В своей недавней статье экономист Владислав Иноземцев опровергает утверждения о том, что России грозит неминуемый экономический кризис из-за необычного сочетания высоких процентных ставок и инфляционного давления (экономисты называют подобную ситуацию «стагфляцией»). Напротив, он считает ситуацию вполне управляемой. Ссылаясь на недавнюю статью Дмитрия Некрасова в Moscow Times, Иноземцев сравнивает Россию с другими развивающимися рынками, которые поддерживают рост, несмотря на высокие процентные ставки и инфляцию. В анализе Иноземцева есть много интересного, в том числе и то, как он преодолевает путаницу, сопутствующую большинству сегодняшних дебатов о российской политэкономии. Действительно, как отмечается в статье Некрасова, не имеет смысла называть российскую экономику находящейся на грани стагфляции. Более того, Иноземцев прав, когда ставит под сомнение глубину любого предполагаемого экономического кризиса, подчеркивая, что российская экономика не рухнет в одночасье, а будет выкарабкиваться и корректироваться, как это было в 2022 году. Тем не менее, мы не можем игнорировать серьезность тупика, в котором оказалась экономика России.
Во-первых, сочетание высоких ставок и инфляции может не привести к классической стагфляции, определяемой безработицей, как в рыночной экономике, потому что Россия больше не является рыночной экономикой — теперь это военная экономика. Во-вторых, распределительная логика военной экономики, находящейся под давлением (политэкономия, определяющая победителей и проигравших), может дать Кремлю меньше возможностей для корректировки, чем в 2022 году. Наконец, с учетом этого распределения и амортизации мы видим, как российская экономическая политика до 2022 года преуспела в подготовке страны к определенному типу войны с очень высокими издержками, но теперь куда более сомнительно, что можно по-прежнему рассчитывать на ее дивиденды.
Экономические проблемы России
Инфляция в России, остававшаяся стабильной в течение нескольких кварталов, начала расти летом 2024 года и сильно ускорилась после того, как в прогнозируемом бюджете правительства было показано, что высокие расходы на военно-промышленный комплекс сохранятся, что частично компенсируется повышением налогов и ростом цен на государственные услуги. В ответ на это Центробанк России поднял процентные ставки до впечатляющих 21%. Такие высокие ставки вызвали протест со стороны российских деловых кругов, особенно экспортеров и самого военно-промышленного комплекса, которые больше не могут быть уверены в будущей конкурентоспособности и прибыльности при такой высокой стоимости капитала. Высокие ставки, утверждают они, не помогут снизить инфляцию, но убьют конкурентоспособность российского бизнеса. Интересно, что многие оппозиционные экономисты согласны с этим утверждением.
Иноземцев настаивает, что эти предостережения неуместны, поскольку, хотя в России введена очень высокая процентная ставка, в стране также сохраняется высокий уровень инфляции. В свою очередь, реальная процентная ставка (ставка, скорректированная с учетом инфляции цен) составляет высокие, но разумные 12% (или даже ниже, если, как подозревают некоторые, реальный уровень инфляции еще выше, чем официальные цифры). Такая ставка хотя и высока, но совместима с удержанием инфляции под контролем и поддержанием умеренного экономического роста. Проблема с этой аргументацией заключается в том, что существует несколько предположений о взаимодействии между реальной экономикой и процентной ставкой, которые не применимы ни к России, ни к большинству других стран.
Теоретически высокая процентная ставка должна снижать инфляцию за счет сокращения избыточного спроса по отношению к потенциальному объему производства (предложения) товаров и услуг. Более высокая стоимость заимствований приведет к сокращению дискреционных расходов домохозяйств, снижению инвестиционных планов предприятий и росту безработицы, что, в свою очередь, также снизит спрос домохозяйств. Умелый центральный банк может подобрать такую процентную ставку, которая нацелена на уровень инфляции, минимизирующий ущерб для рынка труда и позволяющий производительным силам реальной экономики расти, чтобы обеспечить улучшение качества жизни в долгосрочной перспективе, и при этом следить за признаками перегрева спроса в краткосрочной перспективе.
