или их отчуждения, потери крупного рынка сбыта и реальных перспектив вернуться назад, компании, будучи неподготовленными к резкому прекращению своей деятельности в России, столкнулись (а в случае военного вторжения Китая в Тайвань — столкнутся) с проблемами иного характера.
«Кадры решают все»
За годы работы в России западные компании обучили десятки тысяч российских специалистов, передав им знания, технологии, опыт, профессиональные и управленческие навыки, которые оказались достаточными, по меньшей мере, для возобновления работы предприятий, принадлежавших собственникам из «недружественных» государств и приостановивших свою деятельность на фоне войны. Практически все компании, объявившие об уходе из России, оставили значительную часть своего производственного и офисного персонала в стране. Помимо кадров, оставшиеся без зарубежных собственников предприятия сохранили передовое оборудование и технику, на вывоз которых правительством России был введен запрет еще 10 марта 2022 года и который на данный момент действует до конца 2025 года. Кроме того, в России был легализован «параллельный импорт», или ввоз в страну востребованных оригинальных товаров иностранного производства без согласия правообладателей.
Эти меры в совокупности с введенными ограничениями на вывод капитала за рубеж, прямым запретом на продажу активов в ряде стратегических отраслей и возрастающими барьерами для иностранного бизнеса по выходу из российского рынка позволили новым собственникам возобновить деятельность предприятий относительно легко и в основном благодаря поддержке партнеров из «дружественных» стран, чаще всего из Китая, что наглядно демонстрирует российский автопром: на бывшем заводе Renault в Москве, выкупленном правительством Москвы и переименованном в «Москвич», сборку налаживает JAC; на калужском заводе Volkswagen, перешедшем в собственность автодилера «Авилон» и переименованном в AGR Automotive Group, — компания Chery; на мощностях «Автотора» в Калининграде, где собирались BMW, Kia и Hyundai, сегодня «трудятся» специалисты BAIC, Kaiyi и Shineray Group.
Речь, конечно, не идет о скором и полноценном восстановлении производства, цепочек поставок и бизнес-процессов на таких предприятиях, как и об их возврате к business as usual. Назад дороги нет, и при текущих низких объемах рынка (в 2022 году тот же российский автомобильный рынок обвалился на 59% в сравнении с показателем предыдущего года, а АвтоВАЗ назвал этот год худшим в истории предприятия), геополитических рисках и санкционных ограничениях задачи выживания еще долго будут доминировать над задачами развития у новых собственников. Однако фактом остается то, что взращенные в России кадры, локализованные технологии, переданные знания, ноу-хау и бизнес-решения достаются потенциальным конкурентам, которые могут использовать их для усиления своих позиций на глобальных рынках. Для примера: новым собственником эксклюзивного дистрибьютора компании Scania в России стал один из ее бывших дилеров, который для сохранения деятельности по сервису и обслуживанию грузовой техники переориентировал свой бизнес на китайского производителя грузовой техники Sitrak, передав в его распоряжение, среди прочего, готовую и развитую дилерскую сеть. Как следствие, китайская компания не только вышла на лидерские позиции на российском рынке грузовиков в течение первого же года работы в России, но и, очевидно, получает весьма полезные сведения о принципах и особенностях работы критических технологий обработки данных (таких как, например, система мониторинга автопарка Scania), которые у самого Sitrak находятся на начальном уровне развития.
В случае попытки выхода какой-либо транснациональной корпорации из китайского рынка последствия для нее могут стать гораздо более чувствительными, что хорошо видно на примере того же автопрома. Во-первых, китайский рынок занимает существенно большую долю в глобальных продажах автоконцернов (для Toyota — 18,5%; Volkswagen Group — 38,6%; General Motors — 40,0%; Honda — 38,8%; Nissan — 32,4%; BMW — 33,0%; Mercedes — 36,8%; Tesla — 33,6%). Во-вторых, китайские компании глубоко интегрированы в глобальный бизнес и цепочки поставок (к примеру, концерн Geely является владельцем шведского Volvo Cars, английского Lotus Group, немецкого Smart Automobile и очень активно участвует в сделках по слияниям и поглощениям на глобальном рынке). В-третьих, почти у каждого такого мирового автоконцерна есть локальный китайский партнер — участник совместного предприятия, который весьма глубоко погружен в производственные и коммерческие операции общего бизнеса. Можно предположить, что для выхода из Китая автоконцерны будут вынуждены не только продать (скорее всего, за символическую плату) свою долю в капитале совместного предприятия своему партнеру, но и «поделиться» зарегистрированной в Китае интеллектуальной собственностью, находящимися там персоналом, производственными мощностями, технологиями и готовыми бизнес-решениями. С учетом того, что для таких компаний как Tesla, у которой в Китае размещены свыше 50% производственных мощностей, или Apple, осуществляющий массовое производство практически всех своих продуктов, включая iPhone и iPad, на своем заводе в Чжэнчжоу, попытки выхода из этой страны могут нанести непоправимый ущерб их бизнесу в целом. Кроме того, китайским компаниям вовсе не понадобится заниматься воровством технологий. Технологические достижения международных компаний, размещенные в Китае, будут «переуступлены» местным предприятиями (или партнерам из «дружественных» стран, например, России) для дальнейшего освоения и использования против их же создателей.
