В 30-ю годовщину возобновления дипломатических отношений Израиля и России Владимир Путин пригласил нового премьер-министра Израиля Нафтали Беннета в Сочи, где 22 октября и состоялась их первая встреча. Аналитики из обеих стран сочли этот первый взгляд друг на друга достойным внимания. Дело в том, что с тех пор, как Россия начала военную интервенцию в Сирии, важность отношений Москвы и Израиля значительно возросла. Кроме того, считается, что отношения России с другими странами во многом зависят от личных связей Владимира Путина с лидерами этих государств.
Для Израиля это казалось особо справедливым, когда у власти находился бывший премьер-министр Беньямин Нетаньяху. «Биби» пытался получить голоса русскоязычных израильтян, делая акцент на близких личных отношениях с Путиным. Как сообщается, после отстранения от власти он лично отправил Путину сообщение, где пообещал российскому лидеру, что «скоро вернется».
Поэтому, когда Беннет сменил Нетаньяху на посту премьер-министра, возникли вопросы, что изменится в отношениях двух стран — и долго ли продлятся эти изменения. За несколько дней до встречи Путина с Беннетом пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков заметил, что для строительства новых личных отношений нужно время. Пока что Беннет стремится демонстрировать преемственность. Его незапланированное решение остаться в Сочи на Шаббат интерпретировали как результат «особо теплых» отношений, которые возникли между лидерами.
Историческая связь
Разговоры о личных отношениях между лидерами двух государств (как и кадры беззаботных прогулок у Черного моря) в основном предназначены для внутреннего потребления. Для Беннета они демонстрируют его способность заменить Нетаньяху и привлекают русскоязычных избирателей. Для Путина — свидетельствуют в пользу многонациональной российской идентичности.
В последние годы Москва стремится позиционировать многонациональное и многоконфессиональное население как источник уникальности России. «Разнообразие» населения подается как «основа величия и силы России». Это подкрепляется поддержкой российских еврейских организаций. Что касается отношений с Израилем, то Москва указывает на «общую историческую память и культуру». Путин утверждает, что Москва имеет уникальную связь с Израилем, поскольку израильтяне-выходцы из бывшего СССР выступают как «носители российской культуры, российского менталитета», формируя мост между двумя странами.
Кроме того, в Израиле ценят то внимание, которое Путин уделяет победе Советского Союза над нацизмом. В России Победа считается основой российской исключительности и претензий на статус великой державы (при этом Москва старается замалчивать пакт Молотова-Риббентропа и «борьбу с сионизмом» в СССР). В Израиле российские дипломаты говорят о решающем вкладе Красной Армии в спасение евреев, упоминая, например, освобождение Аушвица в 1945 году. С этой точки зрения Москва указывает на Израиль как на единственного союзника России в борьбе с «историческим ревизионизмом» и попытками переписать историю «Великой Отечественной войны».
Израиль в основном принимает российский исторический нарратив. Министр иностранных дел Лапид часто обращается к опыту своей семьи, чтобы подчеркнуть, что евреи и СССР стояли «по одну сторону исторической баррикады». Эти социальные и исторические факторы представляют собой важный фон политики Москвы. Однако не они определяют отношение Москвы к Израилю. Здесь основную роль играют современные проблемы региональной безопасности и стремление России вернуть статус великой державы.
Израильско-палестинская проблема
В этот раз в диалоге с Беннетом израильско-палестинский конфликт практически не затрагивался. Однако Москва стремится использовать это противостояние для укрепления своего статуса, подчеркивая свои связи со всеми сторонами.
В отличие от Сирии, где Россия не приемлет никакие формы радикального исламизма, представители «Хамаса» и палестинского «Исламского джихада» получают радушный прием в Москве. Кремль утверждает, что делает это с целью добиться мира, поскольку конфликт создает проблемы безопасности не только на Ближнем Востоке, но и в самой России.
Во время последней вспышки противостояния Израиля и «Хамаса» Путин отметил, что эскалация палестинско-израильского конфликта" «происходит в непосредственной близости от наших границ и напрямую затрагивает интересы нашей безопасности». Российские дипломаты утверждали, что кадры столкновений израильтян с палестинцами в Иерусалиме способствуют радикализации российских мусульман, поскольку исламистские террористы могут использовать эти события, чтобы продвигать свою идеологию. Такие объяснения не выглядят убедительными. Этот конфликт гораздо меньше резонирует в России, чем, например во Франции или Великобритании.
Заявление Путина подчеркивает, что Москва полагается на выстроенную вокруг концепта безопасности аргументацию, чтобы предстать легитимной, непредвзятой и стабилизирующей силой в регионе. Москва стремится использовать Авраамский договор, чтобы продвигать формат урегулирования «4+4+2+1», который основан на «региональной инклюзивности». Такой формат должен включать членов «Ближневосточной четверки» — представителей четырех арабских государств, имеющих связи с Израилем (Бахрейн, Египет, Иордания и Объединенные Арабские Эмираты), Израиля и Палестинской национальной администрации, а также Саудовской Аравии.
