Отказ Путина от первоначального предложения Трампа и Зеленского о прекращении огня, сформулированный так, чтобы затушевать максимализм переговорной позиции России, задает вектор тому, что ждет нас в следующие турбулентные полгода. Россия замедляет наступательные операции, чтобы восстановить боевой потенциал своих подразделений, но при этом продолжает наносить удары по украинскому гражданскому населению, стремясь изменить международный политический климат и настроить его против Зеленского. Тем самым российская сторона выигрывает время для своей экономики, позволяя ей адаптироваться ко все более враждебной внешней среде, существующей вне зависимости от санкционного давления или укрепления рубля.
Риски, связанные с поставками из Ирана, обусловленные санкциями США в отношении импорта Китаем иранской нефти для так называемых «чайников» (независимых и обычно небольших нефтеперерабатывающих заводов, не контролируемых государственными или примыкающими к государству нефтяными компаниями), сдержали более резкую ценовую распродажу. Нефть марки Brent сейчас торгуется на уровне 72 долларов за баррель, и прогнозные показатели цен на нефть не внушают оптимизм. В январе-феврале Китай сократил импорт из России на 12,6% в годовом исчислении в рамках своей общей стратегии: китайские импортеры, возможно, выжидают снижения цен, прежде чем наращивать закупки. Александр Новак возглавил переговоры с ОПЕК+, пообещав, что Россия присоединится к компенсационным сокращениям добычи нефти, чтобы нивелировать перепроизводство внутри блока — речь идет о сокращении более чем на 100 000 баррелей в день к июню. Это решение подчеркивает нарастающие трудности с поддержанием равновесия на нефтяных рынках. Без значительных геополитических потрясений цены на нефть вряд ли удержатся выше 70 долларов: ввод новых проектов в 2025 году существенно увеличит глобальные мощности, усиливая давление на рынок.
Сообщается, что Турция заключила с американскими чиновниками соглашение об оплате импорта газа через Газпромбанк до конца мая, что позволяет обойти действующие санкции и проложить путь для будущих переговоров. Тем временем Турция сократила прямые закупки сырой нефти у России, заручившись дополнительными поставками в Бразилии. Ограничения ценового потолка пока не наносят непоправимого ущерба российскому бюджету и экономике — для этого требуются более жесткие меры, направленные на теневой флот, который продолжает обеспечивать обход санкций.
Эта ситуация подчеркивает запутанность противостояния между Москвой и Вашингтоном. У администрации Трампа отсутствуют эффективные рычаги прямого давления на Путина, чтобы заставить его пересмотреть свои позиции. Для этого необходима более скоординированная политика с союзниками, но на сегодняшний день она кажется маловероятной на фоне неумелых, хаотичных и недальновидных действий вице-президента Вэнса и других сторонников внешнеполитической линии Трампа, а также торговой войны, которую Трамп развязал в Северной Америке. При этом 3 Кремля также нет значимых экономических рычагов воздействия на Запад.
Внутренняя борьба за влияние и контроль над государственными ресурсами в условиях замедления российской экономики становится определяющим фактором для переговорной позиции России в ближайшие месяцы. На собрании Российского союза промышленников и предпринимателей Игорь Сечин заявил, что в прошлом году «Роснефть» внесла в консолидированный бюджет 6,1 трлн рублей. Эта цифра требует контекста: она может быть правдоподобной только при учете широкого спектра расходов, включая региональные обязательства, которые государство переложило на плечи госкомпаний. Возможно, часть этих средств обеспечена за счет наращивания внутреннего долга, что подчеркивает финансовую нагрузку на крупные корпорации в условиях бюджетных ограничений. Это еще один шанс для Сечина похвастаться центральной ролью «Роснефти» как ключевого источника налоговых поступлений и опоры режима в покрытии его растущих потребностей. Примечательно, что Путин дал понять, что в ближайшее время бизнесу не стоит ожидать ослабления санкций или другого давления. Ничто в тоне заявлений Путина не свидетельствовало о том, что он близок к заключению мирного соглашения. Вместо этого он пообещал, что государство сделает все возможное, чтобы помочь российскому бизнесу.
