Подход России к внешней политике чаще всего объясняют через концепцию многополярности. Этот термин звучит почти в каждом выступлении официальных лиц как образ желаемого глобального миропорядка. Многополярность в российском понимании — это убежденность в неизбежности справедливого распределения политической субъектности между центрами силы, которое должно отражать реальное экономическое и военное влияние государств в мире, приходящем на смену однополярной эпохе.
Такое видение, в котором России отводится особая роль, задает общую рамку ее внешней политики, но не объясняет конкретных шагов Москвы за последние четыре года — особенно в контексте полномасштабной войны в Украине. В арсенале российских внешнеполитических мыслителей есть более прикладная идея, активно развиваемая со второй половины 2010-х гг.: «Теория хаоса». Ее авторы — эксперты Валдайского клуба — регулярно публикуют доклады, демонстрируя эволюцию концепции и ее принципиальную важность для текущей стратегии.
Сущность «хаоса»
Согласно концепции валдайских экспертов, хаос в международных отношениях — это естественный и неизбежный этап, наступающий после краха привычных «центров тяжести», когда новая и устойчивая система альянсов, институтов и норм еще не сформировалась. Новая биполярность (или «мягкая биполярность», как ее называли российские международники) так и не материализовалась, а провозглашенная многополярность пока не породила общепринятых правил игры. «Эволюция международной среды подводит к другой схеме, до сих пор находившейся на периферии дискуссии, — мир без полюсов: хаотичный и быстро меняющийся порядок, война всех против всех, идущая рука об руку с упадком привычных институтов (от национального государства с его суверенитетом до классического капитализма). Это сценарий острого кризиса, который ведет не столько к новому балансу сил, сколько вообще к полной перезагрузке», — отмечают авторы валдайского доклада «Жизнь в осыпающемся мире».
Авторы концепции «хаоса» активно обсуждают масштаб трансформации системы международных отношений. Они констатируют то окончательный крах однополярного мира, то конец пост-ялтинского порядка, а порой и завершение пост-вестфальской системы международных отношений в целом: «Прежний порядок уже не существует. Нового нет и даже непонятно, каким ему быть».
Из этого следует первый постулат «Теории хаоса»: прежний мир не вернуть. Те, кто пытается его удержать — прежде всего страны Запада, — в итоге вынуждены будут признать тщетность своих усилий. Это, по мнению валдайских экспертов, неизбежно приведет к готовности договариваться о новых правилах и форматах взаимодействия как с Россией, так и с остальным незападным миром. Авторы концепции при этом не призывают ускоренно разрушать сохраняющиеся рамки прежнего мирового порядка, но отмечают, что «упорядоченности мирового развития добиться не удалось, а попытки стабилизации превратились в серию тактических мер, которые зачастую усугубляли проблемы, а не решали их». Иными словами, чем упорнее защитники старого миропорядка цепляются за него, тем быстрее он рушится.
Второй постулат «Теории хаоса» можно сформулировать так: хаос принципиально неуправляем. «Мир двинулся в ином направлении. Он соскользнул в эпоху односторонних решений — эта тенденция объективна, ею нельзя управлять, но необходимо понимать ее последствия», — пишут валдайские эксперты. Именно неуправляемость, по их мнению, переводит акцент с попыток восстановить глобальный контроль на задачи выживания и адаптации: «переменчивость, подвижность, ситуативность стали определяющими характеристиками мирового процесса. И в ряде случаев те, чья реакция быстрее и точнее, могут извлечь пользу из такой обстановки». Иначе говоря, в условиях хаоса побеждает не тот, кто пытается вернуть утраченную управляемость, а тот, кто умеет эффективно перестраивать свою политику, находить «креативные решения» и гибко обходить или переписывать отдельные нормы под свои интересы. «На передний план выходит уже не „восстановление управляемости“, а вопрос „техники безопасности“ для государств», — считают валдайцы.
