«Эмиграция — та же смерть. Переход в иной мир. (…) Но это особая смерть. Смерть, которая хуже смерти. (…) Нынешний релокант вдохновляется горем Родины. Белгород под обстрелом — и тепло разливается по телу. Люди в Шебекино в панике — почти оргазм. Гибель русского солдата — успокоительное», — так режиссер Константин Богомолов летом 2023 года описал российских эмигрантов, сравнив их жизнь с «переходом в иной мир», своеобразной гражданской смертью. Он изобразил «новых релокантов» как морально разложившихся людей, злорадствующих над бедами соотечественников.
Эта риторика — не просто мнение скандального режиссера, а отражение официального нарратива российских властей и пропаганды в отношении сотен тысяч граждан, покинувших страну после февраля 2022 года. Сравнение эмиграции с «гражданской смертью» и «предательством» перекликается с риторикой властей Ирана, Турции и Беларуси, которые также стигматизируют своих политэмигрантов.
Но как воспринимает эту «новую волну» эмиграции российское общество? Почему стигматизация уехавших стала инструментом для укрепления лояльности и устрашения оставшихся? И где корни разрыва между теми, кто уехал, и теми, кто остался?
Уход как «моральное дезертирство»
Слова Богомолова вписываются в давнюю традицию авторитарных режимов, рассматривающих отъезд как измену и бегство. Согласно теории Альберта Хиршмана, эмиграция — это форма «выхода», альтернативная «голосу» (активному протесту) и «лояльности» (приверженности системе). В демократических обществах эмиграция воспринимается как личный выбор, а критика — как легитимный способ влияния на политику. Однако в авторитарных системах, как убедительно показывает политический теоретик Евгений Рощин, любая утечка человеческого капитала превращается в политический жест. Отказ «быть лояльным любой ценой» трактуется властью как моральное дезертирство, особенно если страна переживает кризис или войну. Лозунги вроде «своих не бросаем» закрепляют представление о гражданстве как о безусловной обязанности: настоящий патриот обязан оставаться с Родиной и режимом при любых обстоятельствах.
Нарратив об эмиграции как предательстве формируется через отождествление отъезда с «бегством» из страны в трудный момент. Эта риторика уходит корнями в советскую эпоху, когда «невозвращенцев» во время холодной войны клеймили «изменниками Родины». При этом советское законодательство предусматривало наказание не только для перебежчиков, но и для их семей (арест, ссылка или каторжный труд). Примером служит кампания против Олега Битова, редактора «Литературной газеты», бежавшего в Лондон в 1983 году. После его возвращения советская пресса использовала его для дискредитации Запада.
В современной России этот подход воспроизводится практически без изменений. Образ «беглецов» активно тиражируется в официальных заявлениях, на телевидении и в интернете. Лояльность власти измеряется физическим присутствием в стране: остаешься — «свой», уезжаешь — автоматически попадаешь под подозрение в нелояльности.
Автократы и эмиграция
Авторитарные режимы сознательно используют стигматизацию эмигрантов для достижения собственных целей. В политической социологии такая риторика рассматривается как технология социальной консолидации: маркируя уехавших как «чужаков» и «предателей», власть противопоставляет их «верным» оставшимся. Это позволяет сплотить общество внутри страны за счет демонизации внешнего врага. Пропаганда выстраивает дихотомию: «мы» — народ-патриот, сплотившийся вокруг лидера, а «они» — беглые трусы и изменники, которые нас бросили. Такая схема не только укрепляет лояльность ядра сторонников, но и запугивает колеблющихся.
Россия в этом отношении не уникальна: схожие сюжеты характерны для Ирана, Беларуси, Турции, Венесуэлы и других авторитарных стран. После Исламской революции 1979 года в Иране значительная часть образованной элиты покинула страну. Режим Хомейни заклеймил эмигрантов как «продавшихся Западу» и оторванных от «истинного Ирана». Спустя десятилетия иранские консерваторы продолжают называть диаспору «ненастоящими» иранцами. Впрочем, иранская эмиграция, особенно в США и Европе, смогла сформировать активное политическое сообщество: они лоббируют санкции против режима, распространяют информацию о нарушениях прав человека в Иране и поддерживают соотечественников. Риторика Тегерана, обвиняющая их в предательстве, лишь укрепляет их протестную идентичность, усиливая солидарность с жертвами режима.
Более близкий к российской действительности пример — Беларусь. После подавления протестов 2020 года тысячи белорусов — оппозиционеров, журналистов, IT-специалистов — покинули страну, осев в Польше, Литве и Украине. Александр Лукашенко публично называл их «беглыми предателями», лишал гражданства и заочно приговаривал к тюремным срокам. В интервью BBC он заявил, что диалога с «предателями, сбежавшими за границу», не будет. Тем не менее белорусская диаспора сохраняет активность. В Вильнюсе, Варшаве и других городах эмигранты создали инфраструктуру сопротивления: от независимых медиа до инициатив по созданию трибуналов. В ответ власти Беларуси усилили транснациональное давление — от угроз семьям беглецов до попыток спецслужб организовать покушения за рубежом.
