Последние три месяца российско-украинские отношения похожи на американские горки — после четырех лет застойной вражды (если отсчитывать от начала 2015 года — подписания Минских соглашений) летом 2019 года произошел резкий и неожиданный подъем, достигший кульминации в виде обмена пленными в сентябре. Затем, буквально через две недели после первого долгожданного успеха, последовало столь же стремительное разочарование. 18 сентября Минская контактная группа провалила попытки согласовать «дорожную карту» по реализации так называемой «формулы Штайнмайера» и тем самым отдалила перспективу проведения полноценного саммита «нормандской четверки» в Париже. Осторожно приоткрытое окно возможностей, кажется, снова захлопнулось. А нынешний «Украина-гейт» в США, больно ударивший по позициям Владимира Зеленского, неизбежно будет использован Москвой против неопытного украинского лидера.
Этап первый: лишь бы не было хуже
Динамика отношений России и Украины сразу после избрания Владимира Зеленского была действительно захватывающей. На первом этапе, который можно условно обозначить с апреля по июнь, с российской стороны царили сдержанность, помноженная на злобный пессимизм. Избрание Владимира Зеленского президентом Украины Кремль встретил Указом об упрощенном предоставлении гражданства жителям так называемых «ЛНР» и «ДНР», последующим расширением этого режима на граждан всей Украины и нежеланием Путина поздравлять своего нового коллегу. В конце апреля — начале мая создавалось ощущение, что Москва готовится к худшему — второму изданию Петра Порошенко, только на этот раз гораздо более молодому, популярному, непредсказуемому и зависимому от «проходимца», как его назвал в 2014 году Путин, Игоря Коломойского. Зеленский воспринимался как «кот в мешке», Кремль не понимал его риторики, намерений, психологии ведения дел. Резко подняв ставки в двусторонних отношениях игрой на ужесточение, Кремль приготовился к инерционному воспроизводству двусторонней конфронтации.
Это сопровождалось усугублением кризиса диалога. Всего существует четыре ключевых формата для обсуждения украинской проблемы, три из которых де-факто не работали: «нормандский формат» утратил привлекательность, казалось, для всех, двусторонние контакты были практически заморожены, площадка Владислава Суркова и Курта Волкера застряла в прошлом. Единственным действующим, но очень вялым и не приносящим никаких реальных подвижек механизмом, была Минская контактная группа. Новый президент Украины сразу отказался от посреднических услуг путинского кума Виктора Медведчука, который на самом деле являлся на тот момент едва ли не единственным связующим звеном между враждующими государствами, вернул в Минскую группу нелюбимого Москвой Леонида Кучму, и, наконец, призвал расширить «нормандский формат» за счет США и Великобритании. Приоритет «лишь бы не было хуже» казался главным.
Этап второй: в погоне за успехом
Начиная с июля в двусторонних отношениях неожиданно наметился практический взаимный интерес друг к другу. С этого времени наблюдается смена настроений с обеих сторон. 11 июля — знаковая дата. В этот день Владимир Зеленский впервые звонит Владимиру Путину. Этому предшествовал визит главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова в Киев. Цель поездки заключалась в передаче журналисту Кириллу Вышинскому, обвиненному в госизмене, письма его матери. По словам самого Венедиктова, в рамках встречи в президентском офисе украинская сторона высказала заинтересованность в звонке Зеленского Путину, на что Венедиктов ответил: «Пусть звонит». Сейчас уже неважно, приложил ли руку к этому разговору Кремль, важно, что с обеих сторон была определенная степень готовности к разговору, и можно не сомневаться, что первый шаг со стороны украинского лидера был позитивно оценен его российским коллегой. Как потом рассказывал Венедиктов в интервью «Гордону», именно в ходе этого разговора было решено выстроить прямой канал коммуникации, что было поручено главам администраций — Антону Вайно и Андрею Богдану. Оперативный уровень закрепился на линии Дмитрий Козак — Андрей Ермак, через которых и велась основная работа по подготовке обмена пленными — 7 сентября 70 человек, по 35 с каждой стороны, в итоге вернулись домой.
Сейчас, конечно, важно понять, какие факторы содействовали успеху. Во-первых, благоприятный контекст. В мае Россия пережила первый позитивный посткрымский опыт в отношениях России и Европы — ключевые западные страны в лице Германии и Франции без публичных ультиматумов и шантажа восстановили права российской делегации в ПАСЕ. Тогда сообщалось, что неофициальной «ценой» возвращения должно было стать освобождение украинских моряков. Москва взяла на себя неофициальные обязательства, но обе стороны к реализации «сделки» тогда еще не были готовы. Моряков не вернули, но наступил момент, когда и Украина, и Россия, вероятно, почувствовали, что им есть о чем поговорить. Во-вторых, неожиданно пересматривает свою риторику президент Франции Эммануэль Макрон. Ключевой участник «нормандского формата», демонстрируя «прагматичный подход», воскресил у Москвы надежду, что Европа, наконец, может перенаправить свое давление с России на Украину, от которой Кремль давно требует выполнения политической части Минских соглашений. В-третьих, сыграл роль и политический успех партии «Слуга народа» на выборах в Верховную раду — ведь без наличия парламентского большинства с Зеленским нельзя было всерьез обсуждать принятие закона об особом статусе Донбасса.
