В десятилетнюю годовщину гражданской войны у Ливии появился шанс на реальное политическое урегулирование: под давлением Вашингтона, который после долгой паузы резко вступил в игру, ливийцы в Женеве в начале февраля избрали новое единое руководство страны на переходный период. Перед избранными председателем Президентского совета Мухаммедом аль-Манафи и премьер-министром Абделем Хамидом ад-Дбейбой поставлена задача подготовить и провести 24 декабря 2021 года общенациональные выборы.
Достижение любого политического урегулирования может быть сорвано в последний момент, однако есть основания полагать, что программа переустройства страны все-таки будет доведена до конца. Новая профессиональная команда администрации Джо Байдена демонстрирует готовность давить на игроков намного сильнее, да и конъюнктура в Ливии за год сильно изменилась: Халифа Хафтар после его бесславных походов на Триполи стал настолько «токсичным», что от него фактически отказался ключевой игрок — Египет. Хафтара уже никто не воспринимает «новым Каддафи», а перспектива суда над самопровозглашенным фельдмаршалом за преступления его т.н. «Ливийской национальной армии» в Тархуне без преувеличения реальна.
Для России, как, впрочем, и для Турции, избрание аль-Манафи и ад-Дбейба оказалось неожиданным: очевидно, в Анкаре и Москве полагали, что должен был пройти согласованный с Каиром список во главе с министром внутренних дел Правительства национального согласия (ПНС) Фатхи Башагой и председателем Палаты представителей на востоке страны Акилой Салехом.
Для Москвы результаты голосования ливийских делегатов в Швейцарии — еще не крах. Как мы уже подробно писали в Riddle, российские власти в разное время пытались имитировать равноудаленность и нарастить контакты с другими ливийскими силами, в том числе в противостоящих Хафтару Триполи и Мисрате. Эти усилия встречали объективную заинтересованность. Российская военная активность, закамуфлированная под интересы бизнеса и их наемных структур вроде ЧВК «Вагнера», — один из способов для игроков Ближнего Востока и Северной Африки диверсифицировать связи и извлечь пусть и тактические, но все же дивиденды. А отрицание такой активности — своеобразный способ держать «открытыми двери» для сотрудничества с теми, против кого эти самые наемники воюют. Казалось бы, это не очень логичная схема, но в случае с Москвой она работает, поскольку российские бизнес-структуры также конкурируют между собой, поддерживая то непредсказуемого Хафтара, то дистанцировавшегося от него Агила Салеха, то политического банкрота, сына Каддафи Саифа аль-Ислама, то вообще их оппонента Фаиза Сараджа. Москва, как и другие игроки в регионе, рассчитывает, что ее контакты со всеми сторонами «выстрелят» по итогам декабрьских выборов, а весь ливийский бэкграунд с наемниками и помощью Хафтару был в общем-то не зря — он позволил утвердиться на ливийском поле и заставил считаться с собой.
Но этот расчет имеет один серьезный изъян: Москва не имеет легитимного присутствия в Ливии. Активные полеты российской военно-транспортной авиации в Ливию, разведдеятельность спецназа с территории Египта, ремонт бронетехники и самолетов, очевидный финт с поставкой в распоряжение Хафтара сирийских истребителей МиГ-29 (в ВВС Асада их заменили российскими), переброска бойцов ряда проасадовских формирований и даже плененных в Сирии боевиков запрещенного в России «Исламского государства», которых, по некоторым данным, решили «утилизировать» в Ливии, — все это официально отрицается Кремлем, чтобы избежать обвинений в нарушении эмбарго. Даже разведывательные беспилотники из РФ в Ливии оказывались те, которые официально не состоят на вооружении российской армии.
По сути, Москва, опирающаяся в Ливии на финансовую поддержку ОАЭ, даже если и хотела иметь здесь официальные военные объекты, на земле оказалась, как ни парадоксально, в положении суданских или чадских наемников, которые должны будут покинуть страну в случае устойчивого политического соглашения, продавливаемого США. Когда оборона Хафтара окончательно посыпалась в ходе удачного контрнаступления триполитанцев в 2020 году в объективы мобильных телефонов местных попало достаточное количество российской военной техники и вооружения, не поставлявшегося не только Джамахирии покойного Каддафи, но и соседним странам: комплекс РЭБ «Красуха», буксируемые самоходные пушки «Мста-Б», бронемашины «Тигр» и «Урал», ЗРПК «Панцирь-С1» на базе КамАЗ-6560 (что отличает их от эмиратских). Но если часть этой техники вполне могла быть передана российским наемникам еще в Сирии, то такие серьезные комплексы ПВО как «Панцирь-С1» могли быть поставлены из наличия ВС РФ или по спецзаказу (или же взяты в аренду у сирийских ВС).