После неудачного путча 2016 года режим Реджепа Тайипа Эрдогана развернул масштабную кампанию против сторонников оппозиционного проповедника Фетхуллаха Гюлена. Тысячи турок, опасаясь арестов, покинули страну. Власти заклеймили их как «беглых гюленистов», террористов и изменников. Было введено законодательство, запрещающее таким эмигрантам возвращаться и предусматривающее конфискацию их имущества. Турецкое общество на этом фоне раскололось: консерваторы поддержали изгнание «предателей», а светская либеральная публика часто сочувствовала уехавшим.
Таким образом, стигматизация эмигрантов — распространенный прием авторитарных режимов. Она мобилизует общество против «врага» и подрывает альтернативные образы будущего, которые представляют эмигранты. Эта риторика также служит индикатором характера режима: чем громче звучат обвинения в адрес уехавших, тем более оборонительной и агрессивной становится власть, тем сильнее она боится потерять контроль над общественным сознанием.
Отношение к эмиграции внутри России
Летом 2022 года председатель Госдумы Вячеслав Володин назвал покинувших Россию в кризисный момент «предателями», а в конце года уточнил, что «подавляющая часть общества считает, что они предали свою страну, родных и близких». Таким образом, этому клейму придавался вид «народного мнения». Законодательные инициативы, призванные «наказать беглецов», не заставили себя ждать. С 2024 года доходы удаленных работников, трудящихся на российские компании из-за рубежа, облагаются налогом по ставкам 13−15%, даже если человек не является налоговым резидентом России. Для «иностранных агентов» предлагаются более жесткие меры: налог в 30% и ограничения на операции с имуществом и доходами. Обсуждаются также инициативы по лишению таких граждан ряда льгот и дальнейшему ужесточению контроля. Спикеры Совета Федерации поддержали эту линию: Валентина Матвиенко отметила, что общество рассматривает отъезд известных персон как предательство, особенно если они за границей «поливают Родину грязью».
Параллельно влиятельные фигуры, близкие к Кремлю, предложили и вовсе закрыть уехавшим путь назад. Режиссер Никита Михалков выступил за государственный запрет на возвращение артистов-эмигрантов и лишение их возможности работать в российских культурных учреждениях. Эту инициативу поддержал депутат Виталий Милонов, предложив Министерству культуры ужесточить условия трудоустройства для артистов, покинувших Россию в 2022—2025 гг. Председатель Госдумы Вячеслав Володин пошел еще дальше, призвав вообще не брать вернувшихся из эмиграции россиян на работу. По словам Володина, релокант «не может быть государственным и муниципальным служащим, работать в госкомпаниях». «Да и частным организациям надо понимать, кого они берут», — добавил он. При этом председатель Госдумы утверждает, что большинство его коллег придерживаются такой же позиции.
Данные социологических опросов, как российских, так и международных, указывают на преобладание негативного отношения к эмигрантам в российском обществе. По данным опроса «Левада-центра», проведенного в апреле 2025 года, 37% респондентов считают уехавших «предателями и изменниками Родины», а 36% — людьми, «не верящими в будущее России». Таким образом, более 70% опрошенных связывают эмиграцию с нелояльностью, приписывая уехавшим трусость, неверие или эгоизм. Небольшая доля опрошенных видит в эмигрантах жертв обстоятельств: 29% респондентов считают, что уезжают преимущественно те, кто опасается мобилизации, 17% указывают на страх политических репрессий как возможную причину отъезда, а 10% отмечают дискриминацию в современной России как фактор, побуждающий к эмиграции. Открыто сочувствуют уехавшим не более 10% россиян, что сопоставимо с исторически низкой долей желающих эмигрировать (9% в 2023—2024 гг.). При этом важно отметить, что негативное восприятие постепенно смягчается: доля тех, кто считает уехавших «образованными, умными, талантливыми», увеличилась с 13% в марте 2024 года до 17% в апреле 2025-го.
Кроме того, отношение россиян к уехавшим варьируется в зависимости от социального статуса эмигрантов и причин их отъезда. Наибольшую неприязнь вызывают знаменитости, покинувшие Россию после начала полномасштабной войны: 55% респондентов в марте 2024 года осудили известных артистов и телеведущих. В то же время «обычных людей», бежавших от мобилизации, осуждают чуть меньше — 49%. По сравнению с 2023 годом доля положительных оценок уехавших знаменитостей сократилась, а негативных — увеличилась. Одновременно отношение к уехавшим из-за мобилизации становится более нейтральным: растет число тех, кто относится к ним равнодушно.
Согласно панельному онлайн-опросу, проведенному Университетом Хельсинки в 2024—2025 гг. под руководством автора этого текста, недоверие к эмигрантам, покинувшим Россию после 2022 года, возросло с 26% весной 2024 года до 33% летом 2025 года. Молодежь (18−29 лет) и женщины демонстрируют чуть большую лояльность: лишь 17% молодых респондентов выражают недоверие к эмигрантам, тогда как среди людей старше 50 лет таких более половины. Мужчины чаще не доверяют уехавшим (41%), чем женщины (36%). Уровень образования практически не влияет на отношение к эмиграции. Примечательно, что от четверти до трети респондентов затрудняются ответить на вопросы об эмиграции, что может указывать как на чувствительность темы, так и на равнодушие к ней.