С украинской стороны, в свою очередь, тоже последовало заметное изменение риторики: Зеленский начал говорить о важности реализации Минских соглашений и проявлял интерес к переговорам в нормандском формате. Молодой и неожиданно успешный украинский лидер стремится закрепить свой электоральный успех и выполнить одно из своих главных обещаний — вернуть «заложников» на Родину. Порошенко не удалось этого сделать за несколько лет. Интересы обеих сторон пересеклись, появилась и политическая воля.
Этап третий: опустошение и снова тупик
Однако очень быстро стало понятно, что потенциал сближения практически исчерпан. Зеленский попытался использовать позитивную инерцию и добиться от Путина более широкого обмена, но Россия, где силовая часть воспринимает сентябрьский обмен как проявление слабости, к новым сделкам не готова. Зеленский заинтересован в прекращении огня в зоне конфликта и гарантиях мира, но именно разногласия по этим вопросам тотально выжгли отношения России с прежним президентом Петром Порошенко.
Кремль рассчитывал, что обмен пленными задаст позитивную динамику и даст толчок для выполнения уже достигнутых в 2015 году соглашений. Это крайне важный момент — Москва не готова ни в каком виде обсуждать пересмотр этих соглашений, цель которых изначально заключалась в том, чтобы обеспечить функционирование автономного (с элементами суверенитета), пророссийского, самовоспроизводимого, признанного Киевом и мировым сообществом режима на востоке Украины через закрепление в украинском законодательстве постоянного особого статуса Донбасса с привязкой этого статуса к Конституции. Поэтому России и нравится «формула Штайнмайера» (свое название она получила в честь предложившего ее в 2015 году бывшего министра иностранных дел Германии, а ныне президента). Суть идеи заключалась в том, чтобы сделать более реализуемой на практике политическую часть Минских соглашений: уйти от разговоров про конституционное закрепление особого статуса Донбасса (ограничиться законом), провести на спорных территориях выборы под контролем международных наблюдателей и при отсутствии серьезных нарушений ввести в действие статус автономий. Проблему российского присутствия, а также гарантии учета интересов Киева при организации кампании, эта «формула» обходила стороной.
Все это, конечно, не нравилось Киеву, который прекрасно понимал, что Москва хочет избрать лояльное и главное легитимное руководство «ДНР-ЛНР», получить сразу после этого «автоматом» особый статус и «рулить» этой территорией по своему усмотрению, например, «поднимать» регион на протест, если Киеву вздумается вступать в НАТО. У украинского руководства, которое устало от войны, был другой план — выборы проводить, но сначала нужно обеспечить безопасность. В переводе с дипломатического это означает — уберите из «ЛНР-ДНР» свое военное присутствие и дайте нам провести выборы по нашим законам своими силами. «Формула Штайнмайера» ставит перед Киевом крайне непростой выбор — или мир, но «сдача» в «лизинг» Донбасса России, или вечная война, то есть замороженный, но регулярно воспламеняющийся конфликт. Для Украины тут нет хорошего решения.
Именно поэтому переговоры «по существу» конфликта очень быстро выдохлись. Украина выразила готовность провести выборы при условии обеспечения безопасности миротворческими силами, но Россия исключает такой сценарий (по крайней мере, в том виде, как это обсуждается Киевом, Европой и США). Украина попыталась также детализировать «формулу Штайнмайера», прописав условия доступа всех сил к выборам, но тут же натолкнулась на сопротивление Москвы, что понятно — это лишит Кремль политической монополии в зоне конфликта. Подготовка встречи «нормандской четверки» на высшем уровне сорвалась. Москва обвинила Киев в срыве прежних договоренностей, заподозрила Зеленского в двойной игре и снова вернулась к прежней негативной риторике. Расхождения сторон в понимании «Минских соглашений» слишком глубоки, а любые компромиссы слишком опасны для политических классов обеих стран, поэтому заметное сближение кажется сегодня практически невероятным.
На фоне всего этого новым фактором обострения конфликта неизбежно станет вспыхнувший в США «Украина-гейт»: Москва не может не воспользоваться уязвимым положением украинского лидера, очевидно, во многом из-за неопытности оказавшегося в центре критики за крайне противоречивые высказывания, прозвучавшие в скандальном телефонном разговоре с президентом Трампом. Логика Кремля тут проста: если есть конструктивный диалог, России выгодно усиление позиций президента Украины, но как только наступает очередное обострение, возвращается игра на ослабление противника и ставка на хаотизацию. Кампания против Зеленского внутри России возобновилась, что уж точно не будет содействовать двустороннему диалогу.
