С момента начала вывода американских войск из Афганистана российское посольство в Кабуле и МИД в целом заняли в отношении запрещенного в РФ и ООН движения «Талибан» комплементарную позицию, не стесняясь при этом критиковать его политических оппонентов. Так, российский посол в Афганистане Дмитрий Жирнов сразу же назвал талибов, взявших «под охрану посольство», «адекватными людьми, хорошо вооруженными», и затем неоднократно подчеркивал их «дружелюбный настрой» и умеренность во взглядах. При этом глава дипмиссии совсем не дипломатично назвал антиталибское сопротивление «отщепенцами» и прямо раскритиковал ситуацию с безопасностью при «позорно бежавшем» президенте Гани. Спецпредставитель президента России по Афганистану, директор второго департамента Азии МИД Замир Кабулов вообще потребовал судить Ашрафа Гани.
Однако затем российские дипломаты немного снизили градус своей адресной похвалы: то ли адаптировав свою позицию к заявлениям Кремля, где более осторожно комментировали приход талибов к власти, от которого, по выражению Дмитрия Пескова, «не выиграл никто», то ли пересмотрев ее после первых кадровых назначений талибов, которые отдалили перспективу (или свели ее на нет) формирования «инклюзивного» правительства.
Сложилось впечатление, что российское дипломатическое ведомство слишком переусердствовало в пиаре талибов, стараясь не только завоевать их расположение, но и выразить нескрываемое удовлетворение неудачами своих «американских партнеров».
При этом Москва давно рассматривает талибов как силу, которая противодействует более радикальным группировкам — таким как местный филиал «Исламского государства» (ИГ) «Вилайат Хорасан» (ИГ-ВХ, запрещено в РФ). Это стало заметно еще в 2015 году, когда появилась ясность, что перспектива ухода США из Афганистана — дело времени. При этом талибы тогда провели достаточно резонансную операцию по уничтожению организации «Исламское движение Узбекистана», которое перешло под знамена ИГ-ВХ и состояло из граждан центральноазиатских республик. Вероятно, именно эта акция убедила Кремль в необходимости тесного диалога с талибами, хотя подобный подход был, очевидно, не хитрой комбинацией, а единственно возможным в условиях предстоящего вакуума власти и отсутствия какой-либо альтернативы талибам в качестве силы, которая могла бы его заполнить.
Курс талибов
Успех талибов продиктован не только тем, что среди афганцев их движение воспринимается как национально-освободительное, но и тем, что они разделяют единые религиозные традиции: значительная часть населения (кроме хазарейцев-шиитов) также придерживается суннитских ханафитской школы права и матуридитской школы богословия. Это отличает их от террористических салафитско-джихадистских организаций («Аль-Каиды» или ИГ), возникших на фундаменте аравийского салафизма (ваххабизма) и стремящихся к мировому господству. Даже в «лихие» афганские 1990-е гг. талибы выступали за установление исламской системы исключительно в Афганистане, а потому стремились наладить дипотношения с мусульманскими государствами и не только. Позиция США до начала кампании тоже была не столь однозначной: Вашингтон осторожно взаимодействовал с талибами и даже был готов к инвестициям американских компаний в Афганистан при их власти.
В этом смысле планы, которые провозглашает «Талибан» после нынешнего прихода к власти, не новы. Другое дело, что его представители теперь пытаются заверить мировое сообщество в том, что приоритет для них — развитие страны, и они не позволят никому использовать Афганистан как плацдарм для атак на другие страны. В частности «Талибан» пообещал бороться с «Аль-Каидой» и другими террористическими группировками и не допускать их в Афганистан.
