В своем манифесте, опубликованном в начале марта 2019 года, президент Франции Эммануэль Макрон призвал к обновлению проекта единой Европы, основанного на идеях свободы, защиты континента и прогресса. Говоря о глобальной конкуренции, в которой ЕС участвует как политическая и экономическая сила, Макрон почти встал на позиции европейского национализма, написав о необходимости «принятия приоритета Европы [подчеркнуто Макроном] в стратегических отраслях и наших государственных закупках, как это делают наши американские и китайские конкуренты».
Эта фраза также раскрывает еще один аспект мировосприятия Макрона, ведь США и Китай являются единственными странами за пределами ЕС, которые он упомянул в своем манифесте. Это, пожалуй, дает представление о его понимании будущего баланса сил: США и Китай — единственные реальные вызовы для ЕС, в то время как все остальные международные проблемы — это всего лишь неудобства.
Именно в контексте временного неудобства Макрон сделал намек на Россию, когда писал о защите европейских избирательных процессов от «кибератак и манипуляций» и предлагал запретить «финансирование европейских политических партий иностранными державами». На фоне российских кибератак и дезинформации, окружавшей Макрона в ходе президентской кампании 2017 года, а также того, что Марин Ле Пен, главная конкурентка Макрона и лидер радикально правых сил, получила финансовую помощь от России в 2014 году и встречалась с Владимиром Путиным всего за месяц до первого тура президентских выборов, намеки Макрона не были столь загадочны. Для него Россия тождественна кибератакам, манипуляциям и иностранной финансовой поддержке европейских партий. Это не глобальная проблема, как США или Китай, а «головная боль», которую можно устранить с помощью болеутоляющего средства, например «Европейского агентства по защите демократии», которое Макрон предложил создать, чтобы помешать подобным неудобствам.
Такой подход оправдан, но отношение к России исключительно как к неудобству показывает политическую близорукость. Единственная причина, почему европейские либералы вроде Макрона обеспокоены кибератаками, дезинформацией и иностранной поддержкой партий, выступающих против истэблишмента, заключается в том, что деятельность Москвы рассматривается как подрыв европейского единства и дестабилизация европейских государств путем раскола и поляризации общества вокруг конкурирующих интерпретаций европейских ценностей. Однако эти разногласия и напряжения не создаются Россией — она лишь использует уже существующие разногласия и конфликты. В этой роли Россия сама не является неудобством, она, скорее, лишь катализатор.
В химии катализатор — это вещество, которое увеличивает скорость химической реакции. Россия как катализатор усугубляет социальный раскол и напряженность в Европе и европейских нациях, распространяя дезинформацию и оказывая поддержку подрывным политическим проектам. И Россия прекрасно осознает свою роль как катализатора дестабилизации европейских обществ: Москва склонна обвинять Запад в разжигании социальной напряженности в России, потому что Кремль точно знает, что он делает это на Западе.
Но подобно рассмотрению путинской России как неудобства, рассмотрение ее только в качестве катализатора не помогает нам лучше понять более широкую картину. Экономист из Стэнфорда Пол Ромер советовал нам не упускать уроки, которые преподносит нам кризис. Я предлагаю рассматривать российский катализ деструктивных процессов в Европе в качестве стресс-теста, который мы можем использовать для проверки политической, экономической и социальной стабильности в Европе. Именно по этой причине решение «российской проблемы» в Европе должно быть сфокусировано не столько на развенчании бесконечного потока дезинформации из Москвы, сколько на выявлении слабых мест в европейской политике, позволяющих России успешно проводить те или иные активные мероприятия. Именно такая перспектива важна, потому что, возвращаясь к манифесту Макрона, реальным вызовом для Европы является не Россия.
Пекин на проводе
В сентябре 2018 года ведущий британский эксперт по политике безопасности Эдвард Лукас писал, что «при всех своих географических размерах и ядерном арсенале» путинская «ветхая империя в корне слаба» и что «настоящий вызов шаткой безопасности Европы происходит из гораздо более серьезного источника — Китая». Выступая на полях Всемирного экономического форума в Давосе, филантроп и инвестор Джордж Сорос высказал аналогичное мнение, заявив, что Китай — самый богатый, сильный и технологически продвинутый авторитарный режим в мире, и добавил, что китайский лидер Си Цзиньпин является «самым опасным противником тех, кто верит в концепцию открытого общества». В подтверждение своих слов Сорос упомянул так называемую «систему социального кредита», распознавание лиц, машинное обучение и искусственный интеллект, которые используются китайскими властями для подавления китайского общества и искоренения несогласия.
