27 февраля 2022 года российское руководство привело силы сдерживания в «особый режим». Вскоре российский министр иностранных дел начал прямым текстом обвинять Запад в подготовке ядерной войны, что можно расценивать как оправдание принимаемых российским руководством шагов. Доподлинно неизвестно, что означает этот «особый режим», когда в вооруженных силах существуют лишь следующие режимы боевой готовности: постоянная боевая готовность, повышенная боевая готовность (например, даже во время путча ГКЧП в августе 1991 года войска были приведены именно в повышенную боевую готовность), военная опасность и полная боевая готовность.
Таким образом, «особый режим» может интерпретироваться как способ психологического давления на сопротивляющихся украинцев и на консолидировавшийся против Кремля мир. Однако такая интерпретация стала бы серьезным упрощением ситуации — за этими риторическими приемами просматривается не только бряцание оружием. Здесь стоит принимать во внимание концепцию «ядерной деэскалации» конфликта, которая существует в российском военном планировании как минимум десятилетие. И столкнувшись с жесточайшим сопротивлением украинцев и мощнейшим экономическим давлением со стороны большей части остального мира, Кремль может всерьез обратиться к ней.
У российских военных существует понятие — стратегические силы сдерживания. Их основу составляют стратегические ядерные силы — межконтинентальные баллистические ракеты, баллистические ракеты подводных лодок и стратегические бомбардировщики. Но в силы сдерживания также входят системы предупреждения о ракетном нападении и контроля космического пространства, системы противоракетной обороны, обычное высокоточное оружие большой дальности и нестратегическое ядерное оружие. Такая структура говорит о следующем: если советская власть так и не смогла решить проблему контролируемой эскалации конфликта от обычного до ядерного, то нынешняя российская власть явно попыталась это исправить. Возможно, она даже уверена, что проблема решена. Кроме того, в российском военном руководстве сегодня, вероятно, не осталось участников ядерных испытаний, на своем личном опыте понимающих, с чем действительно имеют дело, и способных это понимание донести до политического руководства.
Ключом к пониманию тут является именно нестратегическое ядерное оружие и упомянутая выше концепция «ядерной деэскалации». Сам факт существования этой концепции ряд экспертов еще несколько лет назад ставил под сомнение, хотя впервые я узнал о ее существовании на экспертном круглом столе в РСМД еще в 2012 году. Самый отчетливый документальный след ее существования есть в статье 37 принятого в июле 2017 года документа «Основы государственной политики РФ в области военно-морской деятельности до 2030 года». Там прямо сказано: «В условиях эскалации военного конфликта демонстрация готовности и решимости применения силы с использованием нестратегического ядерного оружия является действенным сдерживающим фактором».
Кроме того, в документе «Основы государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания», принятом в июне 2020 года, в качестве одной из опасностей, для нейтрализации которых применяется ядерное сдерживание, сформулировано даже развертывание ударных беспилотных аппаратов (статья 12, пункт «б»). В то же время одним из условий применения ядерного оружия является «агрессия против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства» (статья 17 и статья 18, пункт «г»). Сегодня при анализе действий высшего российского политического руководства практически невозможно применять презумпцию рациональности и осведомленности, поэтому сложно судить, что оно может посчитать «угрозой существованию государства». Например, нарастающая помощь Украине со стороны стран НАТО и других членов международного сообщества может быть интерпретирована в качестве таковой. Аналогичным образом могут быть интерпретированы проблемы, с которыми столкнулись самые боеспособные части российской армии.
При этом продемонстрировать готовность к применению нестратегического ядерного оружия можно и имитацией ядерной атаки. Например, в 2013 году российские войска на учениях имитировали удар по Швеции. Однако существует также опция нанесения демонстративного ядерного удара по ненаселенной местности или несудоходному району мирового океана. Ключевая роль в вопросе такой первой демонстрации, судя по всему, отведена российской дальней и противолодочной авиации, однако нельзя сбрасывать со счетов и другие носители такого оружия (к тому же многие из них на этой войне уже используются).
Основная масса носителей нестратегического ядерного оружия находится на флоте: атомные подводные лодки с крылатыми ракетами и многоцелевые атомные подводные лодки, ракетные крейсера и противолодочные самолеты Ту-142. Однако они есть и в воздушно-космических силах: дальние бомбардировщики Ту-22М3, фронтовые бомбардировщики Су-24 и, не исключено, Су-34. Есть они и в сухопутных войсках: главным образом, это ракетные бригады, оснащенные комплексами «Искандер» с баллистическими либо крылатыми ракетами. В последнем случае остается неясным статус самоходных минометов 2С4 «Тюльпан», для которых в советское время существовали ядерные заряды.
Что касается самих боезарядов, то все они находятся на объектах 12-го главного управления Министерства обороны: на двенадцати центральных базах хранения (ЦБХ) и подчиненных им ремонтно-технических базах (РТБ). Три ЦБХ находятся в непосредственной близости от полей сражений, как и система соответствующих РТБ и места базирования потенциальных носителей. Таким образом, заранее почти невозможно предвидеть, на какую конкретную войсковую часть Россия сделает ставку в рамках концепции «ядерной деэскалации», если приказ о ее реализации будет отдан.
С 1991 года число носителей нестратегического ядерного оружия и самого этого оружия значительно сократилось. Если на момент распада у России было 20 тысяч таких боезарядов разных видов и типов, то сегодня предельная оценка составляет 2000 боезарядов. И из них реально готово к применению гораздо меньшее число: 860−1040 единиц или того меньше. Однако очевидным образом сокращающийся арсенал такого оружия может парадоксальным образом снизить порог его применения. Так, в отсутствие сдержек и противовесов и адекватной экспертизы принимаемых политических и военных решений, велика вероятность появления у российского руководства иллюзии контроля над последствиями.
В конечном итоге «особый режим» сдерживания, несмотря на свой риторический характер, означает, что Кремль на фоне сложной ситуации на поле боя не оставляет попыток торговаться с позиции силы и продолжает повышение ставок: сегодня это уже угроза перевести войну против Украины в крупный региональный конфликт с применением ядерного оружия. Правда, в таких обстоятельствах самую большую роль всегда играет человеческий фактор — фактор конкретных исполнителей приказа. В нынешних обстоятельствах общее недоверие Кремля к собственной армии и ее готовности выполнять любые приказы, о чем не раз писал Riddle, скорее всего, только усугубилось. Последнее также служит сдерживающим фактором для реализации концепции «ядерной деэскалации». Кроме того, даже попытка перехода к воплощению этой концепции уничтожит остатки консолидации в высшем эшелоне российской власти. Поэтому нынешняя угроза даже ограниченного применения ядерного оружия больше похожа на попытку разыграть хоть какую-то внешнеполитическую карту в ситуации начинающегося коллапса российской экономики, деморализации гражданской власти и утраты ее институтами остатков дееспособности из-за невозможности планирования деятельности.
Сегодня уже в полной мере очевидно, что после конца нынешней войны включение нестратегического ядерного оружия в жесткую систему договорного контроля и сокращения вооружений станет одной из первоочередных необходимостей. Должны быть четко известны количество и номенклатура такого оружия и планы по их сокращению. Также должно быть сведено к минимуму число типов его возможных носителей. Российские ракетные войска и артиллерия должны полностью лишиться опции нестратегического ядерного оружия. Что касается флота и авиации, то эта опция для них должна быть существенным образом ограничена.
