Недавно на постсоветском пространстве произошло два значимых события: масштабные протесты в Беларуси, начавшиеся после скандальных президентских выборов, и смена власти в Кыргызстане. Некоторые наблюдатели на этом фоне в очередной раз вспомнили о «цветных революциях», другие принялись экстраполировать события в Беларуси на Россию.
«Цветные» и электоральные революции, повлекшие смену политического лидерства, а где-то и режима, активно обсуждались еще в начале 2000-х гг. События в Грузии и Украине сыграли роковую роль для российского гражданского общества и политических институтов: власть начала превентивно бороться с невидимой угрозой и в этой борьбе фактически задушила остатки гражданской автономии. В 2011—2012 гг. в крупнейших городах России произошла масштабная мобилизация против фальсификации выборов. Во многом именно эти протесты обусловили дальнейшее ужесточение политического режима, «закручивание гаек». После 2014 года риторика «оранжевой угрозы» растворилась в популярной геополитике: оппозиционные протесты утратили прямую связь с электоральной повесткой, а федеральные выборы больше не вызывают иллюзий, связанных с перспективами «опрокидывающих выборов». Внимание оппозиции переключилось на местные выборы.
Однако «цветные революции» — это метафора, вводящая в заблуждение. Во-первых, смена власти революционным путем часто случается без какой-либо привязки к выборам (Кыргызстан в 2010 году, «Евромайдан» в 2013-м). Во-вторых, большинство постэлекторальных протестов не приводят к смене власти (протесты в России в 2011—2012 гг., многочисленные протесты в Беларуси с начала 2000-х гг.). При этом, например, к протестам в Армении в 2018 году российские пропагандисты ярлык «цветной революции» не приклеили. Выходит, что к «цветным революциям» относят только те смены власти или режима, которые не нравятся российским властям.
Если говорить не о пропаганде, а о серьезной аналитике, то устаревшая риторика «цветных» и электоральных революций искажает наше представление о перспективах и механизмах протестов, связанных с выборами. А выборы и революции на самом деле не так тесно связаны друг с другом. Тот факт, что российские власти в каждых выборах видят источник потенциальной угрозы, иронично оборачивается надеждой, что выборы принесут неожиданную смену режима через массовые протесты.
Какое это отношение имеет к выборам 2021 года? Во время недавнего Общероссийского гражданского форума обсуждались перспективы народного бунта на фоне все ухудшающейся экономической обстановки и неуклонного снижения качества электорального законодательства и проведения выборов в России. Среди экспертного сообщества практически нет сомнений в том, что пандемия и экономическая рецессия негативно скажутся на уровне поддержки партии власти в 2021 году, а кто-то даже ожидает, что ситуация обернется массовыми протестами и эскалацией насилия по белорусскому сценарию.
Попробуем разобраться, что нам говорят многолетние исследования протестных движений и выборов в авторитарных режимах. Понимая механизмы мобилизации, проще сформировать реалистичные ожидания относительно грядущих выборов.
Шесть мифов о выборах и протестах в автократиях
Миф 1: К протестам приводят наиболее сфальсифицированные выборы.
В демократических странах давно установлен феномен «критически настроенных граждан»: даже когда процедуры и институты нормально функционируют, всегда найдутся граждане, недовольные тем или иным аспектом их работы. Чем более открыт политический процесс, тем больше таких граждан. И именно этот механизм лежит в основе подотчетности.
В режимах, где с подотчетностью есть проблемы, фальсификации и нарушения редко приводят к протестам. По моим оценкам, в 1990—2011 гг. только 25% выборов в электоральных авторитарных режимах завершились протестами. Протестуют прежде всего там, где знают, как обнаружить нарушения и какие они бывают; считают, что нарушения вероятны; готовы распространять информацию о нарушениях. Первые два условия являются необходимыми, но недостаточными. Третье усиливает уже начавшуюся мобилизацию.
