Выступая на 20-й ежегодной «Ялтинской европейской стратегии» в Киеве глава украинской оборонной разведки Кирилл Буданов предположил, что Москва пытается навязать прекращение войны к лету 2025 года. «Согласно кремлевским прогнозам, негативное влияние [войны] на российскую экономику станет очень заметным примерно к лету 2025 года», и в этот момент чиновники окажутся перед выбором: мобилизовать еще больше людей на фронт в ущерб экономической стабильности или погасить интенсивность конфликта.
Заявления Буданова вновь поднимают вопросы об устойчивости российской экономики, поскольку мы наблюдаем признаки того, что так называемый «бум», вызванный всплеском государственных расходов на войну, перегревает экономику и давит на нее грузом своих противоречий. И всеми виной неумелое внедрение Кремлем «военного кейнсианства» и ограниченность ресурса тех сфер, которые структурно перестраивают и поддерживают экономику.
Смена режима (управления)
Глобальное восстановление экономике после пандемии в 2021 году, совпавшее с началом полномасштабного российского вторжения в Украину в 2022 году, заставило правительство Мишустина бороться с глобальной волной инфляции, вызванной эффектом Форрестера («эффект кнута» — ошибочное прогнозирование спроса по мере удаления от конечного потребителя). Главная проблема властей заключалась в том, что доля услуг в расходах экономики составляла менее 40%, что намного ниже уровня 50−70%, характерного для Европы и Северной Америки. Поскольку в 2020 году мировая промышленность и грузоперевозки вынуждены были сбавить обороты, а затем последовало интенсивное восстановление спроса на промышленные товары и резкий рост цен на сырье, эти ценовые шоки имели драматические последствия для российских домохозяйств из-за особенностей экономической географии страны, ее развития и структуры потребления. Центробанк России даже рассматривал возможность допустить более высокий, чем принято традиционно, уровень безработицы для сдерживания инфляции. Поэтому Андрей Белоусов курировал создание квазикогерентного комплекса экспортных пошлин, мониторинг цен и управленческие соглашения, а также участвовал в переговорах с поставщиками, чтобы ограничить влияние инфляции на государственные закупки.
COVID-19 ускорил решение другой основной проблемы, стоящей перед разработчиками экономической политики: старение населения и стагнирующая или вовсе сокращающаяся рабочая сила. Согласно демографическим данным Росстата по возрастным группам за период 2010—2023 гг., численность людей трудоспособного возраста (20−60 лет) сокращалась в среднем на 0,7%, а 60-летних и старше — на 2% в год. В конце прошлого года людей, находящихся в расцвете сил и в зените профессиональных карьер, было почти на 8 миллионов меньше, чем в 2010 году. При этом большую часть последнего десятилетия российское руководство бессистемно продвигало принцип «Покупай российское» для импортозамещения потребительских и стратегических товаров через сокращение трудовых ресурсов и рефлекторные меры жесткой экономии. Инвестиционный всплеск конца 2021 года, вызванный ростом цен на сырьевые товары, был прерван войной и переформатирован согласно ее требованиям.
Если добавить к этому призыв в армию, экономические стимулы, к которым государство прибегает для привлечения контрактников на войну, а также рост боевых потерь по мере разворачивания наступления России на Донбассе, то становится очевидной высокая нагрузка на трудовые ресурсы. Во время пандемии COVID-19 почти треть всех смертей пришлась на людей трудоспособного возраста. С учетом вакцинации и отправки на фронт эти цифры, скорее всего, сейчас такие же, если не выше. По оценкам ВОЗ, до пандемии экономика ежегодно теряла около 4% ВВП из-за преждевременных смертей. Представьте себе эти потери в условиях, когда у экономики заканчивается потенциал для удовлетворения спроса.
Создавая предложения из воздуха
Понятие Хаймана Мински об американском «гидравлическом кейнсианстве», представляющее собой критику того, что принято называть «военным кейнсианством», помогает понять, почему надежда на приписываемое «кейнсианской макроэкономической политике» «ускорение» (т.н. boost) является ложной. Главный критический аргумент Минского, направленный против внедрения теорий Кейнса в послевоенной Америке, заключался в том, что правительство США закачивало большие средства в военно-промышленный комплекс, тем самым увеличивая занятость, совокупный спрос и спрос на инвестиционные товары, необходимые для производства товаров и услуг в других, менее капиталоемких секторах. Такой подход порождал вечные дисбалансы, разгонял инфляцию и подстегивал рост зарплат как средство предотвращения трудовых конфликтов.