Технологический прогресс Китая в установлении тоталитарного контроля над людьми действительно ужасает и — по выражению одного наблюдателя — уже вышел за рамки «всего, что только мог себе представить Джордж Оруэлл». Китай способен не только контролировать миллионы людей в режиме реального времени, идентифицировать и отслеживать их, связывать результаты распознавания лиц с личными данными (информация о поездках, медицинская документация, кредитная история
Тоталитарное угнетение в Китае при Си Цзиньпине не только футуристично, но и по-старому жестоко. С 2014 года в Китае действует несколько концентрационных лагерей, в которых ведется работа по «перевоспитанию» миллиона уйгуров (тюркский коренной народ, являющийся этническим меньшинством) и мусульман из других этнических групп с декларируемой целью предотвращения экстремизма и терроризма. Мировые мусульманские лидеры оказались абсолютно неспособны поднять вопрос о концлагерях на переговорах с Китаем, поскольку они поддерживают с ним выгодные экономические отношения. Примечательно, что наследный принц Саудовской Аравии Мохаммед бен Салман, которого ООН связывала с убийством в 2018 году саудовского журналиста Джамаля Хашогги, даже защитил «право Китая принимать меры по борьбе с терроризмом и экстремизмом для обеспечения национальной безопасности» при подписании многомиллионных торговых соглашений с Китаем. А после того как западные страны выступили с заявлением, осуждающим массовое задержание уйгуров и других меньшинств, Саудовская Аравия, ОАЭ, Египет, Катар, Бахрейн, Пакистан, Оман и 30 других стран выступили с собственным заявлением, в котором высоко оценили «замечательные достижения Китая в области прав человека». В том же заявлении концлагеря были определены как «центры профессиональной подготовки».
Не все мусульмане получат новые навыки в этих «центрах профессиональной подготовки» — многие из них, как и китайские диссиденты, скорее всего, станут жертвами принудительного извлечения органов. Как утверждал в своих работах американский исследователь и писатель Итан Гутман, именно это произошло с десятками тысяч последователей религиозного движения Фалуньгун, органы которых были насильственно извлечены для обеспечения потребностей прибыльного трансплантологического бизнеса в Китае.
И это не просто внутренняя инфернальность Китая: китайская модель общественного контроля, подавления инакомыслия и абсолютного пренебрежения правами человека ради получения экономической выгоды может экспортироваться. Безнаказанность Китая за вопиющие нарушения прав человека, неприкосновенности частной жизни и свободы выражения мнений оправдывает пренебрежение этими ценностями среди многих авторитарных лидеров в мире. Стоит лишь взглянуть на список стран, которые высоко оценили Китай за «поощрение прав человека путем развития».
К этому следует добавить и зловещие аспекты растущей военной мощи современного Китая. Ныне покойный профессор калифорнийского университета UCLA Джон Фридман десять лет назад предсказывал, что «растущая экономическая мощь Китая неизбежно превратится в политическую и военную силу». С тех пор военные расходы этой страны выросли на 83% в реальном выражении, а Си Цзиньпин надеется, что к 2050 году китайская армия достигнет «мирового уровня». Как поясняет журнал The Economist, «мировой уровень» подразумевает качество, которое сможет «победить Америку». Но очевидно, что к середине столетия традиционное вооружение будет играть гораздо меньшую роль. Следует ожидать полной «вепонизации» искусственного интеллекта, больших массивов данных (Big Data) и машинного обучения,
Россия и многополярность: мечтайте осторожнее
Фридман также писал, что обозримое будущее будет определяться противостоянием между США и Китаем, в то время как Европейский Союз и Индия потенциально смогут сдерживать их конфликт. Такая ситуация означает конец однополярного мира, который существовал после распада Советского Союза и Организации Варшавского договора. Сегодня появление многополярности представляется неизбежным, а единственный вопрос — это вопрос о том, где будут центры глобальной силы и как будет выглядеть будущее соотношение сил между ними. В своей последней книге The Levelling: What‘s Next After Globalization (Выравнивание: Что будет после глобализации) Майкл О’Салливан также говорит о четырех основных полюсах, которые будут формировать многополярное будущее: США, Китай, Европа и, возможно, Индия. Хотя Россия, по мнению О’Салливана, «зарабатывает высокие очки по некоторым аспектам многополярности (например, в военном плане)», она может никогда не стать настоящим полюсом «ввиду своего нынешнего состояния».