Несколько лет назад мы с коллегами сопоставили количество сообщений о нарушениях через «Карту нарушений» движения «Голос» (то есть субъективные оценки качества выборов) с одной из мер диагностики нарушений — связью между явкой и голосованием за победителя (объективная оценка качества). На примере Тюменской области и Пермского края обнаружилось, что связи между показателями либо нет, либо она вовсе отрицательная. В более конкурентных регионах избиратели жалуются на нарушения чаще, чем в политически закрытых. При этом независимые наблюдатели могут осуществлять свою деятельность только там, где это возможно, а в закрытых гегемонистских регионах, где масштаб вбросов и контролируемого голосования больше, она сведена к минимуму (например, Тюменская область). То есть диагност не видит самых тяжелых пациентов.
Не последнюю роль в протестах играет мотив достоинства: откровенные фальсификации («мертвые души» в списках избирателей, манипуляции с протоколами и незаконная агитация в день голосования) становятся частью личного опыта избирателей и видятся в лучшем случае как неуважение к гражданам, а в худшем — как кража их голоса. Это может разозлить не только критически настроенных избирателей, но и тех, кто нейтрально и даже лояльно относится к действующей власти.
Миф 2: Протестами можно управлять извне / протесты — это технология.
Масштабные протесты в основном не происходят совершенно спонтанно. Любой мобилизации предшествует какая-то предварительная работа и благоприятное стечение обстоятельств (окно политических возможностей). Однако это отнюдь не означает, что протесты можно запрограммировать и управлять ими по «методичке Джина Шарпа». Это заблуждение стоит оставить работникам государственной пропаганды.
Координация и работа организационных структур гражданских ассоциаций и политических сил накануне выборов — это необходимое условие для минимальной мобилизации. Наблюдаемых нарушений недостаточно для массового протеста, их нужно «научиться» распознавать. И в этом решающую роль играет образовательная и просветительская работа профессиональных наблюдателей, экспертов и активистов. Важно понимать, что здесь речь не идет об «экспорте технологий» извне. Ключевое значение имеет внутренний спрос и своевременное предложение экспертизы в области защиты прав избирателей. Так, накануне выборов в Беларуси гражданское общество и штабы оппозиционных кандидатов проделали немалую работу. Однако масштабные протесты часто характеризуют как децентрализованные и не имеющие общего координационного центра.
Некоторое время назад было модно рассуждать об экспорте «цветных» (или электоральных) революций. Якобы эта технология кочует от страны к стране через НКО, молодежные организации и наблюдателей. Из Сербии в Грузию, а оттуда в Украину. Однако в реальности ключевую роль все равно играют именно внутриполитические силы, их ресурсы и стратегии. Да, протестующие могут вдохновляться примером соседей. Это то, что исследователь Курт Вейланд в свое время назвал «эвристикой сходства»: кажется, что условия в соседней стране близки, и если там возможны изменения, то и у нас есть потенциал. Хотя это не означает, что исходные условия и структура возможностей одинаковы. Поэтому каждая последующая протестная волна в очередной стране менее успешна. При этом не стоит забывать, что политические элиты умеют учиться на чужом примере не менее эффективно.
Миф 3: Протестовать против нечестных выборов ходит только оппозиция и идеалисты.
В посткоммунистическом мире уровень политического участия в целом ниже, что часто понимается как усталость от постоянной ритуальной мобилизации и отсутствие веры в то, что эти действия ведут к каким-то результатам. Участвующих в общественной деятельности воспринимают как наивных или нерациональных людей.
Любой протест состоит из ядра («истинно верующих») и более периферийных участников, численность которых и является залогом успеха протестного движения. По результатам исследований движения «За честные выборы» выяснилось, что в декабре 2011 года на проспекте Сахарова собрался весьма пестрый состав участников, состоящий далеко не только из убежденных оппозиционеров. Процедурная легитимность действительно сыграла важную роль в привлечении периферийных участников, которых возмутил масштаб нарушений и откровенное неуважение к участникам избирательного процесса. А в целом протест — это вполне прагматичная стратегия оппозиции и гражданских ассоциаций, которая сигнализирует о числе несогласных и нормализует альтернативное видение выборов. К оппозиции и протестам часто примыкают неудовлетворенные карьеристы, не нашедшие себя в существующих структурах власти или множестве партий-сателлитов. Рост числа таких людей — это верный сигнал глубокого кризиса кооптационных возможностей режима.