В России эта «гидравлическая» динамика работает как на стероидах. Санкции, демографическое давление, недоинвестирование в прошлом и непредвиденные последствия существующих подходов к регулированию инфляции усиливают конкурирующие между собой векторы давления. Трудно представить себе, что дефицит бюджета в размере около 2% ВВП представляет собой революцию в макроэкономической политике или может вызвать инфляцию и рост заработной платы, очевидные в экономике без дополнительных ограничений предложения.
Маскировка проблем
Объявляя о недавнем повышении ключевой ставки Банка России до 19%, Эльвира Набиуллина признала, что в октябре ключевая ставка может вырасти до 20% и продолжать расти, чтобы вернуть инфляцию к целевому уровню 4% в 2025 году. Но монетарная политика не может укротить основные драйверы инфляции. Пока государство продолжает расходовать деньги на войну, инфляцию не обуздать. Даже когда Центробанк меняет процентную ставку, стоимость кредитов варьируется в зависимости от политической необходимости. Стратегические отрасли и государственные корпорации получают кредиты по ставкам ниже рыночных, чтобы не допустить обвала инвестиций в производство. Это ускоряет инфляцию, поскольку в военное время спрос на военное снаряжение фактически не ограничен. «Корректировка рынка» отсутствует как таковая. Любой бизнес, обслуживающий оборонный сектор, сталкивается с более мягкими бюджетными ограничениями, чем гражданские предприятия, постепенно высасывая рабочую силу, физические ресурсы и кредиты из потребительской экономики.
Признаки того, что рост потребительских займов наконец-то замедляется по мере отмены программы льготной ипотеки, свидетельствуют об ухудшении базовых экономических условий. Несмотря на то, что ЦБ РФ пересмотрел в сторону повышения прогноз роста потребительских кредитов на 2024 год (до 12−17% по сравнению с предыдущими оценками), единственное, что оправдывает высокие темпы заимствований, — это дисбаланс, связанный с ростом зарплат и инфляции.
Проблема заключается в производительности. Возьмем, к примеру, металлургическое производство, стимулируемое военными расходами. По данным Росстата, производство металлов, используемых для изготовления других готовых изделий, с начала вторжения выросло почти вдвое. Общий рост производства за это время составил всего 10,4%. Если не принимать во внимание тот факт, что сейчас производство, похоже, стагнирует на гораздо более высокой базе или даже падает, то на производство металлов и металлических изделий с 2018 года приходится около 3% всех инвестиций в основные фонды. С поправкой на инфляцию чистые инвестиции в основные фонды в 2022 и 2023 годах росли примерно на 19% в год, что составило примерно 42% роста с 2021 года. Дефляторы не особенно полезны для оценки того, насколько номинальное изменение инвестиций соответствует реальному увеличению производства.
В основном рост производительности происходит за счет того, что люди работают гораздо больше часов в обмен на более высокую зарплату. Инвестиции также имеют запаздывающий эффект на экономику, поскольку на строительство новых заводов, запуск и налаживание новых производственных линий или интеграцию усовершенствованных технологий требуется время. Производство не сильно отреагировало на инвестиции 2022 года и, похоже, достигло пика в мае, а затем снизилось. Инвестиции 2023 года не оказывают заметной поддержки дальнейшему росту производства.
Спрос на сталь вырос всего на 7% в 2023 году по сравнению с 2022 годом, несмотря на огромный рост совокупного производства металлов, и всего на 0,6% в годовом выражении за январь-июнь этого года (по данным «Северстали»), в то время как чистое производство снизилось по сравнению с уровнем 2021 года. Спрос на алюминий значительно упал во время шока 2022 года: в какой-то момент Минпромторг прогнозировал снижение спроса вдвое, но в 2023 году спрос на алюминий вырос на 21%, восстановившись после этих минимумов.
