Спецоперация «Сбербанк»

Сделка по продаже контрольного пакета Сбербанка Банком России Минфину (кстати, формально вторая в истории по стоимости на российском рынке, $ 40 млрд, после сделки «Роснефть» — ТНК BP в 2013 году за $ 55 млрд) готовилась в режиме «спецоперации», становящемся уже привычным после странной приватизации «Роснефти» в 2016 году или неожиданного повышения пенсионного возраста в 2018-ом. При описании таких сделок не обойтись без термина «схема» (а кое-кто даже использует банковский жаргонизм «схематоз»). Что в первую очередь думает обычный человек, когда видит подобную сделку по перекладыванию крупного актива из одного кармана государства в другой? «В чем ее смысл? Почему Сбербанк 30 лет был в собственности у Центробанка, а продавать его понадобилось именно сейчас? И зачем правительство будет платить Центробанку полную стоимость за долю вместо того, чтобы просто ее передать?».

К чести Минфина и ЦБ, они отвечают на лавину запросов от журналистов так активно, как не отвечали никогда, но вопросы все равно остаются. С этой точки зрения, коммуникационная политика российских властей всегда оставляет желать лучшего. Почему бы, например, не опубликовать что-то вроде «Ответов на часто задаваемые вопросы» (FAQ) или не устроить совместный публичный брифинг Минфина и ЦБ, посвященный этой «сделке века»?

С формальной точки зрения, это нормальная и даже «правильная» сделка. Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) до 2014 года указывала России на «странность» принадлежности контрольного пакета в крупнейшем банке Центробанку, а не правительству, рассказывал в октябре замминистра финансов Алексей Моисеев. Российские власти признают «потенциальный конфликт интересов» в том, что ЦБ одновременно владеет Сбербанком и регулирует весь банковский сектор, указывал Международный валютный фонд (МВФ) в 2013 году. Но выполнив одну рекомендацию международных институтов, власти тут же нарушили другую — не направлять нефтегазовые сбережения Фонда национального благосостояния (ФНБ) на текущие бюджетные расходы. Как выяснилось, почти половина денег, которые заплатит Минфин Банку России, вернется в бюджет. Эти деньги будут использованы для финансирования новейших популистских инициатив Владимира Путина.

Конфликт интересов

Зачем же понадобилась эта сделка? Исчерпывающего ответа на этот вопрос ни у кого нет, но нам видится, что сделка преследует два смысла — политический и экономический. Официальное объяснение Минфина — сделка позволит устранить давний «потенциальный конфликт интересов» для Банка России как акционера Сбербанка (который формирует треть всех активов российской банковской системы) и мегарегулятора финансового сектора в целом. Это противоречие существовало всегда, но если раньше (15−20 лет назад) Сбербанк все еще был архаичным «банком для пенсионеров», неповоротливой махиной, сохранившей ментальность советских времен (и его имело смысл поддерживать в ущерб стремительно развивающимся новым банкам), то теперь он действительно стал мощным финансовым гигантом с интересами в самых разных технологичных бизнесах. Десять лет назад тогдашний заместитель председателя Ц Б Сергей Голубев признавался, что владение Сбербанком — «тяжелая проблема» для Банка России: Сбербанк «допускает много нарушений», а ЦБ «сделать ничего не может». С тех пор противоречия между Сбербанком и его основным акционером только обострились.

Агентство Reuters сообщило, что у президента Сбербанка Германа Грефа конфликт с главой Ц Б Эльвирой Набиуллиной из-за того, что Сбербанк не хотел подчиняться требованиям ЦБ. В последнее время интересы ЦБ и Сбербанка несколько раз сталкивались — например, в вопросе системы быстрых платежей (Сбербанк создавал свою систему, а ЦБ навязывал ему общую для рынка и даже оштрафовал за задержку с подключением к ней) и в вопросе банковских «экосистем» (Греф видит создание такой системы своей главной задачей, а ЦБ выступил резко против). Похоже, что эти противоречия дошли до такой точки, когда наилучшим решением стал цивилизованный развод, и Греф, судя по весьма позитивной встрече с главой правительства Михаилом Мишустиным, остался доволен таким исходом.

