С точки зрения российской политики на Ближнем Востоке и Северной Африке прошедший год интересен тем, что Москва начала искать альтернативу военным способам обозначения своего присутствия в регионе, пытаясь осознать свои возможности и определить приоритеты. Одним из них, безусловно, может считаться Ливия, где с 2011 года продолжается гражданский конфликт между различными военно-политическими силами, осложненный борьбой глобальных и региональных акторов за влияние в североафриканской республике.
При этом было бы преувеличением сказать, что Ливия была важным для Москвы региональным партнером как во времена позднего правления Муаммара Каддафи, так и после его свержения. Косвенно это подтверждает и российская позиция по резолюции Совета Безопасности ООН № 1973 в 2011 году о введении бесполетной зоны над Ливией. Не имея серьезных экономических, политических и военных интересов в этой стране, российское руководство предпочло дистанцироваться от конфликта с непредсказуемым результатом. Что в общем-то вполне объяснимо. До 2011 года у Москвы и Триполи были договоренности о поставках российской техники и вооружений, сумма которых могла достигать $ 4,5 млрд, но твердых контрактов было заключено лишь на сумму в $ 2 млрд. Кроме того, существовали договоренности о том, что в Ливии приступят к реализации инвестиционных проектов российские нефтегазовые кампании «Лукойл», «Татнефть», «Газпром», однако их убытки (если таковые и были) сложно назвать существенными.
Даже позиция противников решения тогдашнего президента Дмитрия Медведева строилась не столько на экономических потерях, которыми было чревато для России крушение режима Каддафи, сколько на эмоциональном восприятии геополитической ситуации. К примеру, экс-посол России в Триполи Владимир Чамов в своей статье «Ливийская драма: видение российского дипломата» так аргументировал свое несогласие с решением президента: «Напомним, что ливийский лидер всегда резко негативно выступал против НАТО, критиковал ее действия в Сербии, Косово, Афганистане, расширение альянса на восток, включение в его орбиту постсоветских гособразований. Не добавило симпатии в отношения Каддафи с „атлантистами“ и его категорическое неприятие линии на присоединение к НАТО Украины и Грузии, его интересные и острые статьи на эту тему, наконец, его открытая поддержка России в военных действиях во имя спасения населения Южной Осетии от грузинского геноцида в августе 2008 г».
Аналогичное восприятие ливийского кризиса подтверждают и опросы общественного мнения, проводимые «Левада-центром». Лишь 13% россиян поддержали решение Дмитрия Медведева по Ливии, в то время как более половины были склонны интерпретировать российское присутствие на Ближнем Востоке в целом и позицию по Ливии в частности через оппозицию «свой-чужой». Иными словами, для большинства российских граждан было важно «поддержать дружественный режим Муаммара Каддафи», что в свою очередь полностью соответствует лозунгу, вброшенному в российские массы Владимиром Путиным о том, что «мы своих не бросаем».
Подобное восприятие геополитической ситуации российским населением сохраняется и по сей день и безусловно играет на руку амбициям Кремля, продолжающего активную политику в регионе. Тем не менее, интересы России в Ливии на сегодняшний день хоть и не очевидны, но все же складываются из ряда факторов, пусть и незначительных по отдельности, но весьма значимых в совокупности.
В первую очередь следует отметить, что российское присутствие в регионе позволяет российскому руководству извлекать дивиденды от сотрудничества с региональными игроками. Лучше всего это продемонстрировал сирийский кризис, активное участие в котором позволило Москве принудить региональных акторов к активному взаимодействию с российскими властями. Российская политика в регионе последних четырех лет позволила Москве укрепить свои связи со странами Ближнего Востока и Северной Африки. При этом Россия в последние годы начала представлять интерес для региональных игроков в первую очередь именно как сила, способная повлиять на сирийский режим, Иран, Халифу Хафтара в Ливии или хуситов в Йемене.
В этой связи Москва отлично чувствует важность текущего момента. Появившиеся возможности для сотрудничества прежде всего в экономической, энергетической и военно-технической сферах стали результатом ее активного военно-дипломатического участия в ближневосточных делах как на сирийском, так и на ливийском треках. Важную роль здесь, конечно, сыграл своего рода геополитический вакуум, который образовался после того, как США так и не смогли сформулировать свою позицию в отношении начавшихся в 2011 году процессов реконфигурации ближневосточного миропорядка.
Будучи не в состоянии более выступать гарантом существующего статус-кво на Ближнем Востоке и Северной Африке и не имея четкой стратегии в отношении того, как должна выглядеть новая архитектура безопасности в регионе, Вашингтон по сути не оставил иного выбора местным элитам за исключением диверсификации их внешнеполитических связей. Наилучший тому пример — отношения между Москвой и Эр-Риядом. Учитывая тот факт, что Саудовская Аравия едва ли переориентируется с США на Россию, можно сказать, что еще несколько лет тому назад сложно было себе представить столь заметный рост интереса друг к другу.
Ливия в этом контексте приобретает дополнительную ценность по сравнению с Сирией. Во-первых, ввиду того, что позиция Москвы по ливийскому кризису сближает ее со странами Залива, прежде всего с Саудовской Аравией и ОАЭ, а также Египтом. В этой связи поддержка Халифы Хафтара в Ливии уже не воспринимается столь негативно, как поддержка сирийского президента Башара аль-Асада и не является проблемой в переговорах с региональными акторами.