Сравнивая темпы роста спроса на сталь в качестве исходного сырья с ростом выпуска металлургической продукции и относительным снижением в других секторах, например, в автомобилестроении, можно сделать обоснованный вывод о том, что в значительной степени произошло замещение спроса. Вместо того чтобы расширять производство в первую очередь для удовлетворения нужд внутренних потребителей, эти товары потребляются военными или государственными ведомствами, генерируя заработную плату, которая отфильтровывается в другие сферы экономики. Алюминий был заменен сталью в отечественной инфраструктуре и строительстве, чтобы компенсировать потери от экспорта. По мере восстановления объемов производства некоторых видов продукции (производство автомобилей выросло на 40% после того, как упало на 60%) ценовое давление будет возрастать из-за конкурирующих требований к рабочей силе и желания избегать импорта там, где это возможно, из-за более высоких транзакционных издержек и рисков.
Несбалансированные платежи
Учитывая значительные пробелы в отчетности и таможенной информации по различным схемам импорта, самым простым показателем для оценки роста потребления и заработной платы россиян является платежный баланс по счету текущих операций. Поскольку рабочая сила постоянно сокращается, а процентные ставки для нестратегических предприятий непомерно высоки без быстрого роста цен, можно предположить, что дополнительный спрос на товары будет способствовать росту импорта пока есть свободный спрос на услуги, такие как страхование или финансовые услуги, а не гостиничный бизнес, который также зависит от рабочей силы.
Если суммировать весь импорт, независимо от его происхождения, то получается, что российские предприятия и домохозяйства потратили на импортные товары $ 276 млрд в 2022 году и $ 303 млрд в 2023 году. Показатели за первый квартал 2024 года достигли $ 67 млрд долларов, что ниже, чем за аналогичный период любого другого года, но не настолько, чтобы говорить о значительном отклонении. В 2022—2023 гг. на импорт услуг было потрачено еще 71 и 76 миллиардов долларов соответственно, что включает в себя растущие платежи за доставку, страхование и другие нужды бизнеса, а также выезд россиян за границу. Очевидно, что расходы на импорт значительно выросли. Проанализировать значение составляющих этого роста гораздо сложнее.
Еще сложнее отследить дополнительные расходы на логистику импорта, вызванные санкциями, но они почти наверняка играют свою роль. Российские железные дороги, на долю которых приходится около 85% перевозок российских неконвейерных грузов после их доставки в страну, в 2022 и 2023 годах перевезли практически те же объемы, что и в 2021 году, а в этом году их показатели будут хуже, чем в 2020 году. Учитывая замещение западного импорта продукцией из Китая, логистические издержки такого импортозамещения почти наверняка перекладываются на плечи потребителей, даже если они находят более дешевые аналоги западных товаров, чему способствует стагнация или дефляция цен в китайской экономике. В условиях, когда процентные ставки близки к 20% или выше, РЖД собирается проиндексировать тарифы на грузовые перевозки на уровне 17,2−22%, чтобы привлечь 1,1−1,8 трлн рублей капитальных вложений. Это немедленно повысит стоимость всех товаров.
Увеличение объемов импорта в некоторых случаях также связано с сокращением внутреннего производства таких потребительских товаров, как стиральные машины, холодильники
Из этого вытекает еще одна проблема: в условиях финансовых санкций единственным способом для российских импортеров получить надежный доступ к валюте для оплаты импорта является поддержание значительного положительного сальдо торгового баланса. Даже китайские банки не готовы предоставлять крупные кредитные линии в юанях, хотя на юань приходится практически 100% валютного рынка. Более чем двукратное увеличение импорта в долларовом выражении было подкреплено резким ростом цен на нефть и нефтепродукты в 2022 году. Цены поднялись настолько высоко, что в 2022 году у России было положительное сальдо счета текущих операций в размере $ 238 млрд, что было бы аналогично накоплению такой суммы на сберегательном счету. В 2023 году, когда нефтяной рынок нормализовался и ограничение цен дало определенный эффект, эта цифра едва превысила $ 50 млрд.
В этом году цены на нефть пока выше, но в 2025 году на этом рынке сохранится т.н. «медвежий тренд» (период падения цен, приводящий к появлению пессимистичных настроений на рынке, что в свою очередь вызывает устойчивое снижение стоимости актива). Минфин и Банк России успешно стабилизировали обменный курс рубля по отношению к юаню, но поскольку инфляция в стране продолжает расти вместе с зарплатами, в итоге импорт становится более конкурентоспособным, чем внутреннее производство. Хотя рост импорта может соответствовать повышению покупательной способности, в бухгалтерском выражении импорт вычитается из ВВП, а фактические расходы на импорт отражают явно смешанные условия внутри страны, которые не похожи на «бум». Даже жилищный бум закончился с прекращением субсидированной ипотечной программы, производство мебели и связанные с ним внутреннее производство и спрос падают, а власти признали, что субсидированные ипотечные кредиты не улучшили доступность жилья, поскольку с момента запуска программы в 2020 году его было построено недостаточно.