Спорные дивиденды

Экономический смысл заключается в следующем: до 2016 года Сбербанк платил дивиденды своему главному акционеру, а ЦБ включал их в свои доходы. И уже из чистой прибыли с учетом поступивших дивидендов Сбербанка Ц Б выплачивал правительству в бюджет 75% (до 2014 года 50%). Однако с 2016 года, когда правительство приняло антикризисный однолетний (а не трехлетний, как обычно) бюджет, оно в качестве временной меры распорядилось, чтобы ЦБ перечислял дивиденды от Сбербанка в бюджет напрямую, минуя баланс регулятора. Это прибавило федеральному бюджету несколько сотен миллиардов рублей, а Банку России — расходную строчку в балансе.

С 2017 года ЦБ фиксирует чистые убытки, которых до этого в истории у него почти никогда не было. Это связано прежде всего с так называемым структурным профицитом ликвидности в банковской системе: ЦБ больше тратит в виде процентных расходов по депозитам коммерческих банков и меньше получает процентных доходов по кредитам банков. При прежнем, обычном подходе к дивидендам Сбербанка он вообще бы ничего не платил в бюджет, поскольку эти дивиденды не перекрывали убытки по другим операциям.

В 2019 году Набиуллина заявила, что перевод дивидендов Сбербанка напрямую в бюджет — «не очень нормальная практика», поскольку это все-таки собственность ЦБ. Выходит так, что ЦБ продолжает нести бремя ответственности за этот актив, но доходы от него уходят правительству. Она дала понять, что нужно вернуться к докризисной норме, когда дивиденды Сбербанка остаются у Банка России. В противном случае правительству следует выкупить пакет акций Сбербанка. «На наш взгляд, было бы логично, чтобы правительство купило наш пакет акций Сбербанка, если хочет получать дивиденды на постоянной основе», — сказала Набиуллина агентству «Интерфакс» в декабре.

Министр финансов Антон Силуанов 13 февраля подтвердил, что между правительством и ЦБ был «своего рода логический конфликт» из-за дивидендов Сбербанка. Теперь же разногласия вокруг «временной» нормы устранены: дивиденды Сбербанка на постоянной основе будет получать Минфин (а вернее ФНБ, на балансе которого будут долгосрочно находиться акции банка). За три года бюджет планирует собрать от Сбербанка 754 млрд руб. ($ 11,9 млрд) дивидендов, и к банку будет применяться общий норматив дивидендных выплат госкомпаний в размере 50% чистой прибыли по МСФО. Сбербанк становится крупнейшей «дойной коровой» для бюджета среди госкомпаний, опережая по величине дивидендов даже «Газпром».

Нефтегазовые доходы превращаются в ненефтегазовые

У сделки по продаже Сбербанка есть еще один экономический резон, и он лежит в плоскости «креативной бухгалтерии», к помощи которой вновь прибегло правительство. В 2016 году что-то подобное уже было: правительство приватизировало долю в крупнейшей нефтяной компании «Роснефть», но оказалось, что по крайней мере на первом этапе сделки власти продали пакет фактически за собственные деньги. Сначала краткосрочный кредит иностранным покупателям акций «Роснефти» выдал госбанк ВТБ, а затем часть сделки профинансировали российские банки. На этот раз правительство путем изящной комбинации превращает деньги, которые будут выплачены Центробанку, в собственные бюджетные расходы.

Многоходовая схема выглядит так: ЦБ фиксирует доход от продажи акций Сбербанка в размере 2,45 трлн руб., но из них 1,25 трлн руб. ($ 19,6 млрд) возвращаются в бюджет в течение нескольких лет (плюс ЦБ еще передаст правительству долговые требования к Сбербанку и госкорпорации ВЭБ. РФ на сумму 0,5 трлн руб.), поскольку ЦБ по закону перечисляет 75% годовой чистой прибыли правительству. Бюджетное правило Минфина разрешает увеличивать госрасходы на величину дополнительных ненефтегазовых доходов. А прибыль ЦБ, перечисляемая в федеральный бюджет, — это именно ненефтегазовые доходы, хотя ее источником будут доходы от добычи и экспорта нефти и газа, хранившиеся в ФНБ. Обратные поступления от ЦБ обеспечат почти половину расходов на масштабные социальные обещания президента Путина в 2020—2022 гг.

