На этой неделе в Каире пройдет вторая министерская конференция Форума партнерства Россия — Африка (19−20 декабря). Это первая встреча серии, которая состоится непосредственно на африканском континенте. Правительство Египта выступает соорганизатором (как и на первом саммите в 2019 году) и принимает мероприятие у себя.
По имеющимся данным, конференция призвана подготовить почву для третьего саммита Россия — Африка в 2026 году с фокусом на вопросах торговли и экономического сотрудничества. Кроме того, нынешняя встреча может пролить свет на то, какое будущее ждет должность Специального представителя Президента Российской Федерации по Ближнему Востоку и странам Африки, которую ранее занимал ушедший в отставку в 2025 году дипломат Михаил Богданов.
Предыдущие саммиты Россия — Африка порождали высокие ожидания относительно расширения коммерческого присутствия Москвы на континенте, однако в реальности эти прогнозы в значительной степени не оправдались. По данным за 2024 год, объем российско-африканской торговли ($ 25−30 млрд) оказался существенно ниже, чем у Украины ($ 41 млрд). В сфере прямых инвестиций Россия в регионе практически не присутствует. Кроме того, с 2020 года серьезно сократились продажи российского вооружения, в результате чего Москва потеряла статус крупнейшего поставщика оружия в страны Африки к югу от Сахары и теперь занимает лишь второе место.
Хотя неформальная и силовая компоненты российского присутствия в Африке сохраняют значительную прочность, официальные дипломатическая и коммерческая стороны отношений заметно ослабевают из-за фундаментальных проблем в экономической сфере. Размышляя об этих тенденциях в 2025 году, панафриканский журнал The Africa Report назвал Россию «экономической державой лишь по видимости».
Высокий темп российской дипломатической активности на континенте свидетельствует о том, что Москва стремится изменить это восприятие. В 2025 году она открыла несколько филиалов «Русского дома» (теперь эти структуры присутствуют в 22 странах региона) и учредила диппредставительство в Южном Судане, а до конца года планирует запустить работу посольства в Нигере. Планируется открытие еще пяти посольств: в Союзе Коморских островов, Гамбии, Либерии, Сьерра-Леоне и Того. Примечательно, что в Либерии, Южном Судане (который обрел независимость только в 2011 году) и на Коморских островах никогда не было даже советских дипломатических представительств.
Активно развивается и российская бизнес-дипломатия: под государственным патронажем организуются мероприятия по темам энергетики и горнодобычи в сотрудничестве с правительствами Буркина-Фасо, Танзании и других стран. По всему континенту российские госкомпании активно заключают соглашения, создавая дополнительный импульс для реализации коммерческого потенциала двусторонних связей. Например, государственная корпорация «Росатом» по состоянию на 2025 год заключила соглашения и меморандумы о взаимопонимании с 23 африканскими странами. Некоторые проекты отличаются значительным масштабом: в 2025 году Республика Конго ратифицировала договор о строительстве Россией нефтепровода Пуэнт-Нуар — Лутете — Малуко-Трешо с плановым вводом в эксплуатацию в 2029 году. Соглашение реализуется по модели BOOT («Строительство-Владение-Эксплуатация-Передача»), то есть Россия сохранит право собственности и эксплуатации инфраструктуры на 25 лет.
Стремясь преодолеть относительную дипломатическую и торговую изоляцию, в которой страна оказалась после 2022 года, Москва значительно усилила инвестиции в развитие официальных связей с Африкой — как в дипломатической, так и в экономической сфере. Эти связи имеют для Кремля стратегическое значение: помимо диверсификации экономики они служат частью стратегии России по подрыву глобального лидерства США.
Попутный ветер
2025 год, возможно, войдет в историю как последний этап западно-центричного, основанного на правилах международного порядка. Администрация президента Дональда Трампа открыто стремится отказаться от роли США как глобального лидера, тем самым завершая процесс, который Александр Кули и Дэниел Нексон в своей книге 2020 года назвали «выходом из гегемонии».
Один из ключевых тезисов Кули и Нексона состоит в том, что ведущие государства («гегемоны») нуждаются в добровольном участии меньших стран в глобальном порядке: те должны принимать дипломатические нормы, выстраивать торговые и деловые связи, «присваивать» себе эту систему — чтобы либо интегрироваться в нее, либо реформировать изнутри. Как бы ни были сильны глобальные лидеры, им все равно требуется согласие тех, кого они ведут за собой.
С отказом США от лидерской роли Москва, действуя в тандеме с Пекином, получает больше пространства для того, чтобы предлагать другим странам альтернативу доминировавшему после холодной войны порядку, в центре которого находился Вашингтон. В этом контексте российско-африканские деловые связи, дипломатические контакты, культурные обмены и другие формы взаимодействия становятся реальным воплощением этой альтернативы.
Четыре фактора делают нынешний момент особенно благоприятным для продвижения этой повестки в отношениях России с Африкой.
Во-первых, стратегические приоритеты США сосредоточены в других регионах. Вашингтон свернул большинство программ Агентства по международному развитию (USAID) и закрыл Центр глобального взаимодействия (Global Engagement Center) — структуру, занимавшуюся противодействием дезинформации и активно работавшую в Африке. Африка удостоилась менее одной страницы в Национальной стратегии безопасности США 2025 года, а президент Трамп неоднократно демонстрировал к региону открытое пренебрежение (если не ненависть). Впрочем, говорить о том, что США совсем отвернулись от континента пока не приходится: закон «О росте и возможностях в Африке» (African Growth and Opportunity Act), лежащий в основе торговой политики США с Африкой, и Африканское командование Вооруженных сил США (AFRICOM), возможно, продолжат действовать. Кроме того, поступают сообщения о возобновлении активности американской разведки в Мали. Однако эти отдельные шаги не означают, что США полноценно возвращаются в регион.
