Когда Юрий Борисов, российский вице-премьер, отвечающий за военную промышленность, объявил о выходе России из проекта Международной космической станции (МКС) и создании национальной орбитальной станции с 2025 года — это стало сенсацией. Судя по всему, заявление было неожиданным не только для российских партнеров по МКС, но и для самого «Роскосмоса». За несколько дней до этого руководитель российского сегмента МКС говорил совершенно другое. Одним из доводов, приведенных Борисовым, было плохое состояние российского сегмента (известные трещины в корпусе модуля «Звезда»), хотя еще в декабре 2020 года считалось, что станция может работать до 2030 года.
Однако вскоре эта сенсация была фактически дезавуирована. Во-первых, российское руководство еще не приняло никакого документально оформленного решения по этому вопросу. Во-вторых, выход России из МКС не может состояться до завершения работы всей станции, эксплуатация которой, скорее всего, в этом году будет продлена с 2024-го до 2028−2030 гг. В-третьих, Россия объективно не может развернуть свою национальную станцию раньше 2035 года, даже если в ближайшие годы начнет этот проект. Отсюда возникает резонный вопрос: для чего Москва затеяла эту историю?
Проблема последнего модуля
Российский сегмент МКС, развернутый в 1998—2010 гг., состоит из основного модуля «Звезда», стыковочного модуля и двух малых исследовательских модулей. Также в российский сегмент технически интегрирован самый первый модуль МКС — функциональный грузовой модуль «Заря», построенный в России на американские деньги и принадлежащий НАСА. С 2000-х гг. российский сегмент планировалось увеличить за счет модуля «Наука», узлового модуля «Причал» и научно-энергетического модуля (НЭМ). Однако из-за многолетних задержек «Наука» и «Причал» полетят к МКС только летом-осенью 2021 года. Что касается НЭМ, то он создается с 2012 года, но будет готов к запуску не ранее второй половины 2020-х гг. — сегодня есть только предназначенный для испытаний макет корпуса этого модуля. Таким образом, для российского сегмента МКС этот модуль будет уже не актуален.
Сложность НЭМ заключается в его новизне для российской промышленности — это первый модуль, который строится с самого начала, а не из запасов, оставшихся от советской космической программы. Другими словами, сегодня этот модуль обозначает предел возможностей для российской промышленности, и создавать что-то принципиально отличное от него Россия в перспективе ближайшего одного-двух десятилетий не сможет. То же самое касается и новых ракетных двигателей, самих ракет и пилотируемого корабля. Для выхода на новый уровень у российской космической отрасли сегодня нет ни людей, ни технологий, ни достаточных ресурсов, ни гибкости.
Более того, в 2012 году, когда работы над НЭМ только начинались, российская сторона планировала опереться на производственную кооперацию с американскими и европейскими компаниями. Но конфликт в Украине, конфронтация с Западом и общий курс России на слом международного порядка, сложившегося после холодной войны, резко ограничили возможности для такой кооперации. Это усугубило трудности в создании НЭМ, но не отменило изначальной стратегии: России нужно сохранять техническую возможность самостоятельно создавать и эксплуатировать космические станции, чтобы поддерживать свои позиции в космосе и представлять интерес в качестве партнера, несмотря на все свои объективные экономические и технологические слабости и политические противоречия. Проще говоря, эта самостоятельность нужна Москве не сама по себе, но для ее конвертации в международное партнерство.
Опоздание новых российских модулей на МКС само по себе превратилось в политическую проблему для российской власти. Речь идет о срыве долгосрочных планов космической деятельности, на реализацию которых тратились большие финансовые и организационные ресурсы, но главное — о том, что Россия теряет свою ценность и надежность для нынешних и потенциальных зарубежных партнеров. Одной из задач федеральной космической программы России на 2016−2025 гг. было обеспечение технической возможности создания российской орбитальной станции на базе «Науки», «Причала» и НЭМ после завершения работы МКС. Речь шла о том, что эти три модуля в теории могли быть отцеплены от МКС перед ее сведением с орбиты и остаться там в виде небольшой станции. Ресурс модулей позволял закладывать такую возможность. Но это была именно одна из возможностей, а не план действий, а значит, Москва могла позволить набивать перед Западом цену сохранения космического партнерства даже в условиях конфронтации.
Уже имеющаяся задержка с созданием НЭМ привела к тому, что к 2025 году он запущен не будет. И даже если учесть, что срок работы МКС, вероятно, будет продлен до 2028−2030 гг. (Сенат США выступает за продление до 2030 года), нет абсолютных гарантий, что последний российский модуль будет готов к этому сроку. Без научно-энергетического модуля модули «Наука» и «Причал» не могут существовать как отдельная станция — у них нет собственных источников электропитания. С другой стороны, проект существующего пока в виде макета НЭМ сам нуждается в переработке, чтобы рассматриваться не для работы в составе российского сегмента МКС, а в качестве отправной точки для новой российской станции. К этому стоит добавить, что ни нового пилотируемого корабля, ни ракеты для него у России пока тоже нет — все это появится в лучшем случае во второй половине — конце 2020-х гг.