Производительность остается самым большим препятствием для властей, пытающихся замаскировать падение уровня жизни и ту цену, которую российская экономика платит за обслуживание военных потребностей. Сейчас повсеместно звучат заявления о том, что концепция «Индустрии 5.0» или пятой промышленной революции, предусматривающая объединение к 2030 году человеческого труда с искусственным интеллектом, робототехникой и другими достижениями на площадках 30 кластеров — может поднять рост ВВП до 4% в год. Какую бы помощь ни получали частные компании, чиновники фактически повторяют пустые обещания о чудесном технологическом скачке времен Брежнева и раннего Горбачева. Эта вера в прорыв — эхо мишустинского «ускорения» технических процессов, о которой так много говорилось во время пандемии, и оммаж Горбачеву, но к реалиям военной экономики она имеет мало отношения. Рост требует гораздо более простых, фундаментальных изменений политического курса.
В последние недели представители крупного бизнеса предупреждают Путина и других политиков, что высокие процентные ставки могут спровоцировать кризис неплатежей, не виданный с конца 1990-х гг. При ключевой ставке в 21% все больше госкорпораций и сырьевых гигантов задерживают платежи на месяцы, храня средства на процентных банковских депозитах до того, как рассчитаться по контрактам и прикарманить прибыль. Эта проблема назревала с осени прошлого года, когда Александр Шохин и руководители предприятий обратили внимание на растущую финансовую нагрузку от высоких ставок, усугубляемую установленным Минфином лимитом на авансовые платежи в размере 30−50% от стоимости контракта (остальная сумма выплачивается по факту поставки). Инфляция опережает официальные данные и компании сталкиваются с быстро растущими затратами при статичной стоимости контрактов.
Задержка платежей — лишь один из аспектов тугого клубка взаимосвязанных проблем, связанных с инфляцией, которую спровоцировали военные расходы. Долги по коммунальным платежам накапливаются в связи с более частым и резким повышением тарифов. Напряжение транспортных мощностей на Дальнем Востоке приводит к росту потребительских цен, и так далее. Путин сигнализирует о неизбежном замедлении экономического роста, требующем осторожных действий со стороны правительства. Максим Решетников и Министерство экономического развития говорят общественности, что макроэкономическая стабильность, а не развитие, является главным приоритетом, несмотря на войну. Однако даже их якобы «амбициозные» цели по инвестициям в основной капитал предусматривают лишь 60-процентный рост по сравнению с уровнем 2020 года к 2030 году. В качестве контрольных показателей для сравнения Решетников и Минэкономразвития делают отсылку к экономическому шоку, вызванному пандемией, и считают масштабные инвестиции в военное производство способом достижения поставленной цели.
В условиях, когда Фонд национального благосостояния сокращается, а дефицит должен оставаться на уровне 2% ВВП, чтобы избежать ухудшения инфляции, Силуанов и Минфин вновь заводят разговоры о «большой» приватизации. Путин поручил им увеличить рыночную капитализацию российских компаний, зарегистрированных на бирже, доведя ее до уровня двух третей ВВП. В последний раз этот уровень превышал 60% в 2010 году. Приватизация государственных активов могла бы предложить домохозяйствам, откладывающим деньги, новый способ инвестирования, однако расходы на обслуживание долга остаются значительными. В 2024 году ежегодные бюджетные расходы на обслуживание долга составили 2,33 трлн рублей, что на 35% больше, чем в 2023 году. Это почти 6% федерального бюджета, и эти обременительные расходы растут из-за высоких ставок. Регионы больше не показывают роста поступлений от налога на прибыль. Все это не является индикатором политического кризиса, но «встречных ветров» гораздо больше, чем «попутных». В условиях крупнейшей со времен Второй мировой войны сухопутной войны в Европе производители стали сталкиваться с задержками платежей и падением спроса.
Судя по всему, план российского руководства состоит в том, чтобы не менять плана — то есть не сворачивать с курса. Обычно мы спрашиваем, в состоянии ли Россия продолжать войну. Вопрос следует переформулировать: почему российский режим не переводит экономику на полную мобилизацию для военных нужд, как это сделала Украина? Ответ не дает полного удовлетворения, но имеет критическое значение для понимания текущей стратегии. Если военные расходы позиционируются как драйвер роста, то нынешняя модель обнаруживает слишком много уязвимостей и рисков, препятствующих их дальнейшему наращиванию без угрозы системного сбоя. При этом отсутствуют признаки подготовки к мирному времени или послевоенному восстановлению. Это говорит о том, что переговоры в Эр-Рияде пока мало что дадут. Управление поражением на фронте представляется Кремлю более контролируемым сценарием, чем победа. Поражением можно воспользоваться, а победа потребует экономических реформ. А с этой задачей, как показывают долгие годы наблюдений, режим может справиться только при наличии мощной объединяющей цели или внешнего импульса.