Во-вторых, у Европы — второго ключевого столпа западной коалиции — нет достаточно фискальных и политических ресурсов, чтобы заменить США на африканском континенте. Более того, в условиях, когда ЕС сталкивается с более непосредственной угрозой со стороны России (факт, который хорошо осознают африканские наблюдатели), брать на себя лидерскую роль в Африке может быть стратегически неоправданно. Европа по-прежнему остается надежным партнером для многих африканских правительств, однако конкуренция между игроками в регионе резко обострилась, требуя от блока значительно больше усилий для сохранения позиций.
В-третьих, континентальная координация в Африке остается относительно слабой. Африканский союз (АС) и региональные организации (например, ЭКОВАС в Западной Африке) ограничены как в ресурсах, так и в способности вырабатывать общие африканские позиции. Гражданская война в Судане служит ярким примером: перед лицом крупной гуманитарной катастрофы ни АС, ни региональная организация ИГАД не смогли выступить в роли ключевых посредников и воплотить в жизнь принцип «африканских решений для африканских проблем».
В-четвертых, конкуренция между Россией и Китаем в Африке остается умеренной. В целом Москва воспринимается как надежный партнер в сферах обороны, поставок зерна, удобрений и космических проектов, тогда как Китай выступает главной альтернативой Западу для африканских правительств, особенно в экономических вопросах. Чаще всего предложения Пекина и Москвы не противоречат, а дополняют друг друга.
Наконец, многие африканские правительства придерживаются политики «невовлеченности» или «многовекторности». Это не нейтралитет в отношении глобальных кризисов, а стратегия снижения рисков, с которыми континент столкнулся в последние годы (торговая война США и Китая, пандемия COVID-19 и другие вызовы). С этой точки зрения государства Африки не видят реальной выгоды в жесткой реакции на полномасштабное вторжение России в Украину. Ни одно африканское правительство (кроме Эритреи) не поддержало российскую агрессию, но и санкции против Москвы тоже никто не ввел.
Внешние державы и локальные региональные силы воспользовались образовавшимся на континенте вакуумом влияния и стали ключевыми акторами в международных отношениях континента. Это открыло окно возможностей, которым Россия активно пользовалась в 2025 году для укрепления официальных дипломатических и торговых связей с африканскими странами.
Относительно более примирительная политика США в отношении Москвы, а также общее снижение роли Вашингтона в Африке посылают неоднозначные сигналы о том, будет ли Белый дом в дальнейшем оказывать какое-то давление на правительства, сотрудничающие с Россией. Европа сохранит активность на континенте и потенциально сможет даже выиграть от отступления США. Однако для существенного расширения своего присутствия ЕС потребуется предпринять ряд серьезных шагов, поскольку его усилиям по закреплению в регионе сильную конкуренцию составляют китайские, ближневосточные и турецкие компании.
В свою очередь, российские силовые взаимодействия в Африке часто происходят в обход региональных организаций. Декларируя поддержку африканской независимости, Москва фактически подрывает ЭКОВАС и САДК, отдавая предпочтение прямым двусторонним контактам с режимами, членство которых в Африканском союзе было приостановлено. Эта практика давно характерна для отношений с хунтами Сахеля (Буркина-Фасо, Мали, Нигер), а с 2025 года она распространилась и на военное руководство Мадагаскара.
Многие российские инициативы в Африке реализуются в ущерб интересам местных и региональных акторов. Например, политика Москвы в Сахеле подрывает традиционные связи Алжира с этим регионом. В 2025 году Россия, вместо того чтобы выступить посредником и использовать свое влияние для урегулирования, предпочла занять пассивную позицию в дипломатическом кризисе между Алжиром и Мали.
В том же ключе Москва эксплуатирует политику невовлеченности и других стран по всему миру, используя их юрисдикции для обхода санкций, распространения дезинформации, проведения гибридных операций против Европы и вербовки наемников для войны в Украине. Эта практика берет начало еще со времен Евгения Пригожина, который из Ганы координировал операции в социальных сетях против США, и продолжается сегодня через российский «теневой флот», активно продающий нефть по всему африканскому континенту.
Перспективы
Российские отношения с руководством африканских стран во многом определяются более широкими глобальными тенденциями. В этом смысле саммит Россия — Африка 2026 года позволит понять, как акторы на континенте воспринимают Москву, включая ее войну против Украины. Он также продемонстрирует, насколько привлекательным остается для африканских партнеров широкий спектр сотрудничества в бизнесе, горнодобыче и энергетике.
Любое серьезное изменение в ходе полномасштабного вторжения России в Украину неизбежно отразится на африканской политике Кремля. Исход, воспринимаемый как российская победа (хотя сегодня это и кажется маловероятным), с точки зрения дипломатического статуса еще больше укрепит позиции Москвы на континенте: риски репутационных потерь и санкций от взаимодействия с ней заметно снизятся. Это укрепило бы усилия России по перестройке глобального порядка в соответствии с ее авторитарной и антиправозащитной повесткой. В ближайшей перспективе такой исход дал бы Кремлю передышку, позволив сохранить агрессивную позицию по отношению к Европе.
Чтобы противостоять этому, поддержка Украины должна оставаться интенсивной по объему и длительной по времени. Параллельно стратегия дипломатической, экономической и коммерческой конкуренции в ключевых секторах — оборона, поставки зерна и удобрений, энергетика (включая атомную энергетику) и космос — позволила бы ослабить торговые и репутационные успехи России на африканском континенте. Координация между ЕС и другими крупными внешними игроками, включая Бразилию, Индию, Индонезию и Турцию, существенно расширила бы охват и эффективность подобных инициатив.