Для «центрального офиса» талибов сохранение присутствия «Аль-Каиды» в стране, скорее всего, действительно не выгодно: доходы от возможной реализации экономических проектов с Узбекистаном, Китаем, Катаром, Турцией и Ираном намного выше, чем профит от укрывательства тех или иных радикальных групп. В 1990-е гг. Судан и «Талибан» давали убежище Усаме бен Ладену не только из-за своей «исламской позиции», но и из-за денег: например, структуры бен Ладена вкладывались в суданские промышленные объекты и платили талибам, которые тогда еще не имели выстроенных экономических связей в регионе — как легальных, так и незаконных (наркотрафик
Поэтому приход к власти в Афганистане талибов только внешне может способствовать «пробуждению» радикальных групп во всем мире, наконец поверивших в то, что «джихад» приносит свои плоды. В реальности же пример талибов может продемонстрировать, что именно диалог, а не конфронтация с мировыми столицами приносит больше пользы. Пока видно, что «Талибан» на самом деле провел работу над ошибками 1990-х гг. и старается не отпугивать потенциальных инвесторов. Однако демонстрация подобного настроя не означает, что соседям Афганистана ничего не угрожает.
Проблема № 1
Талибы не способны заполнить весь вакуум власти и безопасности во всех провинциях. Их присутствие ограничено лишь крупными населенными пунктами, при этом боевая численность не превышает 60−80 тысяч человек (сейчас пока сложно оценить, как идет процесс мобилизации населения). До ухода войск коалиции ячейки ИГ испытывали давление не только со стороны талибов, но и авиации и спецназа США, которые проводили точечные операции, а правительственные войска на местах своим присутствием противодействовали радикализации тех или иных районов. В ситуации краха такой системы безопасности есть опасность не только удачной экспансии радикальных групп в ряд областей, но и инфильтрации боевиков в страны Центральной Азии — прежде всего в Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан. Учитывая механизм миграции, реальное состояние погранслужб этих государств и развитую коррупцию, подобный сценарий не может восприниматься в России как опосредованная угроза, ограниченная «буферными зонами».
Проблема № 2
Салафитские джамааты все же пользуются поддержкой населения в ряде областей страны, прежде всего в регионах Кунар и Нуристан, где в 1990-е гг. они имели свои квази-государственные образования (автономные общины). До недавнего времени именно здесь салафитские отряды действовали в рядах талибов в рамках тактического союзничества, теперь они могут пополнить ряды ИГ-ВХ, не говоря уже о полностью автономных ячейках, которые также оперируют в этих областях.
Серьезные опасения вызывает ситуация в афганском Бадахшане — неконтролируемом регионе северо-востока Афганистана. Здесь исторически присутствует немало радикально настроенных выходцев из Центральной Азии, готовых вернуться домой и попытаться повторить успех «Талибана» на родине.
В Бадахшане по-прежнему действуют осколки террористического «Исламского движения Узбекистана» (той его части, которая отказалась войти в состав филиала ИГ), таджикская радикальная группировка «Джамаат Ансаруллах», уже отметившаяся терактами на территории Таджикистана, и боевики террористического уйгурского «Исламского движения Восточного Туркестана» (или «Исламская партия Туркестана»). Хотя заявленная цель последних — борьба за отделение от Китая территорий, населенных уйгурами и казахами, в действительности группировка давно уже стала своеобразной террористической частной военной компанией, которая примыкает к различным альянсам, действующим далеко от границ КНР, например, в Сирии. Поэтому есть вероятность, что без должного противодействия «Исламская партия Туркестана» может распространить свою активность на территории соседнего Таджикистана, члена ОДКБ. При этом отношения талибов с Душанбе оставляют желать лучшего не только из-за жесткой позиции правительства Рахмона в отношении движения, но и из-за прямой поддержки таджиками антиталибской оппозиции.
Проблема № 3
В середине октября Владимир Путин, выступая на совете стран СНГ, заявил, что в Афганистан стягиваются опытные боевики из Сирии и Ирака. До ухода коалиции из страны Москва использовала этот тезис для того, чтобы обесценить усилия США по борьбе с терроризмом, однако в новых условиях угроза транзита, скорее всего, реальна. Так, члены «Исламской партии Туркестана» воюют в Сирии вместе с «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТШ, растворившаяся в организации «Джебхат ан-Нусра», запрещена в РФ) и формально не выходят из этой структуры, опасаясь арестов или уничтожения, однако подчиняются не руководству ХТШ, а своему эмиру в Афганистане.
