События последних месяцев — утрата надежд на скорое перемирие в Украине, быстрое замедление российской экономики и резкое падение цен на нефть на фоне «тарифных войн» Дональда Трампа и решений ОПЕК о наращивании добычи — породили сомнения в способности Кремля продолжать финансировать свои военные авантюры в прежних объемах.
Кремль изначально не предполагал, что операция окажется столь затратной. В 2022 году она задумывалась как блицкриг с минимальными расходами, но уже осенью того года пришлось резко повысить денежное довольствие контрактников (в 4,2−4,4 раза по сравнению с мирным временем). В сентябре 2023 года Минфин планировал сокращение оборонных расходов на 2025 год, но в окончательном варианте бюджета на 2025−2027 гг. они выросли на 59% по сравнению с ориентировками на 2024−2026 гг. Кроме того, сложно было предполагать, что задача оккупации Украины и разрушения ее государственности так поглотит Владимира Путина, что он окажется не готов ни к каким серьезным компромиссам на этом пути. Никакие экономические аргументы сейчас не могут изменить его решений на этот счет. Наконец, нужно иметь в виду, что в начале военной кампании сложно было предположить, что фискальное администрирование обеспечит рост доходов федерального бюджета с 27,8 трлн рублей в 2022 году до 38,5 трлн в 2025-м (в 2012—2020 гг. аналогичное повышение заняло восемь лет). В общем, война оказалась куда более дорогим делом, чем можно было изначально предположить, — но, как ни парадоксально, не таким неподъемным, как могло показаться.
Может ли Россия позволить себе и дальше воевать, и, главное, на сколько еще ее хватит? Этот вопрос ставился с первых дней войны, и в большинстве случаев на него давался ошибочный ответ, указывавший на тот или иной момент, после которого система должна была «посыпаться». Автор этой статьи и его коллеги в конце прошлого года сформулировали тезис о том, что экономика России способна финансировать войну нынешней интенсивности бесконечно долго. Несмотря на последние события, вновь активизировавшие рассуждения о близости краха, эта позиция сохраняется, но с уточнениями.
Во-первых, можно обоснованно утверждать, что в 2025 году военные расходы России достигнут предела в реальном выражении. 3а 2022−2025 гг. они выросли (если исходить из того, что они не будут секвестированы до конца года, чего мы не ожидаем) в 3,79 раза (на 31,3%, 36,8%, 62,2% и 29,9% соответственно) при официальной накопленной инфляции в 35,2%. Наш прогноз на 2026 год состоит в том, что их номинальный рост может продолжиться, но окажется ниже официальных показателей инфляции (а вполне вероятно, что не случится и номинального роста). Это не должно удивлять: война окончательно приняла позиционный характер; все большую роль начинают играть БПЛА и иные дешевые средства ведения боевых действий; доходы контрактников в последнее время не растут, а задранные до небес региональные премии за заключение контрактов даже снижаются. Кремль в целом определил задачу для своих войск: добиться захвата всех «включенных в состав России» четырех областей Украины, а дальше, скорее всего, наступит время дипломатии. Это оставляет шанс на прекращение роста военных расходов, что можно рассматривать в качестве базового сценария на 2026−2028 гг. (при этом их существенное снижение пока не выглядит вероятным — продолжаются инвестиции в новые оборонные предприятия, а мощности существующих, как откровенно сказал Путин, останутся загруженными еще долгие годы).
Во-вторых, 2025−2026 гг. станут рубежными для российской экономики, поскольку возможности военных трат превращаться в источник ее роста практически исчерпаны. Причин тому несколько. С одной стороны, если потребуется профинансировать все военные расходы при нынешних ценах на нефть (мы еще вернемся к этому фактору), то в этом году придется к концу года потратить всю ликвидную часть ФНБ (сейчас она составляет 3,27 трлн рублей при планируемом дефиците в 3,79 трлн). Экономический рост 2022−2024 гг. во многом обеспечивался тем, что государство тратило деньги, которые придерживало в предшествующие годы — теперь сделать это будет невозможно. С другой стороны, жесткий курс Банка России, который взвинтил ставку до 21% годовых, привел к гигантскому притоку денег на депозиты (с середины 2023 года их сумма выросла на 21,1 трлн рублей, или почти в полтора раза), сокращая реальное потребление и тем самым сдерживая гражданские сектора экономики (вполне вероятно, что в 2025 году они продемонстрируют умеренный спад или — в лучшем случае — стагнацию, что уже хорошо показывают результаты первого квартала). Иначе говоря, повышение госрасходов не дает в таких условиях того мультипликативного эффекта, который оно имело в первые годы войны. Пресловутая «смертономика» утратила статус двигателя экономического роста — по крайней мере на время, но не исключено, что и навсегда, так как она явно рутинизировалась и стала не более чем частью повседневной экономической реальности.