Третий постулат — «каждый сам за себя»: «Уходят в прошлое жесткие схемы „мы-они“, принцип „каждый сам за себя“ подразумевает не только „круговую оборону“, но и возможность быстрой смены партнеров». В таком контексте внешняя политика России последних лет выглядит вполне логичной. Если сегодня выгодно поддерживать Башара Асада — это нужно делать без колебаний. Если обстоятельства изменились — прежние обязательства отбрасываются, а Москва ищет диалог с новыми игроками в Сирии. Если эскалация между Израилем и Ираном не отвечает российским интересам — помощь Тегерану минимизируется, а конфликт пережидается на безопасной дистанции. Если стратегическая ситуация требует сближения с КНДР — с Пхеньяном заключается договор, близкий к союзническому. Ключевое здесь — абсолютная ситуативность. Никаких перманентных союзов и жестких обязательств, подобных пятой статье Североатлантического договора, быть не может. Любая позиция пересматривается в тот момент, когда меняется баланс выгод и рисков. Внешнеполитическое действие оправдано только тогда, когда приносит дивиденды, а от любого обязательства, грозящего убытками, можно отказаться.
Четвертый постулат «Теории хаоса» исходит их того, что «универсализм и справедливость умерли». Именно этот тезис лежит в основе готовности Москвы без колебаний поддерживать самых жестоких диктаторов или систематично разрушать гражданские объекты инфраструктуры в Украине. Валдайцы считают, что в политике больше нет места морали и этике: «Этичность окончательно перестает быть критерием политического решения». «Теория хаоса» оправдывает любые авторитарные практики внутри страны под видом «стабилизации» и отрицает саму возможность существования универсальных стандартов «правильности». Как отмечается в одном из докладов, «важнейшей чертой возникающего мира станет отсутствие универсальных этических представлений о справедливости („правильности“) устройства отдельных государств и легитимности их правителей».
«Теория хаоса» принципиально отрицает саму возможность существования «правильной стороны истории». Как отмечают авторы, «потеряет смысл соревнование за то, чтобы оказаться „на правильной стороне истории“ (…) „Правильной стороны“ просто не будет». Подобная установка полностью снимает с российской власти любые морально-нормативные ограничения, которые ранее — пусть и в минимальной степени — влияли на выбор внутренней и внешней политики. Отныне любое действие может быть оправдано национальным интересом, а любые ограничения по определению объявляются ошибочными или враждебными.
Теоретики хаоса идут дальше и провозглашают смерть больших универсальных идей: «Эпоха больших идей, теорий, программ и ожиданий, судя по всему, закончилась». Такой радикальный нигилизм подается ими как наиболее трезвый и реалистичный взгляд на мир, единственно способный гарантировать выживание государства в условиях всеобщей турбулентности. России предлагается выработать собственный способ существования — с уникальным набором ценностей и норм, способствующих внутренней стабильности и гарантирующих реализацию внешнеполитического курса, который нынешнее руководство страны считает оптимальным. Такой подход напоминает ставшую популярной в 2023 году концепцию «государства-цивилизации», которую с помпой представил Владимир Путин. «Государство-цивилизация» Россия по определению не обязано вписываться ни в западные, ни в восточные нормативные рамки. Собственный, уникальный ценностно-нормативный кодекс и путь определяет текущее руководство страны, отбирая из российской истории лишь те элементы, которые удобны здесь и сейчас, и интерпретируя их так, как это выгодно текущему политическому моменту.
Наконец, пятый постулат «Теории хаоса» звучит так: «военная сила — залог выживания». Теоретики «хаоса» убеждены, что по мере формирования нового мирового порядка количество конфликтов будет только возрастать: «Предстоящий исторический период будет сопровождаться конфликтами и, весьма вероятно, военными столкновениями, неизбежными в процессе формирования нового международного порядка». При этом процесс разрешения противоречий больше не будет опираться на правовые нормы и институты, которые их гарантировали: «Международные институты отходят на второй план, уступая место более архаичным способам урегулирования конфликтов». Таким образом, авторы концепции возвращают нас в довестфальский мир, где только грубая сила могла быть гарантом суверенитета и независимости: «Суверенное государство подтверждает свой статус структурной единицы международных отношений. И военные машины играют здесь важнейшую роль».