Попытки подобного транзита можно ожидать от «Катибат Таухид валь Джихад» (не путать с одноименной иракской группировкой), состоящей из граждан центральноазиатских республик, прежде всего Узбекистана и Таджикистана, многие из которых прежде были трудовыми мигрантами в России. Подобное может произойти и с «Джамаат Имам Бухари» — еще одной достаточно крупной группировки в Идлибе, состоящей из узбеков. Это же относится и к кавказским джихадистским группировкам — «Аджнад аль-Кавказ» и остаткам «Джунуд аль-Шам». Последняя уже была распущена под давлением ХТШ и ее боевики ищут возможности продолжить свою деятельность, направленную против России, в других странах.
Успех передислокации таких групп в Афганистан во многом зависит от Турции: будут ли ее спецслужбы активно противодействовать такому передвижению или смотреть на него сквозь пальцы. С одной стороны, уровень взаимодействия Анкары с Москвой и отношений со странами Центральной Азии не позволяет предположить, что турецкая разведка окажет какое-либо содействие в инфильтрации, с другой стороны — нахождение этих боевиков в Идлибе и потенциальная возможность их перехода на подконтрольные турецким военным зоны сирийских операций в Сирии («Источник мира», «Оливковая ветвь» и «Щит Евфрата») также противоречит интересам безопасности Турции.
Проблема № 4
Состав талибов не отличается однородностью. С одной стороны, уже были сообщения, что движение предъявило ультиматум центральноазиатским джихадистам, скопившимся возле района Джурм: те якобы должны пройти регистрацию и сложить оружие. С другой стороны — в нынешний период консолидации талибской власти неясно, как талибы решают проблему раздробленности внутри движения, которой, кстати, способствовали как раз отношения с «Аль-Каидой», «Исламской партией Туркестана» и «Исламским движением Узбекистана».
Дело в том, что некоторые представители этих групп переходили под знамена талибов по тактическим и прагматическим соображениям. При относительной свободе в регионах и должном финансировании из-за рубежа они с таким же успехом могут вновь отколоться для самостоятельных действий — как минимум для демонстрации флага.
Кроме того, руководство талибов и прежде состояло из нескольких автономных административных и военно-политических советов, не встроенных в жесткую вертикаль. Это «Шура-е Кветта», располагавшийся в одноименном пакистанском регионе и опиравшийся на пуштунское племя дуррани, и «Шура-е Пешавор», контролируемый «Сетью Хаккани» и состоящий из представителей пуштунского племени гильзаев.
Если деятельность «Шура-е Кветта» и «Шура-е Пешавор» и перенесена на территорию Афганистана, «Талибан» все равно опирается на сеть местных полевых командиров, которые подчиняются этим советам только при подготовке и проведении военных операций, а в остальном пользуются достаточной степенью свободы. Из них выбираются наиболее влиятельные и авторитетные для назначения на должности «теневых» губернаторов, но по своим убеждениям они могут быть весьма далеки от взглядов, провозглашаемых талибским «ядром». Известно, например, что губернатором теневого правительства «Талибан» в районе Балхаб (провинция Сари-Пул) был шиит-хазареец Маулави Махди.
Поэтому в некоторых регионах полевые командиры «Талибан» могут быть как проводниками интересов шиитского Ирана, так и сторонниками союзничества с ячейками «Аль-Каиды» или ИГ-ВХ. Причем необязательно из-за денег или убеждений — просто чтобы не допускать их активности в своих «вотчинах» и дать им разгуляться в соседних.