В-третьих, неопределенной выглядит ситуация с основной составляющей российского экспорта — углеводородами. Если описать ситуацию предельно общим образом, стоит сказать, что частные проблемы 2022−2024 гг. (закрытие европейского рынка нефти и угля, катастрофы на «Северных потоках», потолок цен на нефть и необходимость создания «теневого флота») сменились системной проблемой 2025 года — снижением мировых цен на нефть. Первые проблемы так или иначе можно было купировать за счет изменения географии сбыта и «подпольных» каналов торговли.
Снижение мировых цен на нефть с начала года составило около 20% и может продолжиться. Эта тенденция осложняет финансовое положение, но не является катастрофической по двум причинам. С одной стороны, особенно сложной для Министерства финансов ситуация выглядит потому, что на фоне падения цен на нефть борьба с инфляцией, высокая привлекательность рублевых вкладов и — не в последнюю очередь — риторика деэскалации отношений с США вызвали резкое укрепление рубля (на те же почти 20% в 2025 году). Если в конце октября 2024 года рублевая цена нефти составляла 6,3 тыс. рублей/баррель, а в ноябре из-за девальвации поднималась выше 7,5 тыс. рублей/баррель, то к началу мая она упала до 4 тыс. рублей. Однако финансовые власти могут скорректировать курс (многие прогнозируют его рост до 125 рублей за доллар к концу года), что позволит Минфину вдвое сократить дефицит бюджета и смягчить «денежный навес» без ожидаемой многими заморозки вкладов. С другой стороны, важно отметить один примечательный контртренд: если бюджет продолжает терять доходы из-за снижения цен на нефть, а объем ФНБ будет только сокращаться, то размеры резервов Банка России показывают обратную тенденцию. За последние погода они выросли более чем на $ 67 млрд, и только этот прирост превышает планируемый дефицит 2025 года более чем в полтора раза. Это не должно удивлять — в этих резервах, по данным самого ЦБ, находятся 2,1 тыс. т золота, стоимость которого выросла за это время почти на треть до рекордных $ 3400/унцию. Другими словами, у российских властей имеются дополнительные источники покрытия дефицита — вопрос состоит скорее в том, как их можно будет задействовать.
В-четвертых, власти еще в 2024 году подготовились к замедлению экономики и снижению темпов роста доходов бюджета, избрав в качестве контрмеры повышение налогов на прибыль и доходы граждан. В 2023—2024 гг. чистый финансовый результат российской экономики был рекордным — 33,3 и 30,4 трлн рублей соответственно, поэтому повышение налога на прибыль даст неплохой результат: в январе-апреле 2025 года ненефтегазовые доходы выросли на 13,5% год к году, а «федеральная» часть НДФЛ — более чем на 16% (по новым ставкам налог будет поступать уже в 2026 году при подаче налоговых деклараций наиболее высокооплачиваемыми гражданами). В 2025 году мы увидим дополнительный рост налогообложения — не исключено, что центр тяжести снова сместится на крупные корпорации, даже если часть прибыли окажется «бумажной» (как это случилось с триллионной прибылью «Газпрома»). Никакая «близость к Кремлю» в случае ухудшения ситуации в экономике не спасет эти компании от «раскулачивания». А чтобы у них было что взять, власть уже санкционировала рекордные повышения тарифов на продукцию и услуги «естественных монополий». Благодаря налоговым новациям будет несложно собрать дополнительные 2−3 трлн рублей только в 2026 году. Кроме того, с налоговыми доходами никаких больших проблем не предвидится: в отличие от поступлений от внешнеэкономической деятельности, они будут оставаться надежной опорой бюджета. Проблема здесь заключена в том, что военные расходы даже по плану 2025 года должны были превысить все нефтегазовые доходы бюджета впервые в истории России (например, в 2001—2013 гг. они составляли 29−36% этой категории доходов). Но если в следующем году удастся «загнать» их обратно в рамки поступлений от углеводородов, финансы страны не будут перенапряжены.
Подводя промежуточный итог, стоит признать, что в 2025—2026 гг. Россия может позволить себе потратить на военные нужды 13−15 трлн. рублей в год, что, скорее всего, и будет предусмотрено бюджетными ориентировками (сейчас рано говорить о том, какими они будут, так как по опыту последних лет понятно, что трехлетние бюджеты не дают адекватной картины: каждый из них, включая бюджет на 2025−2027 гг., в последнее время исходил из того, что со второго года «трехлетки» военные расходы в России будут сокращаться, но пока этого не происходило). В то же время военно-политическая ситуация остается крайне сложной — если даже не сказать, что становится все сложнее. Многие военные специалисты не без основания утверждают, что Украина и ее западные союзники куда быстрее приспосабливаются к изменяющемуся характеру войны, чем Россия: массово используются дроны и новейшие системы дистанционного боя, применяется искусственный интеллект и передовые методы слежения за противником. При этом Россия по-прежнему делает ставку на преимущество в живой силе и тяжелых вооружениях. Вероятно, что у Кремля нет «плана Б»: если ситуация на фронте ухудшится, он надеется на «мобилизацию, как во время Великой Отечественной», которая вряд ли поможет победить, но в то же время способна нанести экономике непоправимый ущерб. Подобный поворот событий кажется единственным вариантом, при котором Россия может проиграть войну — но в этом случае причиной поражения станут не проблемы в экономике, а неспособность противостоять на фронте заметно усилившемуся противнику.