Что формирует негативное отношение к эмигрантам? Во многом это результат пропаганды, но есть и другие факторы. Массовый отъезд 2022 года стал шоком: для одних — из-за потери друзей, соседей, коллег, для других — из-за невозможности уехать, несмотря на желание. Это порождает чувство несправедливости: «Почему они смогли уехать, а мы вынуждены терпеть трудности?» Среди оппозиционно настроенной части общества возникает ресентимент, подпитываемый обидой. Подобные настроения наблюдались, например, в Беларуси, где отчуждение от диаспоры формировалось на убеждении, что уехавшие якобы «бросили» остальных решать проблемы. Таким образом, раскол между «оставшимися» и «уехавшими» подпитывается не только сверху, но и снизу — реальными обидами и сожалениями. А власть умело канализирует эти эмоции в русло лояльности: дескать, «времена и родину не выбирают».
Культура и медиа: чистка инфополя от «невозвращенцев»
Для формирования образа эмигранта как «чужака» российские власти активно используют культурные механизмы исключения. После начала полномасштабной войны в медиапространстве России фактически произошла «люстрация» уехавших деятелей культуры. Из эфиров телевидения и радио исчезли артисты, покинувшие страну или открыто критиковавшие действия властей. Яркий пример — Алла Пугачева, легенда эстрады, подвергшаяся резкой критике после отъезда. Цирковой артист Эдгард Запашный заявил, что она «растоптала себя как личность», а ситуация выявила, «кто есть кто: кто со страной, а кто против». Другие известные фигуры — рок-музыканты Земфира, Борис Гребенщиков, Андрей Макаревич, певица Монеточка, рэпер Noize MC — были заклеймены «иностранными агентами», что фактически исключило их творчество из официальной культурной сферы. К концу 2023 года на радио сформировался негласный «стоп-лист»: песни артистов-эмигрантов перестали ставить в ротацию.
Важно и то, как теперь изображают эмигрантов в самом культурном контенте. В современных отечественных сериалах, фильмах и песнях герои-эмигранты либо отсутствуют, либо изображаются карикатурно. Тема эмиграции чаще всего обыгрывается в юмористическом жанре: анекдоты, мемы и скетчи высмеивают «релокантов», якобы не прижившихся за границей и жалеющих о своем решении. В популярных Telegram-каналах распространяются шуточные истории о «неудачниках-айтишниках», вернувшихся в Россию. Лояльные режиму артисты, такие как Лада Дэнс, подкрепляют этот нарратив, заявляя: «Уехали и уехали. Бог с ними. Пусть живут своей жизнью. Но я не понимаю, как можно поворачиваться спиной к своей стране, ненавидеть свой народ?».
«Белое пальто» и раскол нации: взаимные обиды уехавших и оставшихся
Помимо официальной пропаганды, значительную роль в отчуждении между «уехавшими» и «оставшимися» сыграли спонтанные мемы, зародившиеся в общественной среде. Один из таких феноменов — мем «белое пальто». В русскоязычном интернет-жаргоне эта метафора обозначает демонстративно правильное, морально превосходствующее поведение. В контексте эмиграции фраза «снять белое пальто» часто используется в адрес критиков, живущих за границей, которых обвиняют в том, что они поучают оставшихся в России с позиции морального превосходства.
Мем «белое пальто» стал инструментом обесценивания моральной позиции эмигрантов. Их голос заранее воспринимается как заносчивое нравоучение. В результате любые нравственные доводы — об ответственности за зло или соучастии молчанием — отвергаются не по существу, а из-за приписываемого говорящему высокомерия или оторванности от реальности. При этом наиболее резкие высказывания в адрес оставшихся в России, как правило, исходят от людей, не связанных с послевоенной эмиграцией и представляющих привилегированные группы.
Согласно недавним исследованиям, многие российские эмигранты сохраняют доверие к соотечественникам. Они разочарованы государством, но не народом. Эмигранты продолжают поддерживать друзей и родных в России, донатить на независимые инициативы и передавать информацию. Таким образом, мосты между «уехавшими» и «оставшимися» не разрушены — общение сохраняется. Однако государственный дискурс намеренно внушает обратное, возводя эмоциональную стену отчуждения.
В этом смысле история с «белым пальто» выгодна именно режиму. Она отвлекает от сути морального выбора, подменяя его спорами о том, «кто праведнее». Вместо диалога о будущем страны или осмысления причин, по которым сотни тысяч людей покинули Россию, не желая жить под давлением пропаганды, в обществе разгораются взаимные обвинения в высокомерии и предательстве. Одни заявляют: «Вы уехали и потеряли право нас судить». Другие отвечают: «Вы остались и молчите, вам с этим жить». Такая поляризация выгодна власти: пока стороны не слышат друг друга из-за обид, режим спокойно закручивает гайки и укрепляет свои позиции.