Ожидания российского руководства с середины 1990-х гг., как напоминают Антон Барбашин и Александр Грейф в своем докладе о внешней политике России, всегда были разными: «Во всех обсуждавшихся в России вариантах многополярности предполагалось, что Россия будет одним из этих полюсов и поэтому сохранит свой статус великой державы». Однако сейчас, когда многополярность наконец-то стала реальной, складывающийся геополитический ландшафт будет неизбежно болезненным для России. О’Салливан пишет, что для таких стран, как Япония или Австралия, которые «не полностью находятся в пределах одного полюса», многополярность приводит к кризису идентичности, в то время как для таких стран, как Россия, конец однополярного мира порождает кризис амбиций: Россия хочет стать полюсом, но не в состоянии это сделать.
Однако кризис амбиций неизбежно приводит и к кризису идентичности. Именно этим отчасти объясняется поведение России на международной арене в последние годы: аннексия Крыма и война с Украиной, частичное вмешательство в избирательные процессы на Западе, участие в гражданской войне в Сирии под предлогом борьбы с терроризмом, военные авантюры в Африке. Все эти усилия можно толковать как имитацию того, что как глобальная держава делают США (конечно, по мнению России). Однако международные авантюры России — это больше, чем просто попытка практики карго-культа; это, скорее, поиск собственной идентичности. Москва инвестировала так много в восхваление многополярности (в эмоциональном и психологическом смыслах) и поведение, имитирующее российские представление о поведении настоящих полюсов, что она уже не может развивать свою идентичность изнутри, опираясь на свою культуру. Нет, сейчас Россия пытается преодолеть кризис идентичности, формируя саму себя с помощью внешних реакций на свое безрассудное поведение на международной арене. Россия напоминает слепого, который постигает свое тело не путем тщательного самоизучения, а хаотично пинает, бьет и разбивает все вокруг, запоминая реакции и телесные ощущения от физических столкновений с различными внешними объектами. Именно эти экстремальные, запутанные и, в конечном итоге, бесполезные ощущения формируют у незрячего человека странное соображение о собственном теле.
Москва хаотично ищет свое место в зарождающемся многополярном мире, в котором она вряд ли когда-нибудь станет полюсом. Одновременно она попадает в ловушку под названием «Пекин». В ходе конфликта с Западом, обострившегося после аннексии Крыма, Россия приблизилась к Китаю, в котором она видит не только важного торгового партнера, но и потенциального союзника в борьбе с Западом. Однако Москва все-таки относится к Пекину настороженно. Некоторые россияне все еще питают надежду, что их страна станет одним из полюсов, и им становится неприятно от мысли, что Россия может превратиться в «младшую сестру» китайского «старшего брата». В своей аналитической статье о российско-китайских отношениях бывший госсекретарь Португалии по европейским делам Бруну Масаэш написал: «Россия хочет быть независимым полюсом в новом мировом порядке. Но быть независимым полюсом в тесной связи с Китаем просто невозможно, ввиду асимметрии экономической мощи и размеров. Следовательно, Россия будет вынуждена держаться на некотором расстоянии от своего восточного соседа».
Однако Россия не сможет удержать дистанцию от Китая до тех пор, пока будет вести борьбу с Западом. Вполне реальным представляется мрачный сценарий, предложенный экспертом фонда «Свободная Россия» Денисом Соколовым: «Россия может не только потерять политический и экономический контроль над большей частью своей территории и ресурсов, но и превратиться в гигантскую марионеточную сверхдержаву, вооруженную ядерным оружием [и действующую] в интересах Китая и китайского бизнеса». Иными словами, Россия может усиливать Китай как один из основных полюсов в многополярном пространстве — она будет даже не «младшей сестрой» в «альянсе», а просто еще одним звеном официальной и теневой экономики Пекина. Продолжая и интенсифицируя свой авторитарный эксперимент, разрушая государственные институты, вытирая пол правами человека и уничтожая то, что осталось от гражданского общества, Россия по сути готовится к роли прокси-агента Китая.