Помимо базового сценария (позиционная война без значительных изменений в течение 12 месяцев), следует рассмотреть два менее вероятных варианта.
Первый сценарий мы назовем «катастрофическим». В нем могут сочетаться все негативные тренды: падение цен на российскую нефть до $ 40/баррель или ниже; вторичные санкции, сокращающие экспорт сырья из России на 20−30% в натуральном выражении,
Второй сценарий может реализоваться в случае заключения перемирия на горизонте ближайших 12 месяцев. Вероятность его реализации зависит от Путина: в последнее время ему было сделано такое количество уступок, что согласие на мир вряд ли можно считать признаком слабости. Мы не знаем, чего именно хочет Кремль, но нет сомнения в том, что вариант с «замирением» снимет проблему кризиса с повестки дня. В российской экономике, несмотря на огромные военные траты, накоплены значительные инвестиционные ресурсы. Как ни парадоксально, но за последние три года влияние частного бизнеса в экономике выросло, а активы под контролем населения увеличились (масштабное бюджетное финансирование не может не приводить к тому, что резервы государства сокращаются, а прибыли и доходы сосредоточены теперь у предпринимателей и граждан. Даже «новая национализация» не меняет ситуации кардинальным образом — как потому, что объем активов, перераспределенных в последние годы, не превышает 1% ВВП, так и потому, что в конечном счете они все равно оказались в частных руках). В случае остановки войны, снижения процентных ставок и повышения уверенности бизнеса в нормализации, можно предположить ускорение инвестиционного процесса и возобновление практически заглохшего к весне 2025 года роста потребления. События февраля-апреля 2025 года, когда признаки восстановления отношений между Россией и Западом на фоне усилий Трампа по достижению мира привели к резкому росту российских фондовых индексов и впечатляющему укреплению рубля, указывают на то, что бизнес и инвесторы придерживаются такого же мнения (автор этой статьи не разделяет ставшее популярным мнение о том, что остановка войны способна пустить российскую экономику под откос). Однако окончательное решение зависит только от Путина, а его мотивацию, как и оценку происходящего, прогнозировать невозможно.
Почему изменения экономической конъюнктуры вряд ли приведут к остановке войны в Украине или сокращению военных расходов? Основная причина кроется в отсутствии субъектности российского общества и его отдельных групп. Чтобы проблемы в экономике стали триггером политических изменений и пересмотра стратегии развития страны, они должны породить определенные действия социальных групп. Но в России нет не то что гражданского общества, но даже бизнес-лоббистов и профсоюзов. Устойчивость путинской системы держится на том, что уровень жизни россиян резко повысился в 2000-е гг. и с тех пор заметно не снизился (если его падение и происходит, то оно растянуто на годы и не слишком заметно «здесь и сейчас»); бизнес целиком зависит от госаппарата и не решается заявлять о собственных интересах; отдельные акты протеста парализуются государственным террором и опасениями потерять активы, копившиеся в течение долгих лет. В результате Кремль сегодня обладает над обществом огромной экономической властью, что легитимизирует его претензии на значительную часть «общего пирога», когда речь заходит о финансировании войны. Хотя опросы и свидетельствуют о некотором разочаровании россиян военной операцией, открытого возмущения ожидать не приходится.
Война с Украиной является для Путина приоритетом: через нее он стремится показать возможность нанесения поражения прозападным силам на всем постсоветском пространстве (и, возможно, Западу в целом). Поэтому она не будет прекращена в ближайшее время (а возможное перемирие будет, скорее всего, лишь временным), а финансирование военных программ останется главной задачей экономики на неопределенно долгий срок. Военные расходы в размере до 8% ВВП не угрожают российской экономике, но практически исключают любое ее развитие, поэтому заявленный Кремлем на 2025 год уровень в 13,5 трлн рублей, скорее всего, является пределом военных трат на ближайшее время, их дальнейший рост в реальном выражении маловероятен. Сохранение расходов на нынешнем уровне столкнется с препятствиями уже в текущем году (стагнация экономики, снижение цен на нефть, возможные новые санкции), но эти тренды не окажут особого влияния: финансирование продолжится за счет проедания резервов, повышения налогов и увеличения государственного долга. Прогнозируемый дефицит пока ниже опасного для экономики уровня в 3−5% ВВП, и он не станет достаточным основанием для пересмотра путинских целей. На горизонте 12−18 месяцев, за исключением перемирия на условиях Путина, нет факторов, способных снизить военные расходы. Что касается структурной перестройки экономики, то она, вопреки утверждениям, не «перешла на военные рельсы» и не подчинена полностью задачам войны. Кремль не собирается доводить дело до милитаризации, сопоставимой с той, которая присуща странам в периоды масштабных военных конфликтов. Для России происходящее в Украине все еще остается «специальной военной операцией» и пока не стало войной, которая определяла бы основные черты общества и экономики. Поэтому остается повторить, что экономические факторы эту агрессию не закончат.
