Россия является сегодня официально участницей одной войны (в Сирии) и неофициальной военной операции на территории Украины. Количество погибших в этих двух конфликтах российских граждан, начиная с 2014 года, по разным оценкам колеблется от 200 до приблизительно 4000 человек. Цифра варьируется в зависимости от методики подсчета. Наибольшее число убитых россиян в период войны на востоке Украины приходится на 2014 год. Что касается Сирии, то тут «пик смертности» пока пришелся на февраль 2018 года.
Однако ни официально признанные потери (пятеро погибших сотрудников частной военной компании «Вагнер»), ни обнаруженные прессой погибшие (не менее 14 человек), ни даже слухи о гибели от 100 до 600 человек («несколько сотен» по свидетельству бывшего директора ЦРУ, нового госсекретаря США Майка Помпео) не привели к росту публичной антивоенной, пацифистской активности.
Такая пассивность российского общества связана с несколькими причинами. Одна из них — опасность, которую видят российские власти в антивоенном движении. В то же время, актуальные настроения российского общества также не способствуют росту пацифистских настроений.
Пацифизм в России до 2014 года
В современной России, в отличие от Советского Союза, не существует системы негосударственных или государственных организаций, имитирующих антивоенную деятельность или занимающихся экспортом антивоенной активности. СССР постоянно использовал антивоенную риторику, как во внутренней политике, так и представляя агрессорами своих внешних противников, в первую очередь, США и НАТО. Часть этой идеологии и пропагандистской машины Россия получила в качестве «наследства» от Советского Союза.
Однако уже в 1990-е годы внешняя антивоенная пропаганда почти сошла на нет. Часть организаций закрылась, другие со временем перепрофилировались, как, например, «Российский фонд мира». Сегодня этим фондом руководит глава комитета Госдумы по международной политике Леонид Слуцкий. Его организация привозила значительную часть лояльных зарубежных наблюдателей на президентские выборы 2018 года.
Последний внутренний всплеск антивоенной активности пришелся на первую войну в Чечне. Уже во время второй общественные настроения существенно изменились.
Война есть — пацифизма нет
Новый резкий всплеск антивоенной активности и рост милитаризма пришлись на 2014 год и были связаны с аннексией Крыма, а затем с началом военных действия на востоке Украины. Первые антивоенные выступления стали реакцией на происходящее постсоветской системы правозащитных организаций, выступавших с антивоенных позиций во время первой войны в Чечне.
Отдельные антивоенные акции начались в Москве еще до активных боевых действий и даже до крымского референдума. Отправной точкой было решение Совета Федерации разрешить президенту Путину использовать армию за пределами России. Первый полноценный, но немногочисленный митинг состоялся 2 марта 2014 года напротив здания российского Генштаба. Он был разогнан полицией и не поддержан большинством наблюдавших его граждан. Уже тогда обозначилась главная проблема антивоенного движения после 2014 года. Большая часть общества воспринимала антивоенные акции как проукраинские и антироссийские.
Позднее инициативу у правозащитников перехватила политическая оппозиция. Первый Марш мира, во время которого антивоенные лозунги приобрели политическую окраску, состоялся в сентябре 2014 года. Политика постепенно поглотила антивоенную повестку дня, оттеснив ее на второй план.
Что касается отчетливо антивоенных и пацифистских, но не оппозиционных акций, то они жестко пресекались властями и дальше, как это было, например, с альтернативным музыкальным фестивалем «Дезертир-фест», который должен был пройти в Москве в феврале 2017 года, но был прерван полицией, а организаторы и участники разогнаны или задержаны. Менее масштабные разовые антивоенные акции спецслужбы, впрочем, только фиксируют. Они, вероятно, не так опасны, потому что не претендуют на массовость. Кроме того, из этих данных можно при необходимости слепить очередное дело о попытке госпереворота, как это случилось с задержанными в 2018 году перед выборами членами анархистского сообщества.
Акций против войны в Сирии вообще практически нет. Сильного антивоенного движения как в США во время войны во Вьетнаме или хотя бы как в СССР во время вторжения в Афганистан в России не появилось.
Механизм подавления пацифизма
Выбрав военные действия в качестве допустимого инструмента для решения внешнеполитических и даже внутриполитических задач, российские власти видят в антивоенных движениях одну из главных угроз для своей политики. Борьба с антивоенным движением ведется властями во всех сферах жизни общества.
За последние четыре года пострадали все «традиционные» правозащитные антивоенные организации, включая Комитеты солдатских матерей. Кто-то стал иностранным агентом, против отдельных правозащитников заведены уголовные дела. В итоге, активность традиционной правозащиты на этом направлении сведена к минимуму как потенциально опасная для самого существования этих НКО.
Вряд ли совпадение, что российские власти именно после 2014 года также уступили давлению Русской православной церкви, согласившись на отмену регистрации на территории России наиболее антивоенно настроенной религиозной организации — «Свидетелей Иеговы», чьи последователи еще в советский период были известны тем, что предпочитали тюремное заключение уходу на военную службу.
В то же время запрос на милитаризацию формируется снизу. Стремительный рост популярности армии начался в российском обществе после войны в Южной Осетии 2008 года и на фоне военных реформ Сердюкова, а затем Шойгу. Резкое изменение общественных настроений подтверждает социология. Военная служба сегодня стала одной из наиболее желанных профессий: почти три четверти россиян считают ее отличным карьерным лифтом. По данным ВЦИОМ, 71% россиян хотели бы, чтобы их ближайшие родственники были военнослужащими.
Таким образом, актуальные запросы общества совпадают с целями государственной власти (и отчасти властью же и формируются). И в рамках этих настроений антивоенная или пацифистская активность приравнивается пропагандой к измене.
Есть ли шанс у пацифистов?
В России нет полноценных легально действующих организаций, которые своей главной программной целью заявляли бы борьбу с милитаризацией общества, ставили бы требования прекращения внешних военных конфликтов, в которых Россия сейчас участвует. Анонимные паблики в соцсетях не в счет. Формально это не запрещено законом, но реально создание организации, формальной или неформальной, с такими уставными целями — это прямой способ заинтересовать ФСБ.
Самое большое, на что рискуют идти противники милитаризации российского государства — это выступать против увеличения военного бюджета, то есть, за снижение расходов на содержание и перевооружение армии, как это делают «системные» либералы, вроде Алексея Кудрина. Либо как Алексей Навальный приводят меркантильные аргументы, объясняя, что война — это «дорого».
В то же время у пацифистского движения существует большой потенциал. Несмотря на прямо артикулируемый милитаристский запрос общества и рост популярности армии, существуют и глубинные общественные фобии. Главная — страх перед большой войной, то есть военным конфликтом высокой интенсивности. По данным всех крупнейших социологических служб, около 75% россиян в той или иной форме боятся войны, еще около половины опасаются за будущее своих детей.
Таким образом, рост потерь в актуальных военных конфликтах и особенно возникновение новых могут неожиданно привести и к резким изменениям настроений в обществе. Но это в потенциале. Пока разговоры о войне работают лишь на запугивание населения, граждане закрываются от внешней информации, закукливаются. Недаром кремлевские пропагандистские медиа активно раскручивали накануне американской бомбардировки Сирии именно тему возможной «Третьей мировой войны». Никто не знает, какие именно цифры или события общество воспримет как настоящий сигнал об опасности и проснется.
