Будет не совсем правильно утверждать, что аннексия Крыма кардинально изменила внешнюю политику России. Попытки выстроить тесное сотрудничество с ЕС прекратились еще в начале 2010-х гг. параллельно с начатым в противовес «Восточному партнерству» проектом евразийской интеграции. «Поворот в Азию» тоже наметился раньше событий в Крыму — в 2012 году. А разговорам о многополярности (с опорой на потенциал БРИКС) как альтернативе однополярному миру во главе с США и вовсе больше десяти лет. Однако именно аннексия Крыма и последующие военные действия на востоке Украины породили у Кремля желание как можно скорее вкусить плоды многополярности на практике. Последние пять лет Россия активно призывает Запад пересмотреть итоги Холодной войны, которые закрепили западную трактовку международного порядка, в пользу права «полюсов» устанавливать свои правила игры.
При этом Россия не экономит и не сильно хеджирует риски. Санкционные и несанкционные ограничения, введенные Западом, пока никак не влияют на процесс принятия внешнеполитических решений в России. Уже трижды официально оконченная кампания в Сирии по поддержке режима Башара Асада продолжается с 2015 года, несмотря на все протесты стран ЕС и США. Россия активно расширяет сферу своих интересов, прямо и косвенно наращивая присутствие в странах Магриба и в Африке южнее Сахары. Москва защищает режим Мадуро в Венесуэле и в нужные моменты протягивает руку помощи режиму чучхе в КНДР. Что касается конфликта в Украине, то никакие формальные попытки урегулировать ситуацию на Донбассе пока не приводят к каким-либо значимым результатам.
Риторика президента России, высшего военного руководства, российского МИДа и любого депутата, решившего высказаться на внешнеполитическую тему, призвана донести до российской и зарубежной аудитории одну простую мысль: Россия не собирается пересматривать свою внешнюю политику, какой бы ни была ее цена. Кремль и дальше будет доказывать странам Запада и особенно США, что многополярность наступила и Россия уже давно активно действует без оглядки на Вашингтон. При этом Москва ждет, что Запад признает «объективную действительность» и придет к Путину обсуждать новые правила игры.
Либо многополярность, либо развал страны
Цели внешней политики в нынешней России доминируют над задачами внутреннего прогресса, а подчас и прямо противоречат им, препятствуя развитию человеческого капитала. Но именно такой подход позволяет руководству России «зацементировать» текущую властную конфигурацию и поддерживать иллюзию безальтернативности правления Путина. Пока Россия находится в «историческом противостоянии с агрессивным Западом», потребности внутреннего развития поставлены на паузу — и тем более это касается таких «западных концепций», как права человека.
В обществе растет недовольство из-за экономической повестки. И это подталкивает власть к дальнейшему ограничению свобод. Чем дальше мы находимся от 2014 года, тем проще для власти трактовать любое несогласие как потенциально опасное и требующее жесткого пресечения. То, что раньше преподносилось как «особая российская демократия», допускающая частную свободу в обмен на отказ от политической субъектности, сейчас сведено до «необходимости послушания» в условиях чрезвычайного положения на международной арене.
Можно долго спекулировать на тему, действительно ли верит Кремль в угрозу «оранжевой революции», исходящую от недовольных пенсионной реформой или «непатриотичных» пользователей социальных сетей, а также насколько адекватно оцениваются риски от вводимых репрессивных мер и социально-экономической политики последних лет. Но одно очевидно — текущая внешняя политика в глазах Совета Безопасности и президента Путина оправдывает почти любые меры по ограничению свобод (экономических в том числе) внутри страны. В свою очередь это открывает дорогу к использованию любых внутренних ресурсов для реализации «суверенной» внешнеполитической программы.
Мы их пересидим
Неизбежно возникает вопрос — на что рассчитывает Кремль? Если до 2014 года он еще мог балансировать между попытками «убедить» в своей правоте дипломатическими методами и периодическим демонстрированием силы (например, в Грузии в 2008 г.), то после Крыма поле для маневра существенно сократилось. Вопреки ожиданиям стран Запада, Кремль, поставив на кон репутацию, отношения с соседями и подвергнув рискам свою экономику, устремился создавать новые точки напряжения. Можно отметить пять ключевых направлений, которые последние пять лет доминировали в российской внешней политике.
Украина, безусловно, играла в российской политике центральную роль в 2014—2015 гг. После сравнительно безболезненной аннексии Крыма, но провалившегося проекта «Новороссия», Россия сконцентрировала свои усилия по замораживанию конфликта на Донбассе. С помощью тлеющего конфликта на востоке Украины Кремль создал непреодолимый барьер на пути Киева в ЕС и НАТО. После активной фазы военных действий в 2015 году Москва зачистила подконтрольные ДНР и ЛНР от наиболее радикальных и самостоятельных элементов, минимизировав неконтролируемые инциденты. Тем самым Кремль обезопасил себя от принятия Западом новых санкций за события в Украине. Сегодня политика Кремля в отношении Украины сводится к банальному ожиданию внутреннего коллапса постмайданной власти, причем не имеет большого значения, будет ли это в результате демократических выборов или в рамках «Майдана-3». Переговоры в рамках Минского процесса зашли в тупик, а все новые идеи и подходы пока отвергаются то одной, то другой стороной конфликта.