Однако нынешнее правительство Израиля предпочитает «сузить конфликт» (т.е. избавиться от некоторых проблем, вызывающих споры двух сторон), а не достигнуть всеобъемлющего и постоянного соглашения.
В этом смысле российское посредничество ради укрепления статуса России стремится копировать значимые дипломатические инициативы (например, Мадридскую конференцию 1991 года), но при этом оно неспособно адаптироваться к эволюции конфликта. Да, Москва может говорить о связях с обеими сторонами. Но на практике такое позиционирование не удается использовать, чтобы достигнуть желаемого статуса.
Сирия и Иран
С 2015 года, когда началась российская интервенция в Сирии, Россия, по словам Нафтали Беннета, стала «своего рода северным соседом [Израиля]». Российский контроль над сирийским небом вынудил Израиль действовать осторожнее, чтобы сохранить хорошие отношения с Москвой. Цели Израиля, который борется с расширением влияния Ирана и его прокси в Сирии, требуют, чтобы Москва не обращала внимания на удары израильских F-35.
России приходится прикладывать значительные усилия для поддержания равновесия. Дело в том, что один из основных приоритетов российской внешней политики на Ближнем Востоке — сохранять и развивать связи одновременно с Ираном и Израилем. Москва добивается своего статуса на Ближнем Востоке, позиционируя себя как ключевого посредника для обеих стран: в диалоге с Тегераном она осуждает израильские удары, однако позволяет Израилю их наносить, поскольку сдерживание присутствия Ирана в Сирии отвечает российским интересам.
Регулярно звучат предсказания о неминуемом крушении российского равновесия между Ираном и Израилем. Действительно, российский самолет, сбитый сирийскими средствами ПВО во время израильского авианалета, а также убийство иранского генерала Касема Сулеймани определенно стали испытаниями на прочность для дипломатического равновесия Москвы. Даже в такой сложной ситуации Москва продемонстрировала способность сохранять свое положение между Израилем и Ираном.
Однако сейчас Израиль наращивает усилия по противодействию иранскому присутствию к северу от Голанских высот. Тегеран подбирается к границам Израиля — особенно активизировался этот процесс после нового соглашения по провинции Дераа и расформирования действовавших в этом регионе ополчений, созданных Россией. С 2018 года Россия пытается ограничить присутствие сил сирийского режима и иранских прокси на юге страны. Провал этих усилий в условиях растущего давления Ирана может подорвать доверие к Москве и снизить ее важность в глазах региональных игроков.
Это не означает, что российскому балансированию между Израилем и Ираном придет конец. В середине октября начальник иранского Генерального штаба встретился с министром обороны Сергеем Шойгу, чтобы подписать контракты на закупки оружия. В этой области, по-видимому, отношения до сих пор работают. Во время встречи с Беннетом с российской стороны практически не наблюдалось противодействия политике Израиля в Сирии, кроме требования точнее координировать удары.
Однако с тех пор, как Нафтали Беннет занял должность премьер-министра Израиля, стал гораздо более заметен разрыв между Министерством иностранных дел и Минобороны России. Министр иностранных дел Сергей Лавров косвенно легитимизировал израильские удары, говоря об «интересах национальной безопасности» Израиля. При этом Минобороны высказывается в отношении Израиля куда более критически. Вероятно, российские военные готовы усилить подготовку расчетов сирийских средств ПВО. Этот раскол внутри российского истеблишмента создает противоречивые сигналы, которые могут даже помочь России поддерживать равновесие связей с противостоящими друг другу игроками. Однако это также может вызвать недопонимание и подорвать доверие к Москве.
В этом контексте Москва стремится заключать новые договоренности с разными сторонами. Например, она лоббирует встречу российского, американского и израильского советников по национальной безопасности, где те обсудят расширение иранского присутствия. Проведение такой встречи на своей территории даст России статус гаранта стабильности наравне с Вашингтоном. Однако для этого России придется показать свою способность сдерживать Иран к северу от Голанских высот.
Для России это может оказаться сложной задачей, учитывая возобновление борьбы вокруг иранской ядерной проблемы. С момента избрания консервативного Ибрахима Раиси переговоры так и не сдвинулись с мертвой точки. Москва настаивает на дипломатическом решении, а Израиль призывает к «альтернативному плану B». Хотя в случае обострения противоречий Россия наверняка будет обвинять США за выход из ядерной сделки, провал этих переговоров может пролить свет на ограниченность дипломатического влияния Москвы на Тегеран. Подводя итоги, можно сказать, что через шесть лет после того, как военная интервенция России в Сирии подняла статус Москвы в глазах Израиля, возможность России долгосрочно поддерживать этот статус посредством дипломатических успехов может оказаться под вопросом.