Проблема № 5
В рядах «Талибана» действовали также вполне автономные отряды, в том числе духовно близкие «Аль-Каиде» и способные проводить операции и акции в соседних странах. Например — бригада «055», которая состояла из боевиков «Аль-Каиды» и совершила немало преступлений против мирных афганцев. При этом нынешняя реальная численность в Афганистане членов центральной «Аль-Каиды» и ее довольно автономной франшизы «Аль-Каиды на Индийском субконтиненте» — крайне сложный вопрос. По некоторым данным, до смены власти они присутствовали в 13 провинциях страны.
Перспектива использования ими Афганистана как «тихой гавани» сохраняется главным образом потому, что в состав движения «Талибан» входит «Сеть Хаккани», находящаяся под сильным влиянием идеологии «Аль-Каиды» и перенявшая от нее многие радикальные установки и террористические методы ведения войны, например, использование смертников для атак на гражданские объекты.
Важно, что семья Хаккани в нынешнем талибском правительстве представлена на весьма высоком уровне: Сираджуддин Хаккани, лидер «Сети Хаккани», исполняет обязанности министра внутренних дел, Халил Хаккани — министра по делам беженцев и репатриации, Анас Хаккани является членом политического офиса «Талибана» и считается политическим посланником талибов в арабском и исламском мире.
Реальные планы «Сети Хаккани», представитель которой курирует МВД, ведомство, ответственное за спецслужбы талибов и все «тайные операции», неизвестны. У хакканистов действительно могут быть отличные от «политического офиса» талибов планы, направленные на более активную интеграцию различных джихадистских структур. Насколько «центральный офис» готов пресекать любую самодеятельность «крыльев» — вопрос, на который никто не может дать ответ, но, возможно, неспроста талибы стремятся сразу же опровергнуть любые слухи о разногласиях внутри движения.
Многие исследователи не без оснований говорят о том, что «Сеть Хаккани» — это лоббисты джихадистских фракций, которые будут добиваться, чтобы радикальные группы в Афганистане воспринимались в качестве резерва и инструмента торга с зарубежным сообществом. Уже появлялись сообщения о том, что связанные с «Аль-Каидой» группы меняют места дислокации, перебираясь под защиту «Сети Хаккани».
Предотвращение финансирования тех или иных террористических акций зависит от мониторинга транзакций, однако талибы даже при большом желании вряд ли смогут его обеспечить. Тайная сеть денежных переводов («хавала») уже давно стала традиционной в Афганистане — собственно поэтому через нее в Афганистане циркулирует намного больше денег, чем через банковскую систему. Учитывая, что значительная часть резервов Ц Б Афганистана хранится на счетах американских банков, а миллионы афганцев привыкли к серой схеме переводов, у талибов, по сути, нет стимула к выстраиванию централизованной банковской системы или к открытию подобия финансового центра на территории, например, Катара. А эти шаги важны в том числе с точки зрения предупреждения финансирования терроризма на афганской территории и операций радикалов, направленных на центральноазиатские страны и Запад.
Нынешняя ситуация в Афганистане складывается так, что даже те игроки, которые сохраняют здесь дипмиссии, пребывают в полном неведении, какой именно будет талибская власть. Если до сих пор неясно, выполнит ли «Талибан» свое обещание сформировать постоянное правительство с участием всех афганских этносов, то тем более непонятно, насколько возможен в принципе баланс между «прагматичными» и склонными к радикализму крыльями «Талибана». В этом смысле Москве необходимо как минимум проявлять сдержанность в официальной риторике, иначе чрезмерная инициатива на местах способна спровоцировать новые обвинения — если не в нападении на американских военных, то в прикрытии «тихой гавани» для радикально настроенных элементов. Последние годы все антитеррористические учения России со странами Центральной Азии сводились к сценариям, где боевики пытаются пересекать границы, грубо говоря, стройными рядами. Конечно, талибская власть не заинтересована в подобном: однако насколько ее спецслужбы готовы реально обмениваться информацией о тех или иных террористах, уничтожать или выдавать их — вопрос без ответа. Скорее всего, талибы предпочтут здесь самостоятельные действия. Такая «варка в собственном соку» может означать, что Афганистан останется прибежищем интернациональных радикалов со всего света.