В 2020 году силы российских наемников и поддерживающих их сирийцев располагались на базе ВВС аль-Ватия, в Бени Валид и Тархуне. Если суммировать информацию различных источников, то сейчас они развернуты в Сирте в боевых порядках «Каният» сил 7/9 бригады из Тархуны, на авиабазе Эль-Джурфа, на месторождении аль-Шарара, на авиабазах Бирак и Аль-Хадим (основном объекте присутствия ОАЭ) и в ставке Хафтара Ар-Раджм.
Проблема и в том, что российские ЧВК в Ливии не могут игнорировать указания из Москвы, но и не могут оставаться безучастны к позиции ОАЭ, которые играют центральную роль в организации деятельности всех многочисленных интернациональных наемных отрядов. По большому счету сегодня сложно определить, кто в действительно принимает решения о деятельности ЧВК и кому принадлежит последнее слово. Не исключено, что остается оно за Абу-Даби. Эмиратские власти настолько масштабно подходят к ливийской войне, что, по сообщениям, даже пытались перебросить батарею американских ЗРК Patriot в Ливию после гибели своих офицеров — операторов закупленных у РФ ЗРПК «Панцирь-С1».
После февральских выборов Россия и Эмираты оказались в схожем положении — для них важно сохранить влияние в регионе Сирт-Эль-Джуфра даже после переезда в Сирт нового правительства (ПНС). Не исключено, что ОАЭ в итоге попытаются «поджечь мир» — это легче, чем придумывать комбинации с продвижением стремительно теряющего влияние Агила Салеха.
Для того, чтобы российскому силовому крылу легитимировать свое присутствие, логично срочно заключить договоренности хотя бы на ливийском востоке, где кадровые военные могли бы официально соседствовать с «гражданскими инструкторами» (подобное Москва сделала в ЦАР). Последнее время российский МИД и даже Минпромторг активизировали контакты с политиками запада Ливии. В свою очередь многие политики из Триполи сами высказывают заинтересованность в сотрудничестве с Россией. Это касается и одного из наиболее влиятельных политиков — главы МВД ПНС Фатхи Башага, который имеет неплохие шансы на президентских выборах в декабре 2021 года. Поэтому нельзя исключать, что российская сторона сможет найти понимание в плане формализации своего присутствия в Ливии, в том числе и военного, заручившись согласием новых ливийских властей. В то же время наличие у российских нефтедобывающих компаний контрактов в Ливии может позволить России легализовать присутствие ЧВК, например, через организацию охраны этих объектов. У ливийской Национальной нефтяной корпорации существуют серьезные проблемы с укомплектованием Сил охраны нефтяных объектов (PFG), которые должны охранять месторождения, но вместо этого постоянно бунтуют и блокируют нефтедобычу. Следует учитывать, что Россия уже имеет легальный опыт использования в Ливии официально существующих ЧВК. В частности, там работала РСБ-групп, которая также имеет контракты на охраны ливийских посольств, например, в Беларуси.
У Анкары, которая также использовала наемников (сирийцев из числа оппозиции), проблем с формализацией своего присутствия меньше: турецкие военные находятся на западе Ливии на основании официальных договоренностей. Реализуемые и запланированные экономические проекты турецких властей либо связаны с европейским бизнесом, либо настолько масштабны, что никто не будет их блокировать. Исключением может быть разве что экономическая зона, которая была установлена на основании соглашения с ПНС Сараджа.
Нынешний временный премьер ад-Дбейба, который до войны курировал в стране ЖКХ, хорошо знаком с реалиями российского бизнеса, не привыкшего к конкуренции и тендерам: по слухам, он был в числе людей, из-за которых во времена Каддафи активность Российско-ливийский делового совета и других групп инвесторов так и осталась на уровне громких заявлений.
Однако есть и другие влиятельные игроки на ливийском поле, на которых Москва может опереться в продвижении своих интересов, в том числе военно-политических и экономических. Еще сохраняющий определенный вес Салех, вице-премьер ПНС Ахмед Майтыг и другие политики из разных регионов страны имеют прямые контакты с Москвой и заинтересованы в развитии диалога. Даже Фатхи Башага вроде бы не прочь сотрудничать, хотя этому мешает внутрироссийская повестка: именно главу ливийского МВД широко обвиняли в удержании российских «социологов» в Ливии.
Продвигаемая США будущая ливийская государственность в любом случае будет стараться снизить окно возможностей для России, но недовольных политическим процессом будет много. Москва, скорее всего, постарается использовать эти настроения. Но насколько эффективно — вопрос открытый, поскольку, как показывает опыт российских действий после 2014 года, ломать у Москвы получается значительно лучше, чем строить.