Миф 4: Если регулярно ходить на «плохие» выборы, то избиратели постепенно научатся ими пользоваться и выборы станут «нормальными».
Эта логика сродни «теории малых дел» или поговорке про воду, которая точит камень. В 2009 году вышел сборник исследований электоральных процессов в авторитарных режимах под редакцией Стаффана Линдберга («Демократизация через выборы»). Сам Линдберг на материале выборов в Африке южнее Сахары доказывал, что если долго пытаться участвовать в откровенно нечестных выборах, то рано или поздно этот институт заработает как положено и откроются возможности для мирного демократического транзита через выборы. Автор называет это «эффектом научения». Увы, этот аргумент имеет важный изъян, не считая легкого колонизаторского налета. Трансформации режима происходят не в результате выборов как «внешнего шока», т.к. электоральное расписание тщательно продумывается как в демократиях, так и в автократиях, а скорее в результате кардинального изменения соотношения баланса сил между оппозицией и правящей элитой, формирования новых коалиций. Избирательные кампании служат при этом своего рода сигналом для всех заинтересованных сторон.
Миф 5: При существующих институтах несогласным нет смысла участвовать в выборах.
Когда речь заходит о том, что делать с плохими институтами и режимами, то рано или поздно всплывают две полярные стратегии: бойкотировать существующие институты и ждать революции или надеяться на их постепенное улучшение. Подрыв избирательных институтов в России происходит на более фундаментальном уровне, поэтому никакие косметические изменения не приведут к улучшению качества электоральных процессов. Однако из этого не следует, что абсентеизм и бойкот — единственная стратегия (в некоторых случаях такой подход даже на руку инкумбенту, поскольку он демобилизует протестный электорат и снижает издержки обеспечения нужного результата).
В 2021 году российская оппозиция попытается с помощью «Умного голосования» (УМГ) нанести ощутимый урон «Единой России». УМГ, по оценкам Григория Голосова и Михаила Турченко, не только дает кандидатам дополнительные 7% голосов избирателей и сокращает поддержку провластных кандидатов, но и вновь придает смысл процедуре голосования, привлекая избирателей на участки. Поскольку избиратели больше инвестируют в голосование, то и отстаивать свои права они будут решительнее. «Единой России» будет тяжелее в одномандатных округах в 2021 году. При этом даже если УМГ не сработает, оно все равно приведет к мобилизации и более эффективному распространению информации о нарушениях. А залогом успеха «Единой России», как известно, является низкая явка.
Миф 6: Электронное голосование сделает процесс голосования более открытым и доступным.
До тех пор, пока не решены фундаментальные вопросы, связанные с допуском альтернативных кандидатов на выборы и регистрацией не согласованных заранее с властями политических партий, никакие дополнительные технологические ухищрения не способны сделать процесс выборов более открытым и уж тем более демократичным. В контексте электорального авторитарного режима введение электронного голосования следует рассматривать лишь как еще одну стратегию по снижению издержек обеспечения нужного числа голосов за инкумбента. К традиционно больным местам в виде надомного и досрочного голосования прибавилось еще и электронное.
***
Думские выборы 2021 года пройдут не в самых комфортных условиях для «Единой России». Осложняющим фоном выступают экономические последствия пандемии и общее снижение уровня поддержки институтов власти. По оценкам репрезентативных онлайн-опросов, летом 2020 года респонденты были крайне чувствительны к экономической динамике и выражали высокую степень обеспокоенности (пандемия волновала людей несколько меньше). В глазах избирателей Дума является самым нелюбимым органом федеральной власти, поэтому «Единой России» будет непросто сохранить нынешнее число мандатов. Впрочем, сколь-нибудь серьезные противники все равно допущены до участия в выборах не будут. А вероятность протестов во многом будет зависеть от стратегий и организации оппозиции.