Во-вторых, российское руководство все больше осознает, что военное доминирование в регионе в краткосрочной перспективе отнюдь не гарантирует достижение политического лидерства в долгосрочной. Иными словами, несмотря на то, что Москве удалось добиться военного перелома в сирийском конфликте, ее преимущества на дипломатическом треке, равно как и в постконфликтной Сирии, уже сейчас не кажутся столь очевидными, как в 2016 году. В результате важным фактором, существенно затрудняющим для Москвы ее роль «регионального маклера» в сирийском конфликте, стал с каждым днем уменьшающийся набор инструментов влияния на своих «союзников» на Ближнем Востоке. В этой связи укрепление присутствия в Ливии, где перспективы разрешения конфликта еще очень иллюзорны, приобретает для Москвы важное значение на фоне нормализации ситуации в Сирии.
Важное значение имеет Ливия и с точки зрения обретения дополнительных рычагов влияния на страны Запада. Как справедливо отмечает Николай Кожанов, «вступив в ливийский конфликт, Москва показывает Европе и США, что она не ограничится Сирией и Украиной, и что ее „успех“ в Сирии неслучаен». Как и в случае с Сирией, российские власти пытаются утвердиться в роли посредника. Но в отличие от сирийского кризиса, Москва старается поддерживать тесные отношения как с Ливийской национальной армией, возглавляемой Халифой Хафтаром, так и с Правительством национального спасения во главе с Фаизом Сарраджем и «бригадами Мисураты».
Подобную тактику нельзя назвать безуспешной. За несколько лет вовлеченности в ливийский кризис в руках Кремля сосредоточились рычаги влияния на внутриливийских игроков. Конечно, исход ливийского конфликта не зависит исключительно от желания России, однако Москва способна как содействовать достижению компромисса между сторонами конфликта, так и усугубить его. Не будет преувеличением сказать, что именно благодаря поддержке со стороны России Халифе Хафтару удалось заметно укрепить свои позиции в Ливии, и от Москвы во многом будет зависеть и степень компромисса, на которую он будет готов пойти в переговорах со своими оппонентами.
Это позволяет Москве использовать свое влияние в переговорах с ЕС, навязывая ему свои посреднические услуги. В результате Европа все больше убеждается в мысли о том, что для решения ливийского кризиса ей предстоит вести переговоры с Россией. А это значит, что у Москвы вновь появляется повод для того, чтобы продолжить диалог с ЕС о смягчении его позиции по наиболее чувствительным для Кремля вопросам.
Ливия открывает для России дополнительное окно возможностей в переговорах с ЕС. Связано это прежде всего с тем, что миротворческие усилия, предпринимаемые странами Европейского Союза, пока характеризуются несогласованностью и разобщенностью: в частности, оживившаяся в последнее время активность Италии, вспомнившей о своем долге бывшей метрополии, вызывает настороженность, а то и раздражение, например, у Франции. Между тем, учитывая весьма теплые связи, установившиеся между популистами из Рима и Кремля, обе стороны теоретически могут играть на ливийском поле скоординировано.
Наконец, в отличие от сирийского кризиса, участие России в ливийском урегулировании пока нельзя назвать затратным для Москвы. Обозначение своих позиций в Ливии позволяет российскому руководству надеяться, что его интересы будут учтены в послевоенном переделе этой страны. Поэтому российское руководство взяло курс на сохранение своих позиций в Ливии за счет возобновления большинства достигнутых ранее договоренностей. В ходе своего визита в Москву в августе 2017 года Халифа Хафтар уже заявлял о готовности выступить гарантом выполнения всех российско-ливийских военных контрактов. Уже сейчас РЖД, а также ряд российских энергетических компаний (например, «Газпром», «Роснефть», «Татнефть» и «Лукойл») начинают вести переговоры с ливийской стороной о возобновлении старых и реализации новых проектов на территории Ливии.
При этом ливийский нефтегазовый сектор сам по себе вряд ли представляет для России серьезный интерес. Здесь, пожалуй, стоит согласиться с Михаилом Крутихиным, который отмечает, что проводимая Россией в Ливии политика ведется «не для того, чтобы самим начать добычу, а для того, чтобы помешать другим». Итальянцы совместно с ливийской Национальной нефтяной компанией на сегодняшний день владеют газопроводом «Зеленый поток», по которому на юг Италии ежегодно поставляется до 11 млрд кубометров газа. В прошлом году итальянская нефтегазовая компания ENI выкупила 42,5% доли British Petroleum в соглашении о добыче и разделе продукции с ливийской Национальной нефтяной корпорацией. Французскому Total принадлежат права на разработку нефти в ряде ливийских месторождений. При этом реализация этих проектов во многом зависит от безопасности в самой Ливии, которая в свою очередь зависит и от усилий Москвы. От этого же зависит и решение миграционной проблемы для Европы, испытывающей на себе приток беженцев из Северной Африки. И особую актуальность это приобретает в условиях, когда отношение к мигрантам становится важным вопросом при голосовании за те или иные политические силы в Европе.