Проблема в России (как, впрочем, и во многих других странах) заключается в том, что неожиданный рост уровня цен является результатом не только внезапно возросшего избыточного спроса, но и изменения издержек компаний. Резкие скачки стоимости факторов производства, включая затраты на рабочую силу и финансирование, могут побудить компании повысить цены, чтобы сохранить прибыль и погасить существующие обязательства. При определенных обстоятельствах такое давление может привести к тому, что бизнес компенсирует часть затрат за счет увеличения загрузки производственных мощностей или инвестирования в новые производственные мощности, импортозамещение или технологии. С другой стороны, если производители уверены в своих позициях на рынке, они могут еще сильнее задрать цены. Таким образом, инфляция часто является результатом конфликта в сфере распределения, возникшего на фоне изменения доступности того или иного фактора производства. Инфляционное давление может нарастать по спирали, когда конфликты между работниками и работодателями, различными отраслями промышленности — например, между военно-промышленным сектором и легкой промышленностью, производящей потребительские товары, — заставляют компании и домохозяйства предпринимать действия в ожидании более значительных изменений цен. В своей основе инфляция является частью нарушения социальной координации.
Инфляция в России во многом обусловлена последствиями войны с Украиной и политическими реакциями руководства страны на ее вызовы. Рынки труда в России находятся под невероятным давлением из-за высоких выплат так называемым «контрактникам», отправляющимся на войну против Украины. Вооруженные силы фактически установили ценовое дно на рынке труда, поскольку альтернативой является либо отказ от преимуществ, которые дает российской армии на поле боя перевес в численности населения в стране, либо политически непопулярная мобилизация (другими словами, принуждение к отправке на фронт без сопутствующих высоких выплат). В результате Россия столкнулась с таким дефицитом рабочей силы, что даже полиция и служба внутренней безопасности теряют сотрудников, переходящих в военно-промышленный сектор. Еще одним источником давления на цены являются санкции. Несмотря на то, что санкции не остановили российскую экономику, они создали значительные ограничения для сделок, что привело к росту цен на важнейшие товары. Например, недавнее расследование Bloomberg показало, что обход санкций при закупках относительно дешевых и доступных микрочипов привел к 40-процентной наценке по сравнению с мировыми ценами. В условиях роста издержек Россия вынуждена продолжать вливать скудные ресурсы в военно-промышленный сектор, который не производит ни товаров повседневного спроса, ни товаров, которые могут быть проданы за границу за валюту.
В итоге именно государство должно использовать свои политические механизмы для сдерживания роста цен. Однако для эффективного использования таких механизмов необходимо достаточно сильное государство, чтобы заставить его перераспределять средства. Одним из таких инструментов политики является процентная ставка — на редкость прямолинейный инструмент, который часто работает через создание безработицы и замедление экономического роста.
Иноземцев признает, что у государства есть и другие варианты борьбы с инфляцией. Например, он предлагает российскому правительству проводить политику, направленную на стабилизацию цен на коммунальные услуги, сокращение монополизации секторов экономики, а также использовать процентные ставки по резервам, чтобы стимулировать бизнес инвестировать из прибыли, а не брать на себя дорогостоящие долговые обязательства или размещать эту прибыль на высокодоходных счетах вместо прямого расширения мощностей. Это отличные меры, которые будут противостоять военному уклону российской экономической политики. Однако этих мер слишком мало и принимаются они слишком поздно. Масштабы военного шока для российского капитала (износ и без того недофинансированных железных и автомобильных дорог, систем отопления, и истощение рабочей силы) означают, что государство может выбрать стабильные цены на коммунальные услуги, смещение приоритета бюджетных расходов с продолжающейся войны на другие сферы или новые отключения электричества. Демонополизация поставит под угрозу поддержку элиты и, скорее всего, приведет к появлению мелких компаний, более уязвимых для санкций и высоких транзакционных издержек. Те же проблемы касаются мер, при помощи которых правительство пытается заставить компании продолжать инвестировать за счет прибыли. Даже если удастся побудить бизнес направлять каждый рубль своей прибыли на расширение предложения потребительских товаров, смогут ли компании получить прибыль, не повышая предварительно цены для учета растущих затрат и не отнимая дефицитные ресурсы, необходимые для ведения войны?