Параллельно происходит нормализация войны как таковой и риторики о применении ядерного оружия. Во-первых, война перестает восприниматься как аномалия или крайняя мера: «Есть убеждение, что воевать можно — вопрос лишь в минимизации потерь и максимизации результатов». Во-вторых, все чаще допускается возможность ограниченного ядерного удара: эта опция «уже обсуждается в качестве превентивной меры. Появляются новые виды неядерных вооружений, использование которых может привести к катастрофическим последствиям для обороноспособности государства-оппонента».
Валдайские теоретики приходят к выводу, что военная сила остается главным фактором стабильности государства: «Соотношение сил держав, включая все категории, которые входят в понятие „сила“, остается важнейшим фактором стабильности». При этом риск глобальной войны становится постоянным фоном международной жизни: «Призрак всеобщей войны сохранится надолго, если не навсегда».
Теория и практика
Валдайские доклады, которые ежегодно презентуются на мероприятиях клуба с участием Владимира Путина, выполняют функцию концептуального обоснования уже сложившихся траекторий российской внешней политики — от полномасштабной войны в Украине до выхода из ряда международных договоров и организаций. Это заданные политические реалии, которые экспертам предстоит не оспаривать, а интерпретировать таким образом, чтобы действия руководства страны выглядели логичными, обоснованными и зачастую единственно возможными.
Перед площадками вроде Валдайского клуба и РСМД стоит понятная задача: упаковать текущую политику в развернутую интеллектуальную конструкцию, встроить ее в глобальный контекст, вывести из нее внутреннюю логику дальнейших шагов (фактически сформировать набор рекомендаций) и сгенерировать смыслы, пригодные как для внутренней, так и для внешней аудитории. «Теория хаоса» справляется с этой задачей весьма эффективно: она эволюционирует параллельно с практической реализацией внешней политики России и последовательно подстраивает свои тезисы под новые реалии и задачи Кремля.
Центральная проблема, над которой российские внешнеполитические мыслители работали с 2014 года — как концептуально обосновать аннексию Крыма и очевидное нарушение прежних обязательств и норм международного права, — успешно решена. По версии «Теории хаоса», в этом нет ни вины России, ни личной ответственности Путина: это глобальный хаос разрушает прежние правила и устои. Более того, тот, кто первым осознает необратимость краха старой системы, получит стратегическое преимущество в выстраивании новой. Другими словами, «Теория хаоса» почти гарантирует, что рано или поздно и аннексия Крыма, и оккупация других территорий Украины будут признаны, а санкции отменены — просто потому, что в новой конфигурации мирового порядка они перестанут иметь какой-то смысл.
«Теория хаоса» постулирует необходимость всеобъемлющей милитаризации общества и государства, причем не как временной меры на период войны в Украине, а как перманентного состояния. Борьба с внутренним инакомыслием и противодействие внешнему влиянию Запада в рамках этой концепции объявляются задачами национальной безопасности, что автоматически оправдывает любые меры секьюритизации и репрессивные практики. Авторы теории подчеркивают: эпоха универсальных ценностей завершилась. Поэтому концепции прав человека и прав гражданина должны быть радикально пересмотрены с учетом российских национальных интересов и того исторического контекста, который считает правильным нынешнее руководство страны.
Учитывая, что «Теория хаоса» разрабатывалась как минимум последнее десятилетие, можно с уверенностью говорить, что она отражает позицию хотя бы части российских правящих элит. Особенно заметно она перекликается с предложениями внутриполитического блока по управлению общественными процессами.
Концепция «хаоса» выполняет тройную функцию: фиксирует уже сложившиеся изменения правил российской внешней политики, дает им интеллектуальное объяснение и создает широкий контекст, в рамках которого дальнейшие беспринципные внешнеполитические шаги выглядят логичными и оправданными.
При этом «Теория хаоса» вовсе не подразумевает, что Россия ставит перед собой задачу полного разрушения остатков нынешней системы международных отношений — от права вето в Совете Безопасности ООН никто отказываться не собирается, пока этот институт сохраняет хотя бы минимальное значение. Вместе с тем очевидно: у российского руководства нет никаких оснований идти на уступки по ключевым для себя позициям, прежде всего по целям и задачам в Украине. Равно как не стоит ожидать, что Москва откажется от настойчивых попыток навязать международному сообществу диалог о коренной перестройке европейской и глобальной архитектуры безопасности.
