В ноябре 2018 года в лондонской газете The Times появилась небольшая статья о популярном мультсериале «Маша и Медведь», в которой, в частности, утверждалось, что созданный российской анимационной студией сериал о приключениях маленькой девочки Маши на самом деле является «инструментом мягкой пропаганды Кремля». Такой вывод авторы статьи сделали, основываясь на интерпретации образов двух главных героев: Маша, согласно британскому профессору Энтони Глису, — «злющая и весьма противная, но при этом отважная», и ведет себя она в конечном итоге «по-путински», а Медведь, по словам преподавателя института коммуникаций Таллинского университета Приита Хыбемяги, «символизирует Россию и призван заменить негативный имидж страны позитивным в детском сознании».
Позднее в том же месяце 27 депутатов Европарламента подписали открытое письмо на имя главы Amazon Джеффа Безоса с просьбой изъять из продажи товары с советской символикой. Вскоре после этого и.о. министра здравоохранения Украины Ульяна Супрун в своем Facebook сообщила, что Amazon продает товары с символикой пророссийской сепаратистской республики «ДНР». За этим последовало письмо посла Украины в США Джеффу Безосу с требованием убрать с сайта товары, «продвигающие» «ДНР» (интересно, что в письме посол забыл упомянуть товары с символикой т.н. «ЛНР»).
Эти два события — статья про «Машу и Медведя» и жалобы в Amazon, которые, скорее всего, были вдохновлены аналогичными обращениями к Walmart и Adidas в начале прошлого года, — различаются по форме и содержанию, но оба укладываются в относительно новую тенденцию. Тенденцию эту российские государственные СМИ, конечно, могут клеймить как «антироссийскую истерию», но если посмотреть на ситуацию со стороны, то мы можем увидеть, что события эти являются частью культуры виктимности, распространяющейся в области бытовой геополитики.
Честь, достоинство и виктимность
Термин «культура виктимности» (или культура жертвы) был предложен социологами Брэдли Кэмпбеллом и Джейсоном Мэннингом в книге «Подъем культуры виктимности: микроагрессии, безопасные пространства и новые культурные войны» (2018 г.). Авторы утверждают, что сегодня культура жертвы приходит на смену культуре достоинства, которая, в свою очередь, ранее заменила культуру чести. В культурах чести «благородность человека определяется его репутацией, соответственно необходимо агрессивно реагировать на оскорбления, агрессию и вызовы, иначе можно потерять честь». Для доминирующей сегодня на Западе моральной культуры — культуры достоинства — общественная репутация менее важна, чем заложенное в каждом человеке «достоинство, которое не может быть отчуждено никем извне». Оскорбления и выказываемое неуважение, конечно, все еще могут быть обидными, но в культуре достоинства они больше не формируют (или не изменяют) самоощущение человека как личности и обычно воспринимаются недостойными внимания, а потому игнорируются. При этом в случаях серьезных оскорблений людям рекомендуется обратиться в правоохранительные органы или начать судебное разбирательство. В отличие от этого, в культуре виктимности «отдельные люди и группы проявляют высокую чувствительность к неуважению, пренебрежению; создают и поддерживают образ жертвы, заслуживающей помощи; стремятся разрешать конфликты с помощью обращения к властям и другим влиятельным силам».
Для людей, продвигающих культуру виктимности, ни честь, ни достоинство не сопоставимы по своему значению с самопровозглашенным статусом жертвы угнетения и различных «микроагрессий». Под «микроагрессией» представители этой культуры понимают заявления и поведение, которые они считают оскорбительными по расовому, этническому, религиозному, половому признакам, а также по признаку сексуальной идентичности, внешних данных
Особенно распространена культура виктимности в американских, канадских и британских университетах, где доминируют левые идеи. Однако в последнее время идеи о микроагрессии вышли за пределы этой привилегированной среды и начали значительно влиять на все западное общество в целом. Стало практически нормой преувеличивать оскорбления и неуважение (которые, конечно, могут восприниматься таковыми на субъективном уровне), чрезмерно реагировать на них, выставлять напоказ свои собственные — реальные или фантомные — уязвимости, слабости и травмы, а также публично жаловаться на то, что воспринимается как микроагрессия.