ЕС до сих пор остается самым приоритетным контрагентом России в международных отношениях. Последние пять лет Россия прикладывала немало усилий, чтобы «повлиять» на солидарность Брюсселя с Вашингтоном (Вашингтон тоже сделал для этого немало), хотя больше усилий было потрачено на активизацию дестабилизирующих факторов в рамках самого ЕС. Поддержка радикальных партий слева и справа, активное взаимодействие с любыми силами, готовыми оспорить легитимность санкций, — ничто из этого пока не принесло каких-либо существенных плодов. Но Кремль продолжает выжидать. Он ждет и надеется, что внутренние проблемы ЕС, будь то вопросы ценностей, «Брексит», миграция или смена поколений европейских лидеров, превратят ЕС в замкнутую на себе общность, более склонную к компромиссу. Парадоксальным образом Путин поддержал идею Эммануэля Макрона о создании европейской армии, буквально указав, что этот процесс является положительным «с точки зрения укрепления многополярности мира». Конечно, за скобками остается надежда российского руководства на то, что подобный процесс привел бы к де-факто разложению НАТО и оформлению «крепости Европа», отказавшейся от практики продвижения вовне универсальных ценностей и глобалистского подхода в пользу «европейского».
С 2014 года Россия активизировала идею поворота на Восток. На практике эта политика больше похожа на поворот к Китаю. В ретроспективе можно с уверенностью заявить, что надежды, озвучиваемые в 2014—2015 гг., что Китай заменит Европу в качестве главного инвестора, оказались чрезмерно оптимистичными. Доля товарооборота с Китаем во внешней торговле действительно выросла с 11,3% в 2014 году до 15,7% по итогам 2018 года (при этом в китайском товарообороте Россия занимает всего около 2%). Однако на ЕС все еще приходится 42,7% товарооборота, несмотря на введенные контрсанкции и общее падение покупательной способности РФ.
Китай очень выборочно поддерживает российские претензии на формирование многополярного мира, не рискуя вставать на сторону России по самым болезненным вопросам, касающимся Украины. Пекин категорически отказывается даже обсуждать возможность нового соглашения о ликвидации ракет средней и малой дальности, которое включало бы не только Россию и США, но и Китай. Безусловно, Москву и Пекин сближает общее видение международной повестки по ряду направлений, но для альянса этого недостаточно. Как отмечает Александр Габуев, Китай нужен России намного больше, чем Россия Китаю, что не сильно располагает к равноправному партнерству.
За последние пять лет мир не сильно приблизился к урегулированию гражданской войны в Сирии. Зато Россия существенно нарастила свой авторитет в регионе, зачастую успешно маневрируя между интересами Турции, Ирана, Израиля и Саудовской Аравии. Москва де-факто навязала странам Запада принятие Ассада и свою постоянную роль в политическом урегулировании конфликта и ряда других вопросов в регионе. И это, пожалуй, главное достижение российской внешней политики по направлению строительства многополярного мира. Но как Москва может конвертировать свой статус в регионе для решения более насущных вопросов во взаимоотношениях с Европой и США? Пока весь успех, если и не сводится только к репутационному, оставляет массу вопросов о дальнейшей стратегии России и долгосрочном закреплении «побед» российской внешней политики в регионе.
Конечно, больше всего надежд и ожиданий было связано с США. Вашингтон — это главный полюс многополярного мира, и Кремль вполне оправданно признает лидерство США по целому спектру вопросов. Именно поэтому Москва, несмотря на санкционные волны и беспрецедентную антикремлевскую риторику американского истеблишмента, не оставляет попыток предложить Трампу «большую сделку». И хотя в российском экспертном сообществе уже не осталось тех, кто верит, что встреча Путина и Трампа может кардинально изменить логику развития российско-американских отношений, Кремль все еще надеется, что это вопрос времени, а задержка связана в первую очередь с внутриполитической обстановкой в США. Действительно, если президент США дважды за год готов прилететь в Азию, чтобы увидеться с лидером КНДР, то откладывание полноценной встречи с Путиным — это временное недоразумение.
Возникает ощущение, что президент Путин застрял в условном 2007 году, когда экономики стран БРИКС росли значительно быстрее стран Запада. Тогда закономерно казалось, что новообретенная экономическая мощь должна конвертироваться в большее политическое участие. С тех пор прошло 12 лет, а Путин продолжает повторять мантру о грядущем многополярном мире: «Проблемы, возникшие в предыдущие годы в мировых делах, связаны с однополярностью мира, который возник после развала Советского Союза. Сейчас все восстанавливается, мир становится, если не стал уже, многополярным». Действительно, если так истово верить, что желаемое правильное завтра вот-вот наступит, то любые кризисы у соседей будут восприниматься как «предвестники перемен». Однако последние пять лет активного «приближения многополярности» не дали значимых плодов. Видимо, надо еще немного подождать.