Промполитика на службе войны
Как страна, строящая суверенную экономику, Россия традиционно придерживается стратегии снижения своей зависимости от иностранных технологий и импорта в целом. По мере ухудшения отношений с большинством индустриально и технологически развитых стран в стратегии меняются акценты: она становится все более ориентированной на расширение собственных производственных сил, автаркическое промышленное развитие и достижение технологического суверенитета. Сегодня практически во всех секторах российской экономики приняты различные государственные программы, отраслевые планы и «дорожные карты» по импортозамещению, направленные на достижение этих целей, выделены триллионные государственные инвестиции и даже действует Правительственная комиссия по импортозамещению. Об успехах в этой работе регулярно отчитывается Минпромторг России, а различные экспертные центры периодически рапортуют о снижающемся уровне зависимости российской промышленности от импорта — с 49% в 1999 году до 39% в 2018 году, и «в 2019—2022 годах он дополнительно уменьшился». В свежих стратегиях развития некоторых отраслей целевые показатели снижения доли импорта вообще конкретизированы, как например для автопрома — до 20% к 2035 году. Или для производства органической продукции — до 24% к 2030 году. Проводимая сегодня российским правительством масштабная национализация активов западных компаний, удивляющая лишь собственников, у которых их изымают, направлена в том числе и на достижение этих целей.
Усиливающийся промышленный суверенитет России создал у властей ощущение уверенности в лишь незначительной уязвимости национальной экономики от всевозможных санкций и «удачности» момента для начала военных действий против Украины. В этой связи стоит подчеркнуть, что специфика, закономерности и особенности проводимой России промышленной политики указывали как на готовность страны к усилению конфронтации с западными странами, так и на подготовку к войне.
Изложенный тезис справедлив не только применительно к России, но и к Китаю, поскольку свою промышленную политику эта страна проводит в схожей, но более изощренной логике. В принятом еще в 2005 году средне- и долгосрочном плане развития науки и технологии на период до 2020 года китайское правительство ставило целью поднять уровень локализации в 11 секторах экономики до 30%. Спустя 10 лет был принят план «Сделано в Китае 2025», в котором для большинства секторов цели были ужесточены — до 40% к 2020 году и до 70% к 2025 году. Кроме того, этот план установил цели по достижению доли рынка для местных корпораций. Например, китайские производители электромобилей и энергетического оборудования должны занять не менее 80% и 90% доли рынка соответственно. Далее, осенью 2020 года председатель КНР Си Цзиньпин утвердил программу «Китайские стандарты 2035», согласно которой Китай должен стать мировым разработчиком технологий, включая 5G, интернет вещей и искусственный интеллект. Подобная тактика в проведении промышленной политики предполагает получение двойного эффекта: (1) локализацию и увеличение производства в Китае западным бизнесом; (2) доминирование местных компаний на китайском рынке. Эта тактика направлена на обеспечение готовности Китая к различным эскалациям с «коллективным Западом» и минимизацию ущерба от возможных санкций. Например, сегодня Intel экспортирует микросхемы на миллиарды долларов в Китай, на рынок которого приходится около 50% мирового спроса на полупроводники. Отмеченные цели в отношении локализации уже вынудили Intel увеличить свое промышленное присутствие и, соответственно, объемы производства в этой стране, однако нацеленность на обеспечение доминирования местных компаний на рынке полупроводников не только ослабляет рыночные позиции Intel в Китае, но и делает потенциальный уход этой компании с рынка практически безболезненным для китайской экономики. Схожим образом дочерняя компания Volkswagen в России в 2003—2017 гг. суммарно инвестировала в производство и локализацию около 2 млрд евро, однако доля этой марки на российском рынке легковых автомобилей не превышала 6,4%. После начала войны Volkswagen не только столкнулся с заморозкой своих российских активов, но и в конечном счете был вынужден продать их всего за 125 млн евро, а новый российский собственник в данный момент активно занимается восстановлением производства и расширением бизнеса при поддержке китайских партнеров.
***
Когда-то идеолог и основатель коммунистического государства Владимир Ленин утверждал, что «капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим», а Карл Маркс был уверен, что обеспечив капиталу 300% прибыли, «нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». В этом контексте подходы современных российских и китайских политиков к выстраиванию отношений с западным бизнесом, логика проводимой ими промышленной политики, звучащие угрозы и принимаемые решения дают основание предположить, что они хорошо усвоили «коммунистическое мировоззрение». Российское политическое руководство уже представило свою «картину мира», и западные корпорации извлекли из нее горькие уроки. Тем важнее транснациональным корпорациям делать стратегические расчеты в отношении Китая, переосмыслить риски, возникающие вследствие ведения бизнеса в этой стране, и иметь собственный план действий по «разъединению» на случай начала военных действий в Тайване.