Решение кризиса идентичности в России
В интересах ли Европы, чтобы Китай, определяемый ЕС как «экономический конкурент в стремлении к технологическому лидерству» и «системный конкурент, продвигающий альтернативные модели управления государством», поставил перед Европой еще более серьезную задачу, интегрировав Россию и сделал ее частью своего центра власти? Похоже, что только сумасшедший может утверждать, что такая перспектива принесла бы пользу Европе. Поэтому крайне важно предотвратить такой ход событий, и вместо того, чтобы отдавать Россию Пекину, Европе необходимо подумать о том, как укрепить себя, интегрировав Россию и включив ее в свой центр глобальной власти.
Обсуждая непропорциональность внимания Запада к деструктивному поведению Москвы, Иван Крастев объясняет это явление тем, что Запад одержим Россией, потому что видит в ней «двойника», которым сам опасается стать. Но верно и обратное утверждение. Россия пытается преодолеть кризис идентичности путем внешней реакции на свое безрассудство, но ее целевая аудитория, чью реакцию Россия ожидает, чтобы определить себя, — это не Китай и не Индия, а Запад. Отвергая Европу, Россия борется с непростым осознанием того, что она принадлежит Европе.
Европа не может и не должна помогать России в разрешении кризиса амбиций в контексте появляющейся многополярности, но она должна предложить России выход из кризиса идентичности. Европе необходимо взглянуть на сегодняшнюю Россию так же, как сторонники объединенной Европы смотрели на социалистическую Восточную Европу во время холодной войны: заблудшие души, которые когда-нибудь обязательно вернутся. И что важно — на условиях Запада. «Восточная Европа — наша» — утверждали тогда западноевропейские идеалисты. Сегодня мы должны настойчиво утверждать: «Россия — наша».
Конечно, сегодняшняя регрессивная и реваншистская Россия отнюдь не является другом Европы. Любые попытки наладить диалог с нынешним руководством страны будут толковаться им как слабость Европы, что еще больше усложнит восприятие Россией ее собственной идентичности. Среди российских элит практически нет никого, с кем Европа могла бы рационально разговаривать и с кем Европа могла бы обсуждать будущее. Следовательно, Европе придется подождать подходящего момента, а затем начать институциональную интеграцию России с Западом. В своей по-настоящему визионерской статье о необходимости западной поддержки демократизации России Андреас Умланд утверждает, что Западу нужен комплексный план действий на тот момент, когда Россия будет готова к «возобновлению сближения с Западом» — по своему духу такой план должен соответствовать подходу Запада к постфашистской Западной Германии.
Ожидание нужного момента не означает, что сегодня можно расслабиться и ничего не делать. Наоборот, помимо разработки плана включения России в европейский центр глобальной власти и ознакомления российского общества с этой стратегией, европейскому руководству необходимо рассмотреть несколько идей.
Нет смысла разговаривать с заносчивыми, параноидальными и морально деградировавшими российскими элитами — они все равно не будут представлять Россию, когда наступит подходящий момент для начала интеграции России с Западом. Европейские лидеры и граждане Европы должны говорить напрямую с российским народом, особенно с молодежью. Этого можно добиться путем активизации и расширения программ академического обмена, поддержки фондов и учреждений ЕС, финансирующих обучение российских граждан в Европе, а также организаций, поддерживающих связи с российскими диаспорами на Западе. Следует оживлять существующие и создавать новые сети с участием россиян, проводить международные и европейские спортивные, культурные, развлекательные и образовательные мероприятия в России, а также создавать и поддерживать русскоязычные медиа в Европе.
Европе также необходимо осторожно противостоять попыткам Китая завоевать значимое экономическое присутствие не только в странах-членах ЕС, но и в странах вне ЕС, находящихся в географическом и культурном соседстве России. Такие страны, как Грузия, Украина и Молдова, пострадавшие от российской агрессии после распада Советского Союза, могут рассматривать присутствие Китая как противовес влиянию России и/или замену экономических отношений с Россией, но, опять же, именно Китай, а не Россия, представляет собой серьезную проблему для Европы. ЕС должен объяснить этим странам, что в случае успешной интеграции России с Западом они решат свои проблемы безопасности и смогут избавиться от геополитической «серой зоны», в которой они находятся сейчас, в то время как вхождение в сферу влияния Китая превратит их в потенциальных противников Европы.
Построение «Большой Европы» не только решит трудную проблему «серой зоны» между ЕС и Россией, но и повысит безопасность европейского центра власти, поможет противостоять угрозе исламизма, более эффективно решать проблему изменения климата и, в конечном итоге, укрепить позиции Европы по отношению к другим полюсам формирующегося многополярного мира.