Вместо этого российская экономическая политика, похоже, посылает сигналы о том, что будет продолжать поддерживать инфляцию потребительских цен, направляя и без того ограниченные реальные ресурсы в военно-промышленный сектор, даже если война в Украине будет заморожена.
Проблема российского государства заключается в том, что оно политически привержено военной экономике, что само по себе ограничивает его возможности. В условиях военной экономики ресурсы должны быть направлены на производство материалов и содержание рабочей силы — солдат, — которые не создают добавленной экономической стоимости. Таким образом, любые новые мощности не увеличивают предложение потребляемых товаров. Другими словами, военная экономика оплачивается из заработной платы работающего населения.
Сравните эту меры с действиями руководства Бразилии в период с 1999-го по 2011 год — именно Бразилию Иноземцев приводит в качестве примера экономики, способной продолжать расти в условиях высоких процентных ставок. В 1998 году Центробанк Бразилии взял на себя обязательство бороться с устойчиво высокой инфляцией при помощи режима жесткого инфляционного таргетирования, что привело к высоким реальным процентным ставкам. Эта политика, похоже, сработала: инфляция была стабильной в 1999—2011 гг. При этом вопреки некоторым ожиданиям, в период, когда реальные процентные ставки достигали 12%, в Бразилии наблюдалось снижение безработицы в сочетании с исторически низкой инфляцией.
Однако если «заглянуть под капот» бразильской фискальной и монетарной политики, то этот сюжет окажется более сложным. Во-первых, Бразилия проводила политику демонополизации и установила фиксированные и регулируемые государством цены на услуги здравоохранения и коммунальные услуги. Во-вторых, Бразилии удавалось поддерживать хороший торговый баланс благодаря высокому спросу на ее природные ресурсы и снижению цен на бразильский импорт, чему способствовала все более открытая экономика. Эти факторы помогли компенсировать влияние высоких процентных ставок на бразильский рынок труда и рост ВВП и, по сути, в большей степени способствовали стабильности цен.
Россия, напротив, не только повышает цены по государственному заказу, но и проводит политику поддержки монополии, связанной с государством. Более того, Россия, будучи экспортером природных ресурсов, одновременно находится под санкциями, что приводит к высоким ценам на импорт, и Москва либо не может, либо не хочет поддерживать покупательную способность рубля. Фактически, некоторые считают, что политика, позволяющая рублю падать (в той мере, в какой существует какая-либо установленная рыночная стоимость рубля из-за изоляции российских финансовых рынков), связана с поддержкой экономической жизнеспособности экспортных монополистов.
Парадоксы экономической политики России
В чем Иноземцев прав, так это в том, что Россия не столкнется с классическим сценарием стагфляции. Стагфляция, как ее описывают в учебниках, основана на опыте западной (в первую очередь — американской) экономики 1970-х гг. Стагфляция в США возникла в результате сочетания ценового давления, вызванного войной во Вьетнаме и ее последующим окончанием, а также скачкообразным изменением цен на нефть. В результате западные экономики столкнулись как с высокой безработицей, так и с высокой инфляцией. В России, пока она находится в состоянии войны, не будет высокой безработицы даже при высокой инфляции. Но и экономического роста ей не видать. На самом деле, чтобы понять, чем может обернуться для России военная экономика, правильнее всего провести параллель с советской стагнацией 1970-х гг.: низкий реальный рост, полная занятость, замедление или даже падение потребления домохозяйств.