Два игрока, два подхода
В то же время нельзя не обратить внимание на важные внутрироссийские процессы, которые в итоге могут оказать свое влияние на ход, казалось бы, уже безнадежного конфликта. В конце августа Алексей Чеснаков неожиданно вскрыл некоторые подробности внутри кремлевской кухни, обозначив кристаллизацию двух конкурирующих между собой подходов к решению украинской проблемы. Первый, инерционный подход — это позиция Владислава Суркова, который так или иначе завязан на «ДНР» и «ЛНР» и уже на персональном уровне (нельзя недооценивать этот фактор) несет ответственность за эти территории, которые психологически трудно вернуть под контроль Киева, даже если на условиях автономии. «Пролилась кровь на Украине», — эти слова Чеснакова хорошо передают всю тяжесть существующего пять лет конфликта, выйти из которого непросто для российского режима, особенно с учетом доминирования силовой элиты в принятии геополитических решений. Последний фактор, безусловно, является внутри России сдерживающим для любых примирительных, компромиссных геополитических инициатив.
Второй подход Чеснаков представил в очень критичном виде, связав его с именем Дмитрия Козака, чью позицию он в силу принципиального несогласия упрощает: «Донбасс надо кому-нибудь отдать, чтобы не брать на себя допрасходы» и получить потом снятие санкций. Не будем вдаваться в дискуссию о санкционной политике, интересах Запада, цене Донбасса и сопутствующих расходах. Тут важно другое — впервые в публичное пространство выливается внутрикремлевская дискуссия о цене, которую Россия готова платить ради удержания Украины в «зоне своего влияния».
Идеологически Путину близка инерционная позиция, отстаиваемая Сурковым, но, дьявол, как известно, кроется в деталях. Россия готовится к трансформации режима, транзиту власти, и вопрос может приобрети другое измерение: обеспечение геополитической стабильности окружения России в условиях внутренней перестройки. В таком случае баланс внешнеполитических приоритетов Москвы может скорректироваться в пользу более прагматичной позиции.
Обновление (02.10.2019):
1 октября Украина подписала «формулу Штайнмайера», что было воспринято едва ли не как «прорыв» в урегулировании украинского кризиса. Однако пока оснований для оптимизма очень мало. Для России такое подписание, безусловно, является продвижением в сторону главной цели — проведению выборов, которые гарантировали бы получение «ДНР-ЛНР» особого статуса. Для Украины же это только первый шаг к началу большого разговора о том, как выполнять Минские соглашения и на каких условиях проводить выборы. Зеленский сразу дал понять, что без возвращения контроля Украины над собственной границей никаких выборов не будет. Киев продолжает ставить приоритет безопасности выше приоритета политической части Минских соглашений. Возможно это завышенная позиция в предстоящем торге, но исходя из текущей ситуации очевидно, что проведение выборов сейчас под полным контролем пророссийских сил, которые при этом уже диктуют содержание будущего закона об особом статусе (где фактически речь идет об элементах суверенитета — самостоятельной внешней, бюджетной, налоговой, политике и независимых правоохранительных силах) — невозможно. России тут тоже придется уступать, если Кремль хочет прогресса.
Подписание «формулы» в этом смысле было лишь необходимым условием для того, чтобы вынести дальнейший торг на более высокий уровень — нормандский саммит, в котором Москва отказывалась принимать участие без соответствующей подписи. И даже это еще ничего не гарантирует: Кремль требует разведения тяжелых вооружений в станице Золотое и Петровское, а также предварительного согласования итогового документа саммита. Последнее должно задать направление дискуссии в нужное для Москвы русло. Поэтому единственный реальный итог встречи в Минске — это шаг в сторону Нормандских переговоров в Париже. Но это никак не претендует на то, чтобы считаться продвижением в урегулировании.
Однако на фоне достаточно пессимистичных оценок важен следующий вопрос: возможен ли вообще прогресс в урегулировании конфликта на востоке Украины? Надо признать, что поле для сближения есть. Украина готова принять закон об особом статусе, однако России не стоит требовать его радикализации, то есть выведения Донбасса из правового поля страны. Безопасность может быть обеспечена ограниченным контингентом миротворческих сил — такую опцию готова была обсуждать Москва. Наконец, в «ДНР-ЛНР» могут быть проведены выборы, которые наверняка подтвердят сильное пророссийское влияние. Однако Москве в таком случае еще до избирательной кампании придется пойти на глубокое переформатирование текущих режимов в «ДНР-ЛНР», взаимодействие с которыми для Киева остается неприемлемым, на более проукраинские. Поле для сближения есть, но для каждой из сторон это будет серьезным испытанием, сопряженным с внутренними издержками и рисками.