Неизвестно, входило ли такое креативное решение в первоначальный замысел архитекторов сделки по продаже Сбербанка. Мне представляется, что нет. Ведь переговоры между Минфином и ЦБ, судя по утечкам в СМИ, начались еще в сентябре 2019 года, когда дорогостоящие инициативы Путина по борьбе с бедностью и демографическим кризисом, объявленные в Послании парламенту в январе 2020 года, еще не были известны даже правительственным чиновникам. Скорее всего, решение «прокрутить» деньги ФНБ на покупку Сбербанка через бюджет пришло экспромтом уже после того, как Путин поручил найти источники финансирования его социальных обещаний. Тем более что это решение идеально и автоматически вписывается в бюджетное правило — по крайней мере строго соответствует его букве.

В то же время схема абсолютно точно противоречит духу бюджетного правила. Дело в том, что ранее Минфин последовательно выступал против использования конъюнктурных доходов ФНБ для обеспечения текущих расходов. Воздерживаться от «квазибюджетных» операций со средствами ФНБ рекомендовал российским властям МВФ. Если бы чиновники решили этого избежать, им следовало бы договориться, например, о том, что ЦБ перечисляет в бюджет 75% прибыли за вычетом поступлений от продажи Сбербанка или о том, что ЦБ перечисляет прибыль не в бюджет, а обратно в ФНБ. В этом случае дополнительного выброса рублевой ликвидности по каналу бюджетных расходов не предполагалось бы, и Центробанку не пришлось бы планировать продажу валюты от сделки в течение нескольких лет, чтобы стерилизовать эту ликвидность (тогда он, вероятно, мог бы оставить часть этой валюты в своих золотовалютных резервах).

Раньше не хватало денег

Мегасделка на $ 40 млрд состоялась именно сейчас еще и потому, что у правительства появились на нее деньги. Очевидно, что ЦБ не мог позволить себе передать Сбербанк бесплатно. По закону о Центральном банке, изъятие собственности ЦБ без его согласия запрещено, а добровольно «подарить» Сбербанк правительству он вряд ли бы согласился. Тем более что Сбербанк — публичная компания, 48% которой находятся в свободном обращении у инвесторов (45% — у иностранных). Осуществить такую сделку по рыночной стоимости можно было, только накопив в резервных фондах достаточную сумму. Россия, попав под двойной удар санкций и низких цен на нефть, с 2015 года «проедала» валютные сбережения, но в 2017 году начала их вновь пополнять. В итоге с 2018 года по январь 2020-го Минфин закупил для ФНБ уже $ 118 млрд.

«Спецоперацией» сделку можно назвать также потому, что часть поступлений от нее пойдет на реструктуризацию банковских кредитов оборонных предприятий (более 300 млрд руб., по данным Reuters; правительство это не комментирует). Плохие долги российского оборонно-промышленного комплекса — это давняя проблема: еще в 2016 году правительство направило на погашение кредитов ОПК замороженные пенсионные накопления граждан. В январе 2020 года глава банка ВТБ Андрей Костин неожиданно проговорился, что Путин недавно подписал секретный указ о реструктуризации оборонных долгов и «проблема в целом решена» при «активном участии бюджета». Возможно, глава ВТБ уже знал о решении по Сбербанку.

В конечном счете проблема с этой сделкой вовсе не в том, что обещания Путина, направленные на повышение доходов российских граждан, будут «в порядке исключения» профинансированы из нефтегазовых резервов ФНБ — в конце концов это деньги, честно накопленные правительством, а не разворованные. Проблема в том, что в России так и не заработала система общих правил игры, которые нельзя нарушать, даже если очень хочется или если к этому призывают, казалось бы, благие цели. Правила игры постоянно переписываются или отменяются под «особые случаи» (например, оферту миноритариям Сбербанка в порядке исключения выставит ЦБ, а не Минфин), но эти случаи происходят с завидной регулярностью.