Конечно, современная Россия — это не Советский Союз. У России рыночная экономика, а значит, цены относительно гибкие и создают стимулы для импортозамещения и инноваций. Разумеется, именно степень гибкости цен и объясняет, почему главной угрозой для российской экономики остается инфляция. Инфляция — это результат проблемы координации. Если бы все товары были на 100% эластичными, то высокие цены решали бы проблему высоких цен, либо поощряя новых участников рынка, либо заставляя потребителей переходить на другие товары. Тревожащим фактором постоянной инфляции является то, что ценовой механизм не работает для решения проблемы и, по сути, усугубляет ее со временем: появляется некое «узкое место» или наступает неизбежная ограниченность ресурсов.
Когда экономика достигает такого узкого места, что рынки не могут его ликвидировать, задача тех, кто отвечает за экономическую политику, — либо пытаться устранять его, либо нормировать дефицит, а в идеале — относительно безболезненно сочетать и то, и другое. Однако если правительство решит продолжать войну с нынешней интенсивностью, в его распоряжении останется мало инструментов, кроме явного или неявного нормирования. Инфляция и выбор тех, кто примет на себя ее основной удар, — это выбор политической линии. Требования войны и перевооружения, предвоенное состояние основного капитала, давление санкций и мировых энергетических рынков сужают пространство для выработки линии экономической политики, которую могут разработать для Путина даже самые компетентные экономисты в его правительстве. Перед Путиным встанет выбор: либо игнорировать проблему и позволить российским домохозяйствам принять на себя основную тяжесть инфляции в виде роста цен, либо перейти к явно мобилизационной экономике, управляемой государством, где все больше и больше товаров нормируется за счет домохозяйств.
Эмпирический вопрос заключается в том, насколько велики возможности России, чтобы отложить реализацию этих вариантов или вводить их достаточно медленно, чтобы избежать сильного политического шока. На этот вопрос трудно ответить. Когда началась война, многие надеялись, что санкции быстро обрушат российскую экономику. Вместо этого российская экономика росла, поскольку расходы военного времени повысили доходы населения и увеличили потребительский спрос. Высокие цены на энергоносители и годы накопления резервов означали, что российские чиновники, принимающие решения в сфере экономики, смогли ловко справиться с последствиями повышения транзакционных издержек.
Значит ли это, что прошлое — лишь пролог, и у России все есть скрытые резервы устойчивости? Возможно. Однако это может означать и нечто другое, касающееся долгосрочного развития российской экономики: с 2014 года она работает ниже потенциального уровня. В этом контексте консервативная фискальная позиция России была эквивалентна подготовке страны к войне. Реальные располагаемые доходы населения так и не восстановились после пика 2013 года, и, несмотря на это, российское правительство уделяло больше внимания экономической стабильности за счет увеличения резервов в ущерб восстановлению экономики. Несмотря на несколько серий «майских указов», объявляющих о масштабных инфраструктурных программах и повышении зарплат бюджетникам, деньги вяло текли из казны, а экономический рост и технологическая модернизация шли ни шатко, ни валко. Явным приоритетом российской государственной политики было создание прочных валютных резервов и бюджетных профицитов. В начале войны, несмотря на изъятие валютных резервов в европейских центральных банках, Россия все еще имела обширные источники иностранной валюты в своем фонде национального благосостояния и денежные потоки от экспорта сырьевых товаров.
Эти источники твердой валюты позволили ей смягчить влияние санкций на цены на импорт и экспорт. Однако эти источники не вечны, они оскудевают в результате падение цен на энергоносители и высоких госрасходов. Однако тот факт, что российская экономика смогла использовать столько стимулов и обеспечить рост при низкой инфляции, намекает на то, что если бы Россия не выбрала путь страхования от внешних потрясений и, соответственно, ограничила свои имперские амбиции, то средний россиянин мог бы жить куда лучше. Если бы государство более постепенно тратило средства на производственные инвестиции и усиливало доходы домохозяйств, оно могло бы использовать свой неиспользованный экономический потенциал в долгосрочной перспективе, а не сжигать его дотла.