По мере того, как Россия тратит нефтегазовые доходы 2022 года, становится все труднее гарантировать большой запас резервов, необходимый для обеспечения валютной ликвидности банков, расчетов по сделкам и предотвращения обесценивания рубля, что приводит к росту инфляции. В то же время, чем дольше рубль будет «стабилизироваться», тем менее конкурентоспособным станет отечественное производство по сравнению с импортом, что приведет к дисбалансу, который в итоге заставит власти сократить потребительский спрос на импорт.
Клин клином или медленно действующий яд?
Если отбросить опасения по поводу российского экспорта и потенциального ущерба от очередного падения цен на нефть, то важная проблема, которую режим не в состоянии решить, заключается в разрыве между растущими номинальными зарплатами и способностью экономики удовлетворить спрос. Согласно недавнему прогнозу Минпромторга, до 2027 года зарплаты вырастут на 35%, а в реальном выражении и на 10% только за 2024 год. РЖД — не единственный драйвер значительной корректировки цен. Рост затрат на рабочую силу и производство побудил 150 отечественных брендов одежды поднять цены на свою продукцию до 20% к концу года. В середине августа аналитики предупреждали о том, что цены на шоколад и аналогичные кондитерские изделия, а также молочные продукты, хлеб и пиво вырастут до 40%. Стандартная электроника подорожала на 9−11%, а электроника двойного назначения стала намного дороже из-за санкций. В июле цены на природный газ были проиндексированы на 11,2%, чтобы привлечь средства на капитальные вложения. И этот список можно продолжать.
Нехватка кадров наблюдается во всех сферах. Из-за войны Министерство внутренних дел испытывает дефицит сотрудников в более, чем 150 000 человек, то есть в целом по России нехватка кадров в полиции составляет 19%. В результате растет насильственная преступность, что влечет за собой экономические издержки, поскольку все больше предприятий и частных лиц рассматривают страховые полисы с премиями с учетом процентных ставок. Предприятия сохраняют инвестиции благодаря эффекту карусели военных расходов. Миллионы рублей притекают в семьи военнослужащих, а рост зарплат тех, кто работает на заводах или другим образом вовлечен в обеспечение и поддержку военных действий, распространяется по всей экономике. Но в России не хватает рабочих рук, чтобы наращивать производство. На Петербургском экономическом форуме в июне Путин поставил задачу сократить долю импорта в ВВП с 20% до 17% к 2030 году. Проще говоря, это невозможно, если только уровень жизни не упадет и не повернется вспять нынешняя инфляционная волна.
Вначале многие россияне не без оснований положительно отнеслись к росту своих зарплат. Из более чем 29 трлн рублей, накопленных населением на депозитах в кредитных организациях с начала 2017 года, 70% было накоплено с момента начала полномасштабного вторжения. Деньги — это не проблема, их можно напечатать. Нельзя напечатать людей или ресурсы. Каждый выигрыш от импортозамещения, который может подкрепить военные усилия РФ, происходит за счет другого сектора экономики или потребителя, и этот процесс, похоже, структурно ускоряется, хотя пока и управляемо.
Много говорится о том, насколько лучше живут работники оборонного комплекса и всей экономики в России благодаря рынку труда, который обрушается в режиме реального времени. Возможно, зарплаты в реальном выражении сильно выросли, несмотря на многочисленные вопросы, которые вызывают эти данные. Но остается простой вопрос: сколько вы потребляете, с чем связаны дополнительные расходы и сколько вы теперь платите наценки за товары, которые раньше получали на внутреннем рынке при сопоставимом качестве?
Российская экономика исчерпывает свой потенциал. Рост 2022−2023 гг. сегодня стал тормозом для ВВП, поскольку экономика достигла пределов своей продуктивности. Это не «военное кейнсианство». Это военные расходы, действующие как медленный яд. Буданова не назовешь абсолютно непредвзятым, объективным наблюдателем, но мы должны серьезно отнестись к идее о том, что нынешняя экономическая политика России стремительно движется к точке разрыва, к пределу своей прочности.