Сегодня Москва не находится в сильной позиции для обсуждения перспектив космического сотрудничества с США, Европой, Канадой и Японией на период после МКС. Заявленный проект собственной орбитальной станции, которую она могла бы развернуть на орбите в 2025—2035 гг. на основе НЭМ и производных от него модулей, является лишь попыткой такую позицию себе создать и оказать давление на партнеров.
Чего добивается Москва?
Россия оказалась в сложной ситуации — ее переход на новую технологическую базу затянулся. То, что она планировала делать в космосе с 1990—2000-х гг. было передовым. В 2020-е гг. этот подход уже не является прогрессивным, но пока остается достаточным для сохранения места в клубе ведущих космических держав. Тем важнее для нее продолжать космическое партнерство с Западом, которое делает ее великой державой наряду с ядерным оружием и правом вето в Совете Безопасности ООН. Правда, эта стратегия все больше расходится с действиями российских властей на других направлениях внешней и внутренней политики.
Сегодня в полной мере проявляется и другое противоречие — цели, планы и реальные возможности российской промышленности стало трудно сводить между собой. В пользу этого говорит тот факт, что в мае 2021 года все еще не опубликованы ни государственная программа «Космическая деятельность России на 2021−2030 гг.» (документ, включающий в себя планирование федеральной космической программы и других программ, связанных с космосом), ни федеральная программа ГЛОНАСС до 2030 года. Об этом же свидетельствует и тон совещаний в Кремле. По сути, речь уже идет не просто о задержках проектов, а о том, какие из них Россия вообще способна реализовать своими силами под давлением санкций. Политические приоритеты здесь очевидны — пилотируемая космонавтика, дающая долгосрочное международное сотрудничество, и военная программа, дающая военную силу, которая также конвертируется во внешнеполитический капитал.
Как следствие, Москва сегодня заинтересована не просто в продлении эксплуатации МКС до 2030 года, но и в том, чтобы НАСА продолжало финансирования станции, несмотря на действующую программу ее коммерциализации и перенаправление усилий с МКС на лунную пилотируемую программу Artemis. При этом Россия, вероятно, пытается смягчить режим американских санкций против своей космической отрасли, чтобы развивать свою пилотируемую программу в гораздо более предсказуемом русле.
Но самая главная цель — это включиться в американскую лунную программу, в первую очередь — в проект пилотируемой станции Gateway на лунной орбите. Глава «Роскосмоса» Дмитрий Рогозин не раз заявлял, что России не интересно участвовать в этом проекте на предлагаемых Соединенными Штатами условиях, но это стоит рассматривать лишь как часть российской переговорной тактики. Другой частью подобной тактики является анонсированная перспектива создания собственной российской орбитальной станции на базе научно-энергетического модуля, а также меморандум о сотрудничестве в создании лунной станции с Китаем.
Российская власть заинтересована в том, чтобы новая американская станция у Луны нуждалась в российском присутствии, несмотря на то, что российским космонавтам не на чем туда летать и Россия вряд ли готова платить за их доставку на американских кораблях. При этом существующая сегодня (по крайней мере, на бумаге) возможность создания шлюзовой камеры для европейско-японского модуля российскую сторону не устраивает, поскольку не делает партнеров, зависимых друг от друга, зависимыми и от России. Кремль хотел бы получить приглашение на Gateway вместе со своим модулем, и не исключено, что Владимир Путин поднимет вопрос космоса на предстоящей встрече с Джо Байденом. Возможно, что такое приглашение Кремль даже был бы готов обменять на собственное частичное умиротворение.
Фактор времени пока играет России на руку: первый модуль станции Gateway еще на стадии разработки, а в реализации всего проекта не исключены задержки, которые отодвинут его с середины на вторую половину 2020-х гг. То есть при благоприятном политическом раскладе у Москвы есть шанс синхронизировать работу над своим модулем с работой США, ЕС, Японии и Канады над окололунной станцией.
И все же российская космическая станция на основе НЭМ может стать рабочим планом, если договориться с нынешней американской администрацией не получится и/или если расхождение подхода России в космических делах с другими ее действиями достигнет критического предела. Хотя и в этом случае Москве потребуются зарубежные партнеры, обладающие ресурсами: от Индии, которой Россия пытается помогать в ее пилотируемой программе, до, возможно, Египта, Бразилии и других крупных развивающихся стран. Однако для Москвы это будет все равно политически наихудшим сценарием — он потребует перенапряжения сил, а негативные последствия для международного статуса России будут чреваты разбалансировкой внутриполитической ситуации.