Становление культуры виктимности и ее мейнстримизация — сравнительно недавние события, поэтому едва ли можно считать совпадением, что статьи в The Times и жалобы в Amazon появились значительно позже явлений, их спровоцировавших. Первый эпизод «Маши и медведя» вышел в эфир в 2009 году,
Важнейшее значение в этом вопросе имеет контекст. Нынешний кризис в российско-западных отношениях создал благоприятные условия для усиления позиций культуры виктимности в бытовой геополитике. Подрывная деятельность Москвы на международной арене — вмешательство в выборы в западных обществах, дезинформационные кампании, кибератаки против западных институтов
В рамках культуры достоинства ни «Маша и медведь», ни «советские товары» на Amazon не воспринимаются угрожающими или подрывными. Даже если они нам не нравятся, мы будем просто игнорировать их и отвергать как неактуальные для нас. В отличие от кибератак или коррупции в западной политике, они не заслуживают нашего внимания.
Безопасные пространства и «маша-агрессия»
На наших глазах культура виктимности бросает вызов культуре достоинства. Сторонники этой новой моральной культуры не просто насторожены по отношению ко всему русскому. Они настолько чувствительны к этой теме, что в итоге все русское наделяется ими неотъемлемыми токсичными свойствами.
При этом они представляют вмешательство Кремля в западную политику геополитическим угнетением. Они могут претендовать на статус жертв этого угнетения или могут выступать в качестве представителей этих жертв. Так или иначе, их оскорбляет фактически все, что хотя бы отдаленно связано с Россией. Мультяшная Маша больше не маленькая искательница приключения, она — микроагрессия, «маша-агрессия», предвестник геополитического угнетения. Явно направляя удар на путинскую Россию, неустанно восхваляющую советское прошлое, 27 членов Европарламента внезапно почувствовали необходимость обидеться, заявив, что наличие «советских товаров» на Amazon «демонстрирует отсутствие сострадания к миллионам европейских граждан».
Сторонники культуры виктимноcти часто демонстрируют нехватку глубоких знаний по волнующей их теме — они редко говорят на русском языке, в основном не знакомы с русской культурой (очевидно, за исключением мультсериала «Маша и медведь») и вряд ли когда-либо были в России. С пылкостью неофитов они борются за абсолютную чистоту и нетерпимы к детальному, более содержательному анализу явлений, связанных с Россией. В сторонниках культуры достоинства они видят пособников Москвы, нечувствительных к травмам самопровозглашенных жертв российского геополитического угнетения.
Культура виктимности в бытовой геополитике далеко не безобидна. Безопасные пространства, свободные от «русских триггеров», не способствуют стабильности информационного пространства западных стран. Между тем шум, вызванный жалобами на «маша-агрессию», может в итоге ослабить ответную реакцию на более серьезные нарушения международных правил и норм, ставя их на один уровень с незначительными «пренебрежениями» и «оскорблениями».
Поддерживая выставление себя в роли жертвы и интерпретацию всего русского как токсичного, угрожающего и подрывного, культура виктимности стимулирует формирование откровенно антироссийских настроений. Этот подход легко подвергается заслуженной критике, основанной на антирасистском подходе, но что самое важное — он дает Москве прекрасную возможность смешивать в одну кучу мотивированную критику политики Кремля и любые, даже старые антироссийские нарративы. В конечном итоге это позволяет отвергать поставленные на одну доску обвинения (серьезные, подкрепленные фактами и нет), маркируя их все как «ксенофобные».
И последнее, но не менее важное: вепонизация (использование в качестве оружия) возмущения путем принятия на себя образа жертвы ведет к бесконечной конкуренции среди самих жертв, поскольку в теории каждый имеет право оскорбиться всем, чем пожелает.